– У меня часы? Да я никогда и не мечтал о такой роскоши!.

– Я сейчас тебе принесу. Мои мальчики всегда при часах.

Он вышел из комнаты и через минуту возвратился, держа в руках прелестные серебряные часы с длинной серебряной цепочкой. Он сам надел их на меня и очень ласково научил меня, как заводить их. При виде блестящей цепочки, болтавшейся поверх моей курточки, я почувствовал такую разницу между собой и несчастным Рипом, что не мог думать о нем иначе, как с сожалением.

После ужина мистер Гапкинс выпил стакан грога, выкурил сигару и, спокойно усевшись на диване, попросил меня рассказать ему, что я видел в театре. Я принялся подробно передавать ему содержание пьесы, так сильно растрогавшей меня. На него пьеса произвела совсем не такое впечатление, как на меня и Рипа. Он беспрестанно прерывал мой рассказ какими-нибудь насмешливыми замечаниями, доказывал мне, что все действующие лица дураки и что в жизни никогда не может случиться таких глупостей. В конце концов мне стало очень стыдно, что я мог растрогаться подобною нелепостью.

Чтобы мистер Гапкинс не угадал, что я чувствовал в театре, я соглашался со всеми его замечаниями, смеялся громче его самого, Мы совсем подружились.

Наконец мистер Джордж взглянул на часы.

– Ого, как мы засиделись! – вскричал он. – Уже двенадцать часов! Пора спать, Джим! Возьми свечку; не беда, что я останусь в темноте. Твоя комната наверху, направо. Когда разденешься, позови меня, я унесу свечу.

Я пожелал ему спокойной ночи веселым голосом. Мое мнение о нем стало значительно лучше с тех пор, как мы вернулись домой. Он видел, что я готов усердно служить ему. Взяв в руки свечу, я отправился в свою комнату. Он предупредил меня, что у меня будет хорошенькая спальня, но такого великолепия я не надеялся найти.

Над кроватью, застланною белоснежным бельем, висели красивые ситцевые занавески, На окнах были белые шторы, на комоде стояло зеркало, а на полу лежал мягкий пестрый ковер. Около умывальника висело чистое, белое полотенце. Я смело сунул голову в комнату, но, увидев ее великолепие, быстро отступил, чтобы посмотреть, туда ли я зашел. Нет ли другой комнаты направо?

Нет, никакой другой не было, это действительно моя спальня.

Я снял сапоги, чтобы не испачкать чудный ковер, и робко подошел к постели. Мне очень хотелось хорошенько осмотреть все вещи в этой прелестной комнатке, но я вспомнил, что мистер Гапкинс сидит в темноте, и потому поспешил раздеться и улечься.

– Я готов! – закричал я. – Потрудитесь взять свечку!

Никто не отвечал мне. Тогда я встал с постели и отворил дверь, собираясь закричать погромче, как вдруг услышал голос мистера Гапкинса и молодой женщины, отворявшей нам дверь. Они, очевидно, ссорились.

– Неужели же я у тебя буду спрашиваться, когда мне уходить и когда приходить? Вот выдумала! Говорят тебе, иду по делу.

– И вчера, и третьего дня ты все ходил по делу, Джордж. Ты лжешь! Я знаю, что ты делаешь! Я выслежу тебя!

– Ну, если лгу, так и спрашивать нечего; ухожу, да и все тут!

Голоса смолкли.

– Потрудитесь взять свечку! – закричал я.

Через минуту Джордж вошел ко мне, взял свечку и молча ушел прочь. Я услышал вслед за этим, как хлопнула дверь на улицу.

Ссора мистера Гапкинса с женой нисколько не тревожила меня.

Он куда-то уходил, она его не пускала, – что мне за дело до этого?

Я спокойно улегся в своей хорошенькой кроватке и совсем собрался уснуть, как вдруг услышал стук в мою дверь.

– Кто там? – спросил я.

– Оденься и сойди вниз, мальчик, мне надо поговорить с тобой.

Я узнал голос миссис Гапкинс. Она приотворила дверь, поставила зажженную свечку на пол моей комнаты и, не говоря ни слова больше, ушла прочь.

Я не смел ослушаться приказания миссис Гапкинс.

Ведь она была моей хозяйкой. Я быстро вскочил с постели и начал одеваться.

– Не надевай сапог, – закричала она мне с лестницы, – оставь их наверху!

Это новое приказание отчасти успокоило меня. Я помнил, как она неласково приняла меня, и боялся, что теперь, когда Джорджа не было дома, она просто выгонит меня на улицу, но в таком случае она, конечно, не велела бы оставить сапоги.

Спустившись вниз, я увидел, что она сидит в гостиной одна и что глаза ее красны и опухли от слез.

– Войди же, – нетерпеливо вскричала она, видя, что я в нерешимости остановился на пороге. – Войди и запри дверь.

Я вошел, хотя моя робость и мое недоумение все возрастали.

– Подойди сюда, поставь свечку на стол и дай мне хорошенько посмотреть на тебя: я ведь почти не видала тебя.

Не знаю, что она подумала обо мне, но, пока она пристально разглядывала меня своими красными, заплаканными глазами, мне представилось, что она, должно быть, просто пьяна.

– Сядь, – сказала она, видимо удовлетворившись своим осмотром, – и скажи мне: что ты за мальчик?

– То есть как, что за мальчик? – с удивлением спросил я.

– Совсем ли ты испорченный ребенок, испорченный до мозга костей, как все те маленькие негодяи, которые жили у нас?

Она пристально глядела на меня, и я чувствовал, что краснею.

Что ей ответить? Конечно, если бы я был хорошим мальчиком, мистер Гапкинс не взял бы меня к себе.

– Я не знаю, что значит совсем испорченный мальчик, – сказал я. – Я думаю, что я не совсем испорчен. Вы спросите лучше у мистера Гапкинса, каков я.

– Долго ты был вором?

– Несколько недель.

– Только недель! А часто сидел в тюрьме?

– Ни разу.

– Ни разу! Есть у тебя мать?

– Была, да умерла, когда я был еще маленьким.

– А отец?

– Не знаю; может быть, и он умер; мне это все равно.

– Он, верно, вор? Почти всегда сидит в тюрьме, а?

– Отец в тюрьме? Кто это выдумал? Он славно задал бы тому, от кого услышал бы такие слова! Мой отец честный человек!

Негодование придало мне смелость взглянуть ей прямо в глаза.

Она улыбнулась.

– Так отчего же ты сделался вором? – спросила она. – Как ты познакомился с Джорджем? Он тебе нравится?

– Да, очень, – поспешил я ответить. – Он очень хороший человек.

– Он хороший человек? – вскричала она со злобным смехом, – Сказать тебе, кто он? Он паук, который незаметно затянет тебя в свою паутину и высосет всю твою кровь!

– Высосет мою кровь?

Горячность, с какой говорила миссис Гапкинс, испугала меня.

– Кровь всякого, кто попадется ему! Он настоящий вампир! Как ты думаешь, зачем он взял тебя к себе?

Если она не знала – зачем, то, пожалуй, Джордж Гапкинс рассердится на меня за то, что я ей скажу.

Если же она знала, то не стоило отвечать ей. Я понимал, что она, поссорившись со своим мужем, хочет восстановить меня против него. Но, вспомнив, как обыкновенно вела себя миссис Берк, я сделался очень осторожен: если я скажу что-нибудь дурное против хозяина, она завтра же, помирившись с ним, все перескажет ему.

Кроме того, убедившись, что она не пьяна, я стал еще больше бояться ее. Все это заставило меня отойти к дверям, с намерением при первом удобном случае убежать наверх и запереться в своей спальне.

– Мы с ним поладили, – проговорил я по возможности примирительным тоном, – я всем доволен; если что не так, об этом можно поговорить завтра утром.

Она несколько секунд глядела на меня с выражением сострадания, смущавшего меня еще больше, чем ее гнев.

– Хорошо, если ты это говоришь только по незнанию, – проговорила она. – Ты доволен! Доволен тем, что тебе придется просидеть в тюрьме несколько месяцев, может быть, несколько лет! Доволен тем, что всю жизнь будешь носить имя, которое сделается позором и для тебя и для всех твоих близких! Положим, у тебя нет ни отца, ни матери; но неужели нет никого, кто был когда-нибудь добр к тебе и о ком ты будешь думать, когда тебя посадят в тюрьму за воровство?

Да, конечно, у меня был такой человек. Я вспомнил миссис Уинкшип. Я вспомнил ту ночь, когда она и Марта приютили, накормили, одели и приласкали меня. Я вспомнил, как она хотела сделать из меня честкого мальчика, и почувствовал, что мне будет очень и очень тяжело, если она узнает, что я сижу в тюрьме за воровство. Но с какой же стати мне этого бояться?