Безответственные эмоции самые непосредственные.

Астрел застрял в этом состоянии комплексуя в жестких объятиях обстоятельств, как, наверное, всякий мужчина на его месте после ссоры с любимой.

Побаиваясь жену ты делаешь ей самый неоднозначный комплимент.

Шамкающий но безротый шелест бриза с реки очень походил на шепоток. Ярко-зеленое перемигивание сквозящихся лучиками крон на солнечной стороне сада то тускнело, то ярко подрагивало в такт с ее короткими движениями.

Астрел подошел совсем близко.

Эмили словно собралась доить низкую, колесно трубчатую корову и ее полу скрывали травинки. Велосипед сына столько лет простоял а сыром чулане. Теперь она усердно оттирала ржавчину, не желая мириться с этими рыжими пятнами, особенно неуместными на сверкающих хромированных крыльях и руле.

Наверное сын еще спал. Они всегда очень много спят поначалу ...

С травинки на плечо Эмили пытался переползти жужильный сверчина. Ломкие, длинные, все в заусиках, передние лапки насекомого зацепились за ткань кофточки, а травинка пружинила, приподнимая острое перламутровое брюшко. От чего жужильной сверчине для равновесия приходилось расправлять сухие загогулистые крылышки.

Астрел подкрался, сощелкнул ногтем сверчину и тот обиженно затрещав крыльями умчался фитилем в лучисто-голубое небо.

Эмили испуганно выпрямилась. Стебель ее тела вырос в одну секунду. Волосы, как облегченный небесный свод над ее головой, развивались нимбом. Когда она обернулась ее кожа была очень бледной как у ребенка. Женщина метнулась взглядом. Белые атласные голуби выбившегося лифчика заострили клювики - грудки. Даже теперь, с этой тряпкой в руке, в передернутой кофточке женщина из нее била через края.

-Ты ходишь как привидение.- отчитала она его.

-Привидение от слова "видеть". Ты думала обо мне, вот я тебе и привиделся.

-Я могла думать лишь о Карэле. Как он?- Эмили спрашивала невразумительно взбалмошно отвергая ответ.- Мне его сон показался таким крепким, что не стала ... может я зря не разбудила ... Наверное зря.- Говоря в слух мучившие ее слова она горячилась и комкала суть.-А то мне кажется что он как тогда ... до того ... будто ничего не изменилось. Хотя Хавада сказала что сама видела как он замечательно двигался,- тут же поправила она себя.

Она еще как бы смела не верить! Это казалось Астрелу невозможным. Невообразимо неслыханным. Богохульно жестоким. И он сказал ни граммочки не жалея ее:

-Ответь. Я хочу знать правду. Только и сейчас ...

Эмили увидела как у мужа, возле ушей, перекатывались вспухшие желваки.

- ... скажи, тогда, в тот день когда я поймал Хаваду пытавшуюся задушить Карэла подушкой. Признайся, она сделала это по собственной воле или по твоему наущению?- его ноздри тонко импульсивно трепетали. Напряжение в пролете губ выказывало страх услышать очевидное. От храмового вина его лицо полыхало горячим бликующим катафотом. Но ему нужно было освободиться от этой душевной ноши.

Ветер теребил легкий подол ее платья. Неминуемые складки были несравнимы с теми тенями, которые потушили ее лицо.

-Думай как хочешь.

-Ты все сказала,- глаза Астрела густо чернели, как щель в полу, куда закатилось обручальное кольцо.

-Хочешь никому не верить, тогда продолжай притворяться. Не стесняйся. Это жестоко и не честно. Так и сходят сума, добивая самых близких и потому легко обвинимых. Только себя не мучай.

Что мы знаем о себе придуманном в голове любимого человека? Да ничего.

Как у нее пульсирует синяя жилка. Раньше не было.

В идеальное не влюбиться, не оживить чувства гибельной самоотдачей, посвятив всего себя мрамору от которого отсечено все лишнее.

Когда он обижал ее, она бледнела и становилась бесстрашной:

-Выходит, ты и не знал меня никогда?

-Потому и любил.

В сиянии любящего сердца обласканный без тени живет. Знать не зная каким холодом бездонно ночное небо. Но в дальних пределах, облетев круг, твое солнце вернется. Как возвратилась она.

-Ты веришь только себе. Ты подозрительно хрупок, истаяв от вечного напряжения. Как же тебя еще-то надо неудобно повернуть чтобы ты разул наконец глаза, переломив пополам последнее из неосуществленных желаний и перестав контролировать всех наконец-то расслабился и признал, что не все ошибки совершены зря.

Главные проповедники это жены. Они сами находят грешников и выходят за них замуж.

В ней была экспрессия. Живой взрыв неудержимого огня. В себя влюбляют мелочи. Даже изъяны. Такое женщина понимает сразу и пользуется этим по мере надобности, проводя пол жизни перед зеркалом или приманивая мужчину естественной плотской красотой.

Если прекрасный пол когда нибудь что нибудь и погубит, то лишь грусть равноправия с мужчинами.

-Куда это ты вырядился?- злясь но не тревожась спросила Эмили.

-Иду на пляж. Где ровный песок и все доходчиво. У тебя слишком красивые ноги чтобы их заслоняла трава. Пойдешь со мной?

-Ты невозможен,- она швырнула в него тряпку.

Пальмы на "Гавайке" не пострадали.

Она коснулась его мокрыми, холодными подушечками пальцев. Густые, тяжелые ресницы набухли слезами. Эмили в слепую подставила ему перенервничавшие, слегка покусанные, старающиеся обезволить его своими дрожащими поцелуями, губы.

Женщина не столько в слабости, сколько в послаблениях своих восхитительно загадочна и прекрасна.

Эмили пыталась быть шире пределов, прежде чем ее плечи сузились и мелко затряслись у него на груди. Мало отделяя себя от нее Астрел искренне боялся продавить ее зыбкую сквозь себя, когда обнял и поцеловал.

Я умудрено жив

Я оживленно мертв

Ласкательный падеж

Спряжений языков.

Касания - пароль отношений. Он втирал в себя запах ее кожи как бальзам благовония. Все клятвы, все зароки, куда что девалось, когда он вот так чувствовал ее.

Комкая пряди и понимая как она бесхитростна в своей мудрости. И как правдива в слабости своей.

Все что нам не дано понять, скорей всего непонято никем. Ты можешь попробовать. Или быть счастливым.

Выбор есть.

Мы сами терзаем себя, пока мучаемся им. Сильный прощает, а слабый мстит. И еще не придумано наказание для того, кто в сердце твоем не подсуден.

Смысл семейного счастья в том чтобы не забывать того, что невозможно у нас отнять и зависящее только от нас. Они взяли блистательный реванш вспомнив цену многим вещам и возвращая себе душевный комфорт.

Астрел вновь привлек к себе Эмили и стал слегка грубовато и хищно шарить по ней руками.

-Что ты делаешь?- в ее вопросе была лишь толика тревожного стеснения граничащего с кокетством.

-Пытаюсь отыскать где же у тебя пимпочка.

-Что такое?

-Ты у меня вся такая тугая и упругая словно подкаченная легчайшим воздухом. Вот я и ищу на твоем прекрасном теле дырочку с пимпочкой.

Эмили взвизгнула, шлепнула мужа по рукам и тут же вырвалась, не утратив игривого настроения.

Слезы радости на глазах женщины как роса на цветках. Ее жеманство - сущая отрада. Эта цветущая нежность кожи расписала в те же цвета стены его душевного храма.

Глядя в нее он больше понимал красоту всего остального и ненавидел то липкое, что вновь поднималось в нем.

В минуты счастья мы легко способны на предательство.

В колодцах его глаз скользко плеснулось что-то донное. Давнее. Если до того Эмили подскакивая танцевала над травой, то теперь спешилась поспешно гася улыбку.

-Ты чего такой сделался?- она уже нагородила у себя в голове буреломы, подпирающие завалы из несуществующих бед, что даже взгляд не проворачиваясь остановился и врос в Астрела.