- Ох! - услышала я Мэл и обернулась. Подруга была поражена не меньше меня. - Вот видишь! Видишь, Сила во всем, и все Грани связаны!

  Я перестала ее слушать, посмотрела назад, но кроме гладкого блина луны в тугой воде ничего уже не было. Дух исчез.

  Высокое небо смотрит изумрудными пронзительными звездами - густой цвет глаз сумеречного дракона. Ясная звенящая ночь.

  Луна полная, с серебристым очерком. Ветер в сумерках перекатывает волнами высокую густую траву. Острые края ее жестких листьев режут руки и цепляют ткань. Ветер не холодный. Он нагрет дневным солнцем, плотен и удушлив. Он гонит, подталкивает в спину, приводит к развалинам.

  Не время уничтожило древний храм. Не жрецы покинули его стены. А расколотые плиты мрамора, укутанные мхом, помнят яростный стук копыт, звон оружия и кипящие брызги.

  Покосившиеся колонны отражают свет и одна за другой становятся все ближе, очерчивают периметр старой залы. И из лунного марева ткутся стены, плетется сводчатый купол.

  Непоколебимая ветром, стоит женщина. Густым пепельным потоком волосы ее укрывают плечи. Плотный вихрь воздуха кружит пряди, дергает черный шелк платья. Жрица вся светится.

  Она совсем не красива, но руки ее теплы и дарят покой.

  - А-н-н-а, - зовет она, и темную залу один за другим освещают огни треножников.

  Она стирает кровь с моих исчерченных травой ладоней, опускает руки, и ее красные пальцы лижут соткавшиеся из темноты волки. Треножники яро трещат и чадят темным дымом, все видение приобретает яркий контраст.

  Жрица протягивает чашу с темной озерной водой. От воды пахнет тиной и гнилью, но противиться женщине нельзя. Я вижу боль в ее глазах и делаю глоток.

  Вода густеет, становится смолой в горле, и я задыхаюсь...

  Я резко села в кровати. Воздух холодил взмокшую спину. Дурной сон - не удивительно.

  В плохо зашторенное окно подглядывала все та же полная луна, на соседних двух кроватях посапывали Мэл и Рабике. Просто дурной сон. Я отерла лоб, покрытый холодным потом. Бред же! Ну, вот еще и порезанный палец закровил.

  Я зажала ранку между губ и увидела, что в темных влажных пятнах вся подушка и одеяло. Рот наполнился соленой кровью.

  'Обращение'

  ***

  Микаэль диз Шедоу.

  Резиденция императора.

  Майкл наслаждался впечатлением, которое производит его внешность. Особенно, когда чужую реакцию на его шрамы видел тот, кто стал виной уродству. Обычно он закрывал низ лица полосой черной ткани, иногда даже оставлял открытыми только глаза.

  Должность военного министра обязывала к подобным мерам. Но сейчас ткань была откинута за плечо и сливалась с черными волосами. Майкл сверлил разноцветными глазами прислугу, пока та накрывала стол в кабинете Локариса. Девушка нервничала и то и дело что-то опрокидывала.

  - Папочка все еще продолжает ныть насчет войны? - сказал он и потянулся за кусочком сыра, нарочито задевая руку служанки. Девушка отпрянула и смущенно отвела глаза.

  - Грета, иди, - Локарис отпустил служанку. - У меня все готово для визита к Айлипину. А что у тебя?

  - Ты сказал быть скромным. Тысяча штыков, кавалерия - тысяча двести сабель. Я подумал, что не лишними будут пушки и поддержка магического отряда Гевина Рори.

  - Сойдет.

  - Скука, - Майкл взял всю тарелку с сыром, и, откинув вилку на поднос, подцепил кусочек пальцами. Он был пьян с утра и сейчас старался не сболтнуть лишнего. Мессир не ответил. Он поднялся с кресла и достал из шкафа бутылку вина. Прекрасное вино в прохладных глиняных кувшинах приносили и из погребов резиденции, но в кабинете Дракона бывали редкости, каких не найти во всем мире.

  - Я разделяю мнение Зухаса. В этот раз он высказался насчет войны так же, как высказался бы я.

  - Ох, Зухас! Он мешает идти вперед, - военный министр схватил бокал, наполненный императором, и тут же его осушил. - Трясется за то, что уже стопроцентно наше. Бредил империей с юности, но на трон не сел! А все потому, что у самого мозгов хватает лишь на философские книжки и составление агитационных речей. Для власти над чем-то большим, чем шайка голодранцев, у него кишка тонка.

  - И у меня тонка? - спросил Локарис, что-то разглядывая за окном. Дракон был озабочен, он не слушал Майкла. А Майкл так и не узнал ничего о том, что было с главой CBS в вирусном мире. И был ли он там вообще?

  Военный министр не стал отвечать на провокационный вопрос. Его грызла мысль о неудавшейся ловушке Кестра. И Дракон будто понял это:

  - Как дела у Кестра?

  - Откуда мне знать? - Майкл дернулся в кресле, но опомнился и расслабился, вольготно откинулся вглубь. - Должно быть, зализывает раны после разгрома второй центральной. А что у тебя? Ты нашел, что искал?

  - Я больше занимался исследованиями и наблюдениями, - Локарис пригубил вина и отставил бокал.

  - Ты же собирался отнять у Кестра какой-то лакомый кусок?

  - Непреодолимые условия мира. К чему мне этим заниматься, если и Кестр теперь не сможет?

  - А ты стареешь... - Майкл не поверил ни одному слову. - Хочешь, я уничтожу Кестра?

  - Я хочу, чтобы ты остался тут.

  - На карантин?

  - Да. Отдохнешь после представления на второй центральной.

  - Но...

  - Я не хочу ничего слышать, - Локарис поднялся. - Встретимся завтра.

  ***

  Ночной дождь во сне буйствует так же, как и за окном спальни. Ливневые потоки с яростью лупцуют, гнут к земле высокие стебли травы. Порывы ветра то взметывают ее, то низвергают, словно море в шторм. Бледный ореол полной луны размыто светится, заслоненный гущей темных облаков.

  Мокрая, потяжелевшая трава мешает идти рыжей девушке в белой рубахе. Ненастье стремится сбить ее с ног, но та, словно зачарованная, упрямо идет к мраморным осколкам, к тонущим в грязи старым плитам.

  Едва ее босая нога ступает на первый кусок мрамора, как храм-призрак начинает ткать из ночной непогоды свое былое величие. В темной зале, стены которой будто бы дрожат от беснующихся в блюдцах треножников огней, девушку встречает верховная жрица. Длинные пепельные волосы ее колышутся от жара, блики бегают по строгому лицу.

  Рыжая девушка дрожит, несмотря на тепло. Заученно простирает к жрице израненные травой руки, и та собирает кровь ладонями и поит ею пришедших волков. Один зверь, прыгая на задних лапах, приносит женщине пиалу с черной водой. Та принимает ее и передает девушке.

  - Золанка, почему ты делаешь это?

  Но разве могут женщины во сне услышать постороннего наблюдателя? Незваного гостя, что подглядывает за обрядом. Полудракона, который не может разрушить чары этого сна. Но Золанка вздрагивает. Пиала падает на мрамор. Руки ее опускаются, и их лижут уже не волки, а гиены, оставляя длинные ожоги и язвы там, где их языки коснулись кожи. В глазах Золанки мука и страх.

  Она слышит и узнает родство в далеком голосе. Стоит, парализованная испугом, пока гиены стирают кожу с ее рук. Рыжая девушка испугана не меньше, но делает шаг вперед и обнимает жрицу за плечи. Гиены скулят и скалятся, отходя назад. Теперь Локарис вспоминает и ее имя - Айн.