Мана притворилась, что сделала пометку. Некоторое время она обходила стороной проблемы теологии в беседе с ним. В основном потому, что сама Мана организованную религию считала бесполезной. Часть её не могла видеть Бога евреев, или христиан, или мусульман благожелательным, не после Удара. Она всё равно соблюдала популярные праздники, в основном из-за привычки и общественных норм, но слепой веры не имела.

В абстрактном смысле она была духовной. Она верила в существование правильного и неправильного, в добро и зло, но в конечном итоге это был выбор человека. Либо ты просыпался утром и шёл на работу, либо ты просыпался утром, шёл на работу и убивал там всех из дробовика. Люди несли ответственность за их действия.

И Синдзи, с его умом, заключённым в тюрьму, видимо, пришёл к таким же выводам.

- Итак, - сказала она, - вы не верите в высший суд?

- Нет. Единственный суд, который влияет на нас, - это человеческий.

- Но вы верите в грехи?

- Я верю, что человеческие общества инстинктивно создают правильное и неправильное, - сказал Синдзи, - основываясь на политике, экономике, способах ведения войн и культуре. Я верю, что во всех них есть неотъемлемая "божественность". Все они имеют достоинства для соответствующих обществ.

- Вы верите в возмездие? В наказание согрешивших?

- Да.

- Вы чувствуете, что сейчас вы наказаны?

- Да.

- Что ж... вы не чувствуете, что уже достаточно наказаны?

Синдзи не ответил.

- Какое, на ваш взгляд, преступление является самым ужасным? - спросила она спустя мгновение. Мана уже знала, как он ответит, и тихо гордилась тому, как загнала его в угол.

- Убийство, - сказал Синдзи.

Мана попыталась не улыбнуться.

Кацураги Мисато и Аянами Рей. Большинство информированного персонала, с которыми говорила Мана, рассказывало одно и то же: обе они были мертвы и никогда не вернутся. Из посмертной записки Синдзи было понятно, что ответственность за их смерти он брал на себя. Значит, первое имя в списке, этот Каору, тоже должен быть потерей, в которой он считал себя виновным.

Мана перечитывала записи по боям с Ангелами с лёгкой одержимостью. Она их практически выучила вплоть до времени, дат и мест. Кроме отчётов, которые стали ей доступны, она имела допуск к протоколам диалогов и записям электронных устройств, так же как и к личным логам и анализам, проводившимся после сражений.

И она знала, что за время всех нападений Ангелов в Токио-3 погибли триста семнадцать военных, семьдесят два сотрудника NERV и пятьдесят шесть гражданских. Каждая из этих смертей прямо или косвенно была связана с высадкой Евангелионов. Конечно, сколько из этого знали пилоты, было неизвестно. Почему-то Мана не могла себе представить, как NERV рассказывает кучке подростков о жертвах, вызванных их действиями.

Но Синдзи легко брал на себя ответственность за смерти многих людей. Это означало, что они должны были быть близки, этот Каору и Синдзи. Может быть, кто-то, попавший в битву? Потеря, которую он воспринял близко к сердцу? Несмотря на его слова, несмотря на сохранившиеся записи войны, Мана не могла поверить, что он мог быть причастен к чей-то смерти. Не умышленно. Это просто не подходило его характеру.

- Убийство - это ужасное преступление, - сказала Мана. - Вы считаете, что люди, с божественным вмешательством или без, инстинктивно разыскивают преступников и наказывают их?

- Если это подходит культуре.

- Вы имеете в виду, что раз уж жертва не может получить возмездия лично, то живущие должны взыскать его?

- Полагаю, да, - медленно сказал Синдзи, которому внезапно не понравилось, куда она клонит.

- Вы считаете, что живущие имеют обязательство наказывать? Что те, кто ответственны за причинение смерти, заслуживают наказания?

- Мое мнение мало чего стоит, - тихо сказал он.

- Но раз уж вы так много раз держали жизни столь многих в своих руках, оно чего-то стоит. Конечно, к нынешнему дню вы осознали число людей, полагавшихся на вас ради спасения, и что не все из них выжили. Хоть это было вне вашей власти, это правда. Вы всё ещё считаете, что должны быть наказаны за них?

Синдзи не ответил, но она могла догадаться.

- Я хочу спросить у вас, кем был Каору, - сказала Мана.

Она не увидела ни движения, ни какой-либо видимой реакции. Его лицо осталось спокойным, глаза тусклыми и впавшими. Он не выглядел раздражённым, или удивлённым, или грустным.

И вновь она говорила о ком-то, кто очевидно был важен ему, но Синдзи и глазом не моргнул. Он не раздражался или злился. Это волновало её, что он никогда не злился. Все порой злятся, такова человеческая природа. Почему он был другим? Почему он боялся показать немного гнева?

Синдзи долго смотрел на неё и затем поднялся с места.

- Уже поздно, - сказал он. - Прошлой ночью я плохо спал. Если вы не против, закончим на сегодня?

Он не стал ждать её ответа. Мана вскочила и последовала за ним. Он был быстр. Быстрей, чем он думала. Он уже был у входной двери, когда она вышла в коридор. Он покорно стоял сбоку, освобождая ей проход.

- Синдзи-сан, если вы не хотите говорить о нём, то мы можем обсудить другие...

- Для обсуждения не осталось больше ничего важного, - сказал он. - Здесь всё всегда заканчивается. Со всеми, с кем я говорю. Это не ваша вина, просто так вот оно есть.

- Но... простите. Мы не должны так все заканчивать...

Синдзи повернулся к ней. Его глаза были пусты. Его рот медленно шевелился, тщательно формируя каждое слово.

- Он тот, кого я убил.

***

Кто-то стучался в его дверь.

Аоба фыркнул, отложил музыкальный каталог, который листал, и поднялся со стула. На сегодня встреч не было назначено, и, как глупо бы это ни звучало, вмешательство в его дела раздражало. Не то чтобы теперь его дни были наполнены душевными порывами и волнениями, но он раздражался, когда что-то прерывало его ежедневную рутину. Чёрт, да он раздражался и когда знал, что кто-то придёт. Это означало лишь одно: из него будут вытягивать информацию.

Он полагал, что среди прочих военных узников был удачлив. У него был свой дом без тесных камер, в которых гнило большинство его коллег. А он всегда был довольно прагматичен относительно взаимодействий с людьми. Он радовался им, пока они продолжались, но в одиночестве по ним беспомощно не тосковал. Замкнутость никогда не находилась высоко в списке его недостатков, но он подозревал, что одиночество им переносилось легко. Особо общительным человеком он никогда не был. Он ценил мир и покой. После работы в NERV и столь многих сражений он этому не удивлялся.

Рядом с дверью в прихожей висело зеркало, жалкая попытка заставить этого человека чувствовать себя как дома. Он взглянул на себя и остановился. Он всегда втайне гордился своей внешностью: ходил в дорогие парикмахерские, использовал особые шампуни и хотя бы раз в неделю старался посещать спортзал.

Но его нынешнее отражение было старым, уставшим и обветшалым. Глаза - тёмные разрезы поверх серых морщин, уголки рта опущены вниз, волосы тонкие и хрупкие. Он выглядел совершенно другим человеком по сравнению с тем, каким себя помнил.

Он покачал головой и открыл дверь, пытаясь казаться гостеприимным.

- А, - сказал Аоба. Его улыбка исчезла. - Это вы.

Мана неловко улыбнулась на его пороге.

- Да, эмм, я надеюсь, что не сильно вас отвлекаю, Аоба-сан.

- Нет проблем, - вздохнул он, проводя её внутрь. - Не то чтобы в наши дни у меня были дела получше.

Он провел её по узкому коридору в маленькую спальню.

- С какой целью приехали?

Мана подождала, пока они не сядут, чтобы завладеть его вниманием.

- Вы знаете человека по имени Каору? - спросила она.

Внезапность вопроса и отсутствие всякого введения хорошо ей послужили. Аоба не смог скрыть своего шока. Он быстро остыл и мрачно посмотрел на неё. Она хорошо знала, что такая тактика была нечестной, но в армии её этикету и хорошим манерам не обучали.