Мы дошли до развалин. Ни одной целой колонны, только их расколотые части, плиты и разрушившиеся стены, мрамор которых испещрен потемневшей резьбой.

  - Одни считали жриц целительницами, другие - ведьмами; смотря кто что получал, придя в храм, - Локарис отнял руку. Без нее стало холодно. - Считалось, они видят судьбы. Судьба же каждой из жриц высекалась на стенах внутреннего храма. Вход в него закрыт. Тогда был закрыт...

  Дракон остановился у разрушенной плиты. В густых тучах обозначилась прореха, и лунный свет коснулся зеленоватых вен мрамора. Я качнулась - запахло тиной и гарью, но никаких треножников, конечно, здесь не было.

  - Только женщина может правильно увидеть и прочитать узор, - Локарис присел, провел рукой по резьбе. - Что-то вроде гадания на кофейной гуще.

  Я подошла ближе. Рисунок начинался с глубоко вырезанных силуэтов волков. Они стаей неслись вперед, прыгали в переплетение длинных волос женщины. Эта женщина была главной жрицей, так как ее лицо изображалось крупнее остальных женских лиц - младших жриц.

  - Это ее судьба, - я коснулась пальцами холодной щеки мраморного профиля, - руки жрицы обнимают храм, будто бы оберегая его и правя им, но смотрит она в другую сторону.

  Отвалившиеся от плиты кусочки навсегда стерли какие-то детали картины, а их было столько, что, казалось, каждый завиток имел значение. Что-то виделось хорошо, а что-то только если внимательно присмотреться, что-то замечалось только краем глаза, что-то мелькало, пока перебегаешь взглядом дальше. Неслось, как жизнь, к концу плиты, к рисунку, что заканчивался, как и начинался, фигурками волков.

  - Вот на эту фигуру мужчины она смотрит. Тут идет к нему, он показывает куда-то вдаль, но она озирается назад - на свой долг, свой храм.

  История сама лилась из моих уст, а резьба скользила и менялась под пальцами. Было неважно, слушает ли Дракон мой рассказ:

  - Здесь мужчина остается один, так как она выбрала долг, а не его. Тут мох... хотя, если не стирать его, то он похож на темную фигуру, что стоит за спиной покинутого мужчины. Эта фигура указывает рукой в сторону храма, а дальше мох и трещины, как темная лавина, идут к храму. Нет, уже к его развалинам. Если бы это был рисунок, а не мох, я бы сказала, что кто-то наслал несчастье на жриц и на этот храм. В развалины его превратили по приказу чьи-то люди, а не природа или случайные захватчики. По приказу того, кто рядом с этим мужчиной, кто руководит из-за его спины. И она, эта женщина, - я снова коснулась ее лица, скользнула по вырезанным волнам волос, - она так похожа на ту, что мне снится...

  Мраморный локон порозовел под пальцем - я снова порезалась. Поднеся ранку к губам, я обернулась. Локарис стоял в стороне, спиной ко мне. Он вглядывался в поле, будто читая свою картину в выцветшей траве.

  - Мы возвращаемся, - сказал он.

  ***

  Локарис. Ишебская степь.

  До выхода войск осталось еще одно дело. Локарис давно не вспоминал темное ремесло. Позвать духа мог любой, но удержать, заговорить и получить ответ только некромант. Медленно желтеющее поле, полвека не знающее ухода. Пруд, чья вода остается прозрачной и холодной, пронизанная родниками.

  Улыбка, что так преображает женское лицо. Загорелые руки выжимают воду из густых пепельных волос. И солнце, и небо дарят их невзрачному от природы цвету едва заметный золотистый оттенок.

  Дракону не требовались ни схемы, ни древние слова. Только жертву за связь с миром мертвых - Той гранью - приходилось платить. Он, не торопясь, докуривал сигарету, сидя у самого края берега. Никакого мрачного величия в вызове духа не было. Кровь полудракона стекала по локтю бледной руки в воду. Он мог проводить обряд и платить своей же кровью, ведь у него было две природы.

  Достаточно воли и воспоминаний. Бледный образ Золанки замерцал над водой. Она была в белом, дымный шелк обвил ее фигуру. Потусторонний ветер, ветер из Той грани, взвил потоки серых волос. Серые же глаза нашли Локариса, пронзили. Дракон помнил эти глаза глубокими, улыбающимися. Он ничего не забывал.

  - Зачем ты делаешь это, Золанка? Зачем перешла к нему?

  - Когда я умерла, Адрамелех спросил меня: я ли навлекла беду на свой храм, я ли предала людей, верящих мне. 'Я' был мой ответ.

  - Мы оба знаем, что ты выбрала верный путь, когда отказалась от меня и осталась при храме. Что ты сражалась за него до последнего. Образ грустной женщины дрогнул, она хотела убежать, но некромант крепко держал ее дух, и она не могла не ответить:

  - Я сама захотела к нему, Локарис... - Золанка качнулась в сторону Дракона, но жрица более не могла приблизиться к мужчине, к живому человеку. - Ежедневно мои руки до локтей обгрызают гиены, я смотрю на эти культи, Локарис, и знаю, что это лучше покоя - все еще играть что-то в твоей судьбе.

  - Ты не должна цепляться за меня. Ты должна обрести покой, опустить все.

  - Но я знала, что только Адрамелех может позволить мне свидание с тобой. Что только он и сможет это устроить! Как было бы прекрасно: ты и я под эгидой Темного бога! Ты всегда думал, что я люблю тебя меньше - теперь видишь, это не так...

  - Полно, - Локарис поднялся, подбросив в руке камень, чтобы кинуть его в воду и разбить изображение когда-то любимой женщины. - Эта девушка невинна, Адрамелех не может иметь над ней власти.

  - Мы только снимся ей. Не прекрасно ли, Локарис, что ты тоже можешь увидеть меня в ее снах?

  ***

  Айн. Резиденция Императора.

  Резиденция стихла, осиротела. В ушах еще гремели барабаны, взвывали трубы и печатали шаг солдаты имперской армии. Осень, смилостивившись, лишь заволокла все туманом, но придержала капли дождя.

  Горожане собрались на центральной площади. Под радостные возгласы произнесли речь император, первый советник и военный министр. Все трое в камзолах государственного кроваво-красного цвета говорили с высокого балкона.

  Микаэль диз Шедоу стоял по левую сторону от мессира. Его костюм украшали алая лента через грудь и множество медалей. На поясе бледно сверкала сабля. На черных волосах лежал тонкий венец из белого металла, три красных ярких камня были оплетены тонким узором. Только ткань, закрывающая лицо, не вписывалась в парадный образ, делая вид министра зловещим.

  По правую сторону, опираясь на резную трость, стоял Зухас Андор. Его грудь, покрытую расшитым сукном, перечеркивала оранжевая лента, а медалей было не меньше, чем у военного министра. Седые волосы Зухаса стягивала в хвост черная лента, а его благородную голову украшал венец из темного серебристого металла с черными камнями. Зухас выглядел, как прирожденный правитель: пожилой, величественный, с мудрыми глазами, окруженными сеткой морщин.

  Но Локарис выделялся среди своих помощников не только простотой костюма, который не украшали ни медали, ни ленты (закон все еще запрещал награждать метисов), а чем-то иным, неуловимым. Особой аурой, что витала вокруг него. Ее невозможно не почувствовать, даже стоя в толпе на площади. Он говорил - и все замолкали; город отражал его несуществующий голос, а каждое слово отпечатывалось в каждой голове.

  Завершил парад верховный Отец Гуидо Дьяча, обратившись к безликим богам Арнбора. После толпа двинулась вслед за стройными рядами армии, а как та скрылась за туманным горизонтом, растеклась по теплым и сухим домам. У прислуги резиденции осталось чуть больше половины дня, чтобы вернуться и провести уборку левого крыла, закрыть покои и кабинет императора до его возвращения.

  У меня гудели ноги и руки, но приятной усталостью. Рабике осталась в городе, у нее был выходной, Мэл тоже отпросилась, чтобы навестить названную тетку, так что спальня и ванная сегодня оказались только в моем распоряжении. Я отмокала в горячей воде, позволив себе роскошь в виде теплого вина со специями, не вылезая из этой самой воды. Я чувствовала особое удовлетворение от тишины, после стольких рабочих будней, когда постоянно была вынуждена находиться на виду у другой прислуги.