Я не мог разглядеть, что такое Паук давал нюхать своей собачонке, я видел только, что он ее выпустил из дверей, а сам, охая, опять улегся на свои мешки.
Мы пролежали таким образом с четверть часа, Пауку надоело, должно быть, ждать своего четвероногого слугу, он начал бранить собаку и несколько раз приотворял даже дверь, чтобы посмотреть, не возвращается ли она. Наконец послышалось легкое постукивание собачьих лап, а затем царапанье в дверь.
Паук отворил дверь, и в комнату вбежала его собачонка, неся что-то в зубах. Я тотчас увидел, что это была обглоданная баранья кость. Но Паук, должно быть, не мог разглядеть ее своими слабыми глазами.
– Иди, иди сюда, дрянная собачонка, – обратился он к собаке. – Довольно ты шалила, столько времени бегала за одной палочкой! Ну, да делать нечего, палка толстая, хорошая, давай ее сюда! Пинч, голубчик Пинч, иди же сюда!
Но собака и не думала слушаться своего хозяина.
Она стрелой пробежала мимо него, забилась в дальний угол комнаты и легла там на свою добычу. Бедный Паук бесновался, он пробовал подойти к упрямой собаке, но едва он сделал несколько шагов, как больные ноги изменили ему, и он упал на пол. Тогда, стоя на коленях, он принялся осыпать собаку отчаянными ругательствами. Гнев хозяина увеличивал робость Пинча, и он не двигался из своего угла. Наконец Пауку удалось как-то на четвереньках добраться до собаки, Он замахнулся, чтобы изо всей силы ударить Пинча, но тот быстро отскочил в сторону, оставив свою добычу.
– Ах ты, проклятый пес! – вскричал Паук, увидев обглоданную кость. – Так это-то ты притащил? Тебя посылают за деревом, а ты таскаешь кости? Постой же, я с тобой разделаюсь, только бы мне тебя поймать!
И он, продолжая браниться, принялся ползать за собакой.
Я не мог больше притворяться спящим. Я приподнялся и спросил у Паука, чего он сердится.
– Я ей покажу, как только поймаю ее! – отвечал он, продолжая преследовать собаку. – Я сказал, что убью ее, и убью непременно! Подержи-ка ее, пожалуйста!
– Да что она такое сделала? – спросил я, пытаясь поймать собаку, которая, как стрела, промчалась мимо меня.
– Что она сделала?! – отвечал Паук, едва переводя дух от усталости. – Она просто смеется надо мной. Она знает, что я не могу развести огонь, пока она не принесет мне дров. Это ее работа каждое утро, И что же? Вчера она мне принесла три грязных мокрых щепки, которые никуда не годились. Я ее простил, Сегодня дал ей нарочно понюхать хороший сухой кусок дерева, чтобы она -поняла, что мне нужно, а она отправилась прогуливаться, набрала себе костей, да еще смела притащить их сюда! Теперь она будет глодать их, а я должен сидеть без огня, пока Сэм вернется домой, значит, часов до десяти, до одиннадцати, а у меня все кости ноют, мне так тяжело.
Гнев бедного калеки сменился печалью, он заплакал и стал тереть глаза своими замазанными руками.
– Полно, не плачь, товарищ, – сказал я, сильно тронутый его несчастным положением, – у нас будет огонь: я сейчас схожу и попрошу углей у мистера Бельчера; ведь он даст, не правда ли?
– Он-то дал бы, да она не даст, – шепотом проговорил Паук. – Если она узнает, что я развожу огонь прежде, чем мальчики возвращаются с работы, она просто убьет меня. Оттого-то я и должен пускаться на такие хитрости для добывания дров.
– Ты мне скажи только, где здесь поблизости лавка, – сказал я, – мы достанем себе огня, у меня есть полпенни.
В прошлую ночь, когда я уезжал от миссис Уинкшип, она сунула мне в руку шестипенсовую монету.
– Как, ты купишь углей на полпенни! – вскричал Паук, и тусклые глаза его осветились радостью. – Лавка тут близехонько, сейчас за углом. А только знаешь что? Может, у тебя найдется и еще полпенни?
– Найдется, а что?
– Да вот кабы нам заварить себе горячего кофейку! Это такая прелесть, когда все кости болят! У меня и котелок есть, мы бы в нем и заварили.
Если бы мне пришлось истратить на кофе все 5/2 пенсов, которые должны были остаться у меня от покупки угля, я и тогда не мог бы устоять против умоляющего взгляда Паука.
Через десять минут я вернулся с покупками, и через час мы с Пауком уже сидели у дымившегося котелка. Я пил кофе из черепка разбитого глиняного кувшина, а он черпал старой железной ложкой прямо из котелка, заменявшего нам кофейник. Горячий напиток успокоил боль бедного Паука, он повеселел, разговорился и рассказал мне свою историю.
Он был сирота и с детства жил в работном доме, Четыре года тому назад его отдали в ученье к мистеру Бельчеру. Целый год дело шло хорошо, Тобиас (таково его настоящее имя) был очень ловок и проворен, за что и получил прозвание Паука, а мистер Бельчер кормил, одевал его и обучал ремеслу. Но в один несчастный зимний день мистера Бельчера позвали вычистить котел паровой машины, долго стоявшей без употребления. Пауку пришлось залезть в котел и пролежать почти целый день на промерзшем железе, очищая и выскребывая заржавленную внутренность котла. После такой работы мальчик простудился, у него сделался ревматизм в ногах, он не мог не только чистить трубы, но даже просто стоять или ходить. Мистер Бельчер поселил его у себя в кухне. Он должен был прислуживать другим ученикам, варить им кофе на завтрак и кашу на ужин. Когда дела хозяина пошли худо и он был принужден распустить своих учеников, Тобиас остался без дела, но мистер Бельчер все-таки обязан был кормить его до истечения семилетнего срока, обозначенного в контракте.
– А много дают тебе есть? – спросил я.
– Ну, конечно, не столько, сколько я хочу. Да что, я жаловаться не могу: за что меня и кормить-то, если я ничего не делаю? А, впрочем, послушать Сэма, так мне и здоровому пришлось бы сидеть без работы. Он говорит, что они иногда все вместе в неделю одного фунта не заработают.
– Они ведь, кажется, много получают за ночные работы по деревням? – спросил я.
– Удивительно! – продолжал Паук, не расслышав моего замечания: – Всего по фунту в неделю зарабатывают, а беспрестанно обновы себе шьют. Одной лошади мало стало, другую купили, да еще какую хорошую! Сэм говорит – бежит просто как паровоз.
– Ну, что же, – заметил я, – иметь лошадь да тележку – дело выгодное.
– Да дело-то в том, – понижая голос сказал Паук, – что они эту лошадь держат целый день в конюшне под замком.
– Так они ее украли?
– Какое! Сэм видел сам, как они за нее заплатили тридцать фунтов чистоганом.
– И никогда на ней не ездят?
– Днем никогда. Они запрягают новую гнедую лошадь только по ночам. Тс! Ты никому не говори, что я тебе сказал.
– Отчего? Разве это секрет, что у хозяина есть гнедая лошадь?
– Нет, секрет не в том, а в том, куда они на ней ездят.
– Как куда? Да на ночные работы. Ты же сам говорил, что это дело выгодное!
– Да, выгодное! Деревенские трубы часто приходится чистить, и сажи в них нет, по крайней мере обыкновенной сажи, – проговорил Паук, с недоумением качая головой.
В эту минуту в кухню вошел Сэм и своим приходом положил конец нашему таинственному разговору.
Я скоро узнал, что Паук и Сэм говорили правду и что действительно, живя у мистера Бельчера, мне трудно было выучиться ремеслу трубочиста. Мне почти совсем нечего было делать. Редко случалось, чтобы у мистера Бельчера и Неда Перкса была работа, и тогда Сэм шел с одним из них, а я с другим. Возвращались мы домой обыкновенно часов в 10, в 11 утра, да и та небольшая работа, какую мне приходилось делать, была вовсе не утомительна. Я переносил часть машины, когда мы переходили из одного дома в другой, передавал палки мистеру Бельчеру, чтобы он их свинчивал; связывал их в пучок, когда они были развинчены, и, наконец, подметал пол кругом печек, когда работа была кончена. После завтрака я мог делать что хочу, и так как меня кормили хорошо, я вовсе не тревожился этим отсутствием всяких занятий.
Мистер Бельчер, по-видимому, также не хлопотал о том, чтобы достать себе побольше работы.
– Хозяин! – сказал я ему, когда мы однажды утром шли на работу. – Окна всюду закрыты, и никто не знает, что идет трубочист. Хотите, я буду кричать: «Трубочист, трубочист!» У меня сильный голос, многие меня услышат, и у нас будет вдесятеро больше работы.
