Французская армия во Фландрии, полуголодная и полуголая, с чесоткой и паразитами, вдруг оживилась, получив приказ от командующего, генерала Пишегрю, перейти по замершему Маасу, который выдержал даже пушки, застала врасплох и обошла с флангов англичан и голландцев, отбросив их назад. По мере того как перед наступающей армией замерзала одна река за другой, отступление превратилось в беспорядочное бегство, и в каждом городе, открывающем ворота французам, толпы людей выходили приветствовать их как друзей и освободителей.
20 января пал Амстердам. Море было усеяно кораблями, забитыми беженцами со своими пожитками, но голландский флот, стоящий у острова Тексел, слишком поздно покинул гавань и вмерз в лед, а тем временем французская кавалерия вместе с пушками пересекла по льду залив Зёйдерзе. Могло произойти небывалое за всю историю сражение между конными гусарами и военными кораблями, застрявшими в снегу, как покрытые инеем крепости. Но голландцы, понимая, в каком невыгодном положении находятся, сдались без боя. К концу месяца французы полностью овладели Голландией.
Если погода помогала французам в их планах покорения Нидерландов, то она же помешала Джорджу Уорлеггану покорить высшее общество Корнуолла. 31 декабря наступила короткая оттепель, принеся с собой град и снег с дождем. Даже самые крепкие представители знати, готовые терпеть неудобства в погоне за развлечениями, задумались бы, перед тем как отправиться в путешествие на несколько миль по дорогам, больше похожим по консистенции на непропеченный пудинг. Влиятельные и знатные люди, приглашенные провести эту ночь в Кардью, которые не стали отказываться ради Элизабет, теперь с благодарностью приняли этот предлог и отправляли мокрых посыльных со своими извинениями.
Вечер стал катастрофой. Оркестр прибыл еще до полудня, но один из музыкантов поскользнулся на пороге и так сильно вывихнул лодыжку, что его пришлось уложить в постель. Приготовили несметное количество блюд, но нанятые дополнительно слуги так и не прибыли до появления гостей, а некоторые припасы и напитки, заказанные извне, не привезли вовсе.
Дом, обычно теплый и без сквозняков, по крайней мере, так считала Элизабет после Касгарна и Тренвита, в эту ночь казался громадным и холодным, а каждый звук отражался эхом. Отчасти потому, что дом был уязвим для южно-восточного ветра, а отчасти потому, что мебель вынесли, освободив место для ста двадцати гостей, а отчасти — потому что к полуночи прибыли лишь тридцать два человека и выглядели они какими-то карликами по сравнению с приготовлениями к их приему. К досаде Джорджа эти тридцать два гостя были самыми молодыми и крепкими, но и самыми незначительными из его знакомых и сыновей знакомых, а производимый ими шум, хотя и скрадывал пустоту, но невыносимо звенел в ушах.
Тем не менее, Джордж, привыкший к сдержанности на публике и в поведении, и в разговорах, показывал лишь приятную сторону своей натуры. Из гордости он не мог переложить всё на Элизабет и слуг. Вместо этого он решил извлечь из вечера всю возможную пользу.
Из прибывших сегодня молодых людей имена троих он называл в разговоре о будущем Морвенны. Против стариков все равно горячо возражала Элизабет. Джордж принял ее вето на Эфраима Хика и Хью Бодругана. Возражения против Джона Тревонанса было труднее понять, разве что помимо возраста. Но Джордж постепенно начинал осознавать, что какие бы ни были у подобного брака преимущества, Элизабет не обрадуется, если юная кузина станет леди Тревонанс и поселится по соседству. Ему не сразу пришло это в голову, но теперь он хоть и неявным образом, но сообразил, в чем дело.
В любом случае, сэр Джон не приехал, даже не прислал извинений. Роберт Бодруган прибыл, как и Фредерик Тренеглос, и Осборн Уитворт. Поскольку Джордж был не так занят, как предполагал, он смог понаблюдать за тем, как они ведут себя с Морвенной, и как Морвенна с ними. А также за поведением еще парочки юных ищеек, вынюхивающих поживу.
По предложению мужа Элизабет заказала для Морвенны новое белое платье, и результат Джорджу понравился. Белый шелк прекрасно оттенял ее темно-каштановые волосы, довольно смуглую кожу и большие, испуганные и близорукие карие глаза. Как и фигуру. Будучи мужчиной, обычно не гоняющимся за любовными утехами, Джордж тем не менее время от времени бросал взгляды на тонкую, похожую на статуэтку фигурку и воображал, что скрывается под платьем.
Подобные же мысли явно возникали у присутствующих молодых людей, и хотя девушка была слишком застенчива и молчалива, чтобы стать центром внимания, у нее не было недостатка в партнерах или заинтересованных взглядах. Джорджу показалось, что она прямо-таки расцвела, и он задумался, не стоит ли поднять планку для потенциальных женихов. Возможно, если ее как следует подготовить и привести в надлежащий вид, она привлечет взгляд кого-нибудь более знатного — юного Боскауэна, например, или даже Маунт-Эджкомба. Эти мысли кружили ему голову.
Но возможно, это тщетные надежды. У нее нет денег, и даже если всё остальное пойдет как по маслу, семьи будут возражать. Боскауэны в особенности — они пусть и богаты, но намерены получить еще больше денег благодаря женитьбе. Джордж, желающий поспособствовать выгодному союзу, все же не мог снабдить Морвенну приданым, которое превратит ее в богатую наследницу.
Так кто же из присутствующих здесь ухажеров? Роберт Бодруган не выказывал интереса, обратив всё внимание на пользующуюся дурной славой Бетти Деворан, коротконогую племянницу лорда Деворана, и та явно отвечала взаимностью. Фредерик Тренеглос, оглядев зал, присоединился к шумной группе юнцов у двери, которые больше интересовались групповыми танцами, чем более формальными танцами с партнершами.
Лишь преподобный Уильям Осборн Уитворт постоянно заглядывал в уголок Морвенны. Но дело было не только в его личных предпочтениях, как прекрасно знал Джордж. Любой из них стал бы рассматривать этот союз как сделку и предмет для неуместной торговли. Но всё же лучше, когда имеются и личные симпатии. Да и в целом из всех вариантов Джордж склонялся к юному Уитворту. Во-первых, он был священником, а кто лучше подходит в мужья для дочери декана?
Во-вторых, он был вдовцом с двумя маленькими детьми, а значит, ему срочно требуется новая жена. Джордж отметил, что недавняя утрата не помешала Уитворту явиться в ярко-зеленом сюртуке и лимонно-желтых перчатках. В-третьих, ему нужны были деньги. И в-четвертых, его мать (не рискнувшая приехать в такую погоду) была из Годолфинов.
Что касается Морвенны, то она рассматривала высокого и шумного молодого священника лишь как партнера для танцев и болтовни. Ей нравились танцы и неожиданное внимание со стороны молодых людей. Но это было просто поверхностным, легкомысленным развлечением, как и вся ее жизнь в Труро в этот рождественский сезон.
Как будто ее жизнь раскололась по горизонтали — верхняя половина состояла из приятного времяпрепровождения — она вставала, ела и сопровождала Джеффри Чарльза, пробиралась по снегу в церковь святой Марии, пила чай, вышивала и играла в вист с Элизабет, а потом взбиралась по винтовой лестнице и ложилась спать в крохотной холодной комнатке на верхнем этаже. И под этим слоем жизни лежали сладкие до головокружения воспоминания о темноглазом юноше со слишком бледной кожей, о его загрубевших, но нежных руках на ее плечах, о его губах, таких же неумелых, но полных обещаний, как и ее собственные. Днем за днем, час за часом она жила воспоминаниями о том, как они встретились, чем занимались и что сказали друг другу.
Это были тревожащие мечты, ведь Морвенна знала, что у них нет будущего. Пусть Дрейк говорил чуть лучше, чем прочие, его сильный корнуольский акцент и неправильная грамматика выдавали низкое происхождение. Грубая одежда и грубый образ жизни, отсутствие образования, даже его методизм делали его неподходящей для нее парой. Морвенна знала, что ее мать и сестры, как и Элизабет, пришли бы в ужас, если бы узнали, что она всего-навсего проводит с Дрейком время, и сочли бы, что она предала их доверие, разрешив Джеффри Чарльзу дружить с таким человеком. Какое-либо развитие отношений было просто немыслимым. Она часто холодела при мысли о том, что всё раскроется. Но в глубине сердца, словно медленный поток крови смывал все препятствия, Морвенна знала, что лишь происходящее между ней и Дрейком — это настоящее. Как болезнь, как здоровье, как жизнь и как смерть. Всё остальное — лишь пустое тщеславие.
