Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Я долго не мог уснуть, раздумывая об этом. Наконец к составил план, очень рискованный, но другого я не мог придумать.

У нас в палате была одна добрая женщина – помощница сиделок, которая часто получала от кого-то письма. Звали ее Джен. Письма эти привратник оставлял у себя, а она обыкновенно или сама сходила вниз за ними, или посылала кого-нибудь из нас. За то, что привратник сберегал ее письма, она часто давала ему на табак. Я решился воспользоваться этим. Конечно, мне придется много лгать, но это пустяки. Стратфорд казался мне слишком страшным.

Наступило утро. Мы завтракали в половине восьмого, а письма приходили с восьмичасовою почтою.

Когда я проснулся, я начал колебаться, но за завтраком мальчики осыпали меня насмешками и все толковали о том, как мне зададут в Стратфорде. Это разрушило все мои колебания.

В четверть девятого я ухитрился, спрятав шапку в штаны, незаметно выбраться из палаты и спуститься с лестницы. Внизу шел длинный коридор до самого двора, на дальнем конце которого находились ворота.

Там сидел привратник. Окно больничной палаты выходило во двор, и я увидел, что Джен смотрит на меня и как будто удивляется, с какой стати я очутился во дворе в такое время. Я не обратил на нее внимания и храбро подошел к каморке привратника.

– Писем нет! – сказал он, увидев меня.

– Я знаю, – отвечал я, – но Джен просит, чтобы вы позволили мне сбегать за угол, купить ей почтовой бумаги. Она говорит…

– Вот выдумала! – сердито вскричал привратник. – Разве я могу позволить это? Скажи твоей Джен, что уж очень она зазналась: просить такие глупости!

С этими словами он взглянул вверх в окно, а в окно Джен делала ему самые отчаянные знаки.

– Ладно, нечего знаки делать! Если я пущу его, меня за это, пожалуй, прогонят со службы.

– Позвольте, – перебил я его поспешно, видя, как моя надежда исчезает. – Джен еще велела мне купить вам восьмушку табаку.

– Гм, это другое дело!.. – Он опять взглянул в окно больничной палаты, где все еще стояла Джен.

Она вся раскраснелась: верно, у нее мелькнуло подозрение, и она отчаянно мотала головой.

– Да только нечего вашей Джен задабривать меня табаком. Ну, давай деньги, а сам беги скорей, да смотри, не копайся, не то тебе достанется!

Дать ему деньги и бежать! Он меня отпускает, дорога открыта, и вдруг все дело должно погибнуть из-за того, что у меня нет каких-нибудь двух пенсов. Я прибегнул к новой лжи.

– У меня нет мелочи, – сказал я. – Джен велела мне купить вам табаку из тех денег, что дала мне на бумагу.

Я стал искать в кармане воображаемую серебряную монету.

– Ну, иди скорей! Чем тут стоять да болтать, ты бы уж и вернуться успел!

Он отодвинул засов маленькой калитки, и я был свободен! Мне хотелось тотчас же пуститься бежать, но я боялся, не подстерегает ли меня кто-нибудь, и потому сначала просто пошел скорым шагом.

Зато, дойдя до первого угла, я бросился бежать во весь дух.

Было пасмурное холодное утро, я чувствовал себя необыкновенно легким и бодрым. Местность была мне знакома; я знал самую близкую дорогу и минут через шесть добежал до того прохода на набережную, который вел вниз, в темные Арки.

XI

Я еще раз направляюсь к улице Тернмилл

Когда я повернул в проход к Аркам, на часах пробило девять.

Это заставило меня остановиться. Моулди и Рипстона не могло быть под Арками, они, наверно, давно уже на работе и не вернутся раньше сумерек.

Надобно провести весь день, не видавшись с ними. Это значительно уменьшило радость, которую я испытывал, вырвавшись так благополучно из работного дома. Я мог, конечно, разыскать своих друзей на базаре, но явиться туда в моем костюме было немыслимо. Я решился пробраться под Арки и там ждать их возвращения. Странно: то место, где стоял наш фургон, оказалось совсем не таким уютным, как я ожидал. Там было темно и жутко. Сырость пронизала меня до костей.

У одной из стен я увидел кучу какого-то тряпья и направился туда. Но, едва я подошел ближе, куча зашевелилась, и раздался скрипучий старческий голос:

– Чего ты здесь ищешь, мальчишка? Я думал, что хоть днем все уйдут и дадут мне умереть спокойно. Тяжело умирать на людях.

– Я не помешаю вам умирать, – вежливо сказал я. – Умирайте, пожалуйста. Я только ищу местечка, где бы укрыться от холода.

– Полезай в ящик, что стоит на тележке водовоза, – прохрипел мой новый знакомый. – Если бы меня еще носили ноги, я сам забрался бы туда и не стал бы надоедать людям глупыми разговорами.

Я осмотрелся и заметил тележку, на которой стоял большой ящик с отверстием наверху.

Я влез в него, радуясь, что нашел себе уютный уголок. Скоро, однако, оказалось, что убежище это не так удобно, как я воображал.

Внутри ящика осталось много воды, она замерзла и сначала была совершенно твердою, но, когда я сел на лед, он стал оттаивать и вода просачивалась сквозь мои брюки. Я вылез из ящика и прилег за бочкой водовоза, чтобы укрыться от ветра. Но ветер был такой резкий, пронзительный, что укрыться от него не было возможности.

Он с силою врывался сквозь узкий проход и приносил с берега реки обледенелый снег. Меня прохватывало до костей, щипало за уши. А когда я приподнимал голову, ветер дул мне прямо в рот. Я должен был держать шапку обеими руками, пальцы у меня заболели от холода, точно обожженные огнем. Я не мог больше получаса переносить эту пытку. Я соскочил с телеги, засунул руки в карманы и принялся бегать взад и вперед, топая по скользким камням, чтобы как-нибудь разогреть окоченелые ноги.

Наконец холод до того измучил меня, что я решился попробовать развести огонь. На берегу можно было подобрать много щепок и куски угля; одна беда – у меня не было спички. На реке стояло много барок, на них работали люди, и многие из них курили. Они, конечно, дали бы мне спичку, если бы я попросил у них; но как подойти к ним в моем костюме? Они станут расспрашивать меня, станут рассказывать обо мне своим знакомым, и кончится тем, что меня поймают.

Оставалось одно: снять куртку, которая могла уличить меня, и вымазать лицо и руки грязью, чтобы быть похожим на одного из мальчиков «костяников», роющихся в речном иле. Это было дело нетрудное, но мне оно показалось в то время страшно тяжелым: я еще не совсем оправился после болезни, я ужасно прозяб, а мне пришлось снять не только куртку, но и чулки, башмаки и шапку, так как «костяники» этой одежды не носят. Их ноги, руки и лицо вечно выпачканы грязью. Чтобы вымазаться таким же образом, я должен был пройтись голыми ногами по речному илу, покрытому сверху слоем льда, окунуть в этот ил руки и натереть им лицо. «Костяники» носят с собой всегда или мешок, или какую-нибудь посудину, в которую собирают все, что найдут. На мое счастье, я увидел под кормою одной барки старую кастрюлю, лежавшую в иле. Я взял ее в руки и, подойдя к одному старому барочнику, попросил у него спичку.

– Пошел прочь, скверный воришка, – закричал он, – ты только что из тюрьмы и опять берешься за прежнее!

– Я не был в тюрьме, – со слезами отвечал я, – я никогда не был в тюрьме.

– Не был в тюрьме, гадкий лгун! Да ты посмотри на свою голову, разве это не тюремная стрижка?

– Нет, я был в работном доме, и меня там обрили, потому что у меня была горячка, я убежал из работного дома!

Старик свесил седую голову через край барки и пытливо посмотрел на мое грязное, залитое слезами лицо. Он, должно быть, убедился, что я говорю правду, потому что сказал гораздо ласковее:

– Ну, если тебе нужна только спичка, так возьми себе хоть две, да иди своей дорогой.

Он воткнул спички в расщелину багра и передал мне их таким образом. Но увы, все труды мои оказались напрасны! У меня были и щепки, и уголья, и клочок бумаги, но все это было такое сырое, что обе спички мои истлели и ничего не могли зажечь. Я посмотрел на берег; старика, давшего мне спички, не было на барке, пришлось обойтись без огня. Я опять сошел к реке, смыл грязь с рук, с ног и с лица, дал им просохнуть на ветру, так как у меня не было полотенца, потом надел опять чулки, башмаки, куртку и шапку и принялся расхаживать взад и вперед под Арками.

17
{"b":"55604","o":1}