- Вы видите их, верно? - вплыл в её уши его голос. - Сны о безграничном оранжевом море? В которых вы покидаете физическое тело и становитесь чем-то ещё? Это больно, да?

Он подождал, пока она не кивнула слабо, по-прежнему сидя с лицом в коленях. Её ногти вонзались в скальп.

- Это так больно потому что, хоть то море оранжевого и мирное место без определений или границ, оно работает вопреки единственному, что есть в людях сейчас, и чего в них не было во время Третьего Удара. Индивидуальности. Человеческий разум не может охватить море целиком и осознать его. Но инстинктивно пытается. И каждый раз у него не выходит. Ваш разум, ваша индивидуальность, ваше эго, они пытаются обработать всё, все мысли и воспоминания и образы, которые показывает вам море, и просто не могут с ними справится. Ваша психика слегка ломается, и в результате вы ощущаете боль. Ваш мозг буквально растягивается в разные стороны и рвётся, пока вы ждёте и смотрите.

Мана закрыла глаза, чтобы дышать, чтобы сконцентрироваться только на воздухе, проходящем по её глотке, и давлении, ползущем у неё за зубами. Медленнее, сказала она себе. Осторожнее. Не позволь себе вырубиться. Потому что ты по-прежнему будешь здесь, когда очнешься. И он тоже, и все ужасные вещи, что он рассказал тебе. Ты больше не можешь убежать.

- Я тоже вижу эти сны, - сказал Синдзи. - Только... я вижу больше остальных. Я вижу море, ещё не вернувшихся людей, но я вижу их всех. Я вижу их сны и мысли, и это занимает годы. Каждый раз, когда я закрываю глаза ночью, я вижу этот сон.

сны - это реальность. реальность - это побег.

- Понимаете, мне буквально требуются годы. Каждую ночь, снова и снова без конца. Это так долго, и так много вещей надо увидеть, что они превращаются во вспышки образов и боли, смешивающиеся вместе. Я могу ощутить только то, сколько это длится.

Частично это привело меня к безумию годы назад. Я наконец достиг уровня боли, который полностью поглотил мои страхи, и я вскрыл вены. Когда я лежал на полу, наблюдая, как из меня утекает жизнь, я вновь увидел Аянами. Она не хотела, чтобы я умер. Я всё ещё не знаю, почему. Я... я не думаю, что она хотела причинить мне боль. Она никогда не была такой. Она просто... не хотела моей смерти. Таким был мой выбор, выбор убежать и бросить её, и она хотела, чтобы я жил с ним несмотря ни на что. Она просто... хотела, чтобы я был счастлив. Попытаться быть счастливым.

"Голубой спектр, - подумала Мана, которая к этому моменту была на грани потери сознания. - Аянами Рей действительно была одним из тех существ".

- Она прочистила мой разум, - сказал он. - Я снова мог думать. Я мог вспоминать и действовать. Я мог узнать это существование. Оно было болезненным, трудным и одиноким. Но я думал, что хотел этого. Этого, над морем. Этот мир всего над миром ничего.

- То... море, - сказала она тяжело. Её внутренности пустели по мере того, как слова выползали из ее рта. - Вы видели его. Вы знаете его. Это действительно то, что происходит с нами после смерти?

- Я не уверен, - сказал он.

Это могло быть ложью. Его голос был слишком тихим, слишком неуверенным.

- Может быть, - признал он. - Это может быть как во снах. Те сны позволяют вам видеть его настолько, насколько может человеческий мозг выдерживать это существование, не ломаясь полностью. Но те сны... море, получившееся после Удара, тоже нечто вроде сна. Вы там, но вы на самом деле не там. Вы на самом деле не вы. Ощущение "себя" полностью отсутствует. Все должны "дополнять" друг друга, делать человечество совершенным. Уничтожить страх и тревогу, боль и страдание. Так и есть, но также это стирает и остальные эмоции, все остальные признаки человечности. Оно стирает вас. И видеть всё это, ломаться снова и снова каждую ночь, - вот что я заслужил.

Это моё наказание. Как минимум, часть его. Платить за все ошибки жизни, за всех людей, которых разочаровал, за всех, кого убил, за каждую неудачу, за создание этого сломанного мира, за сны, преследующие всех людей, за то, что разбросал всех, кому ещё предстоит вернуться. Это моё наказание.

Мана подняла лицо, чтобы посмотреть на него. Она вытерла пот со лба, тяжело дыша.

- Почему вы рассказываете мне всё это? - прошептала она, и шёпот этот был похож на отчаянное скуление. Она думала, что всё время хотела этого. Чтобы он говорил без ограничений, не контролируя себя. Но она не хотела, чтобы она рассказывал ей это. Она хотела, чтобы он рассказал, что был жертвой и несправедливо измученной душой. Что он не заслуживал боли, с которой должен был существовать, потому что она не заслуживала свою. Почему он должен был уничтожить её последнее желание?

- Вы должны понять. Я не герой, как говорит Кенске. И я не дьявол, как говорят другие. Но я и не человек. Даже называть себя зверем неверно. Я меньшее, чем всё это. Нет слов для того, чтобы полностью описать меня.

Но я слаб, и эгоистичен, и много что ещё, но кроме того я несу ответственность. Я делал поистине ужасные выборы и творил ужасные вещи, но от всех прочих меня отличает то, что мои решения и деяния влияли на всю человеческую расу. Вот что дал мне Третий Удар. Способность менять мир так, как я пожелаю. И я пожелал разрушить его. И потом, как какой-то жалкий ребёнок, я передумал. Только на этот раз у меня не было шанса передумать вновь. На этот раз, когда я вернулся, я не могу попробовать снова.

Я больше не уверен, что это было хорошее решение. Не знаю, был ли я когда-нибудь уверен. Но тогда, полагаю, я хотел этого. Я действительно не знаю, что было бы лучше для человечества. Но принуждать всех к одному или другому не может быть правильным. У нас должна быть свободная воля. Но сейчас... сейчас я...

Он покачал головой, как человек, приговорённый к смерти. Или как палач по принуждению.

- Я хочу перестать существовать в любой форме. Я знаю... знаю, что заслуживаю этого за то, что сделал в жизни. Но я больше не могу это выносить.

- Почему вы рассказываете мне это? - повторила она, почти безумно.

- Я хочу доверять вам.

Он смотрел на неё с чем-то, напоминающим уважение или, по крайней мере, принятие. Сложно было сказать. Её зрение теряло чёткость. Фургон ускользал в муть, заполнявшую её взгляд и игравшуюся с его образом, меняя и искажая его, пока он не превратился в нечто, чего на не хотела видеть.

- Мне кажется, что вы достаточно наблюдали за мной, чтобы сделать разумный выбор обо всём, что я рассказал вам, - сказал он. - Не правильный выбор, или такой, какого хочу я. Просто хороший.

Он смотрел на неё и она смотрела на него. Он был спокоен. Она была в ужасе. Его глаза постепенно потеряли искорку эмоций, сверкавшую в их глубине мгновение назад, быстро возвращаясь к своей обычной тёмной пустоте.

Но он выглядел так же, подумала она. Он был всё таким же худым и высоким. Лицо было всё таким же узким и вытянутым, волосы всё так же в беспорядке. Он выглядел точно так же, как и при их первой встрече, и это совершенно необъяснимо расстраивало её. Он только что исповедался во всех грехах своей жизни и выглядел точно так же.

Почему он не выглядел раскаивающимся и сожалеющим? Почему он не выглядел печальным? Он убивал её. Почему он не мог хоть раз показать ей свою человечность? Хотя бы раз на секунду снять свою маску и быть человеком, которым должен был быть.

- Простите, - сказал он, и это прозвучало искренне, или как будто он хотел, чтобы это было искренне. - Я взваливаю всё это на вас. Знаю, что это нечестно. Но я в самом деле хочу доверять вам. Я хочу верить, что вы не сделаете выбора, который навредит вам. Кто-то должен помнить, что произошло, почему произошло, как произошло. Мы не можем просто забыть всех тех, кто страдал и погибал. Мы не можем забыть правду и боль, через которую все прошли. Путь даже это опасно, но это не оправдание забвению. Человечество не заслуживает быть забытым.

А почему бы и нет? Мана подавила всхлип, используя всю силу воли и способность справляться с травмами, привитую ей в детстве.