- Как что? У тебя проблемы, девушка завелась, о которой никто не знает, или ты страдаешь по Ромберг?

Меня пробирает смех, я от души хохочу, ударяя ладонью по спинке стула.

- Я женюсь, - преодолевая своё неуёмное веселье, серьёзным тоном говорю я.

Берни замирает, смотрит на меня, как на конченого дебила, а потом начинает странно подхихикивать, периодически издавая звуки, похожие на хрюки свиньи.

- А ты молодец. Что ж не замуж-то выходишь? – теперь его очередь покатываться со смеху, а меня вдруг охватила мысль о том, что надо же как-то поделиться истинным положением вещей, он ведь не первый, другие, наверняка, тоже будут спрашивать, что это со мной приключилось.

- Вообще-то можно и так сказать.

Это Берни за шутку принимать, по ходу, не собирается. Он резко обрывает смех, хмурится и буравит меня тяжёлым взглядом. Неужели я вот настолько странно себя вёл, что он мгновенно этому поверит? Неважно, что правда, просто на самом деле такая ситуация глупа, нельзя за две недели из натурала в гея превратится. Если, конечно, к этому не приложил руку некто умный, как в моём случае.

- Ты меня пугаешь, - он вливает в себя оставшуюся колу и, закрыв бутылку, бросает её на стол. – Значит… какой это пункт? – Берни снова берётся загибать пальцы. – Четвёртый. У тебя стал хр*новый юмор.

- Да это не юмор, курс ориентации сменился.

Поднимаюсь и ухожу на кухню выкинуть пластик. Берни – любитель разводить бардак, и жить в дерьме ему удаётся как никому здорово. Он и не заметит этого, будет всё так же радоваться жизни.

Громкий топот за спиной оповещает, что приятель решил разобраться более детально.

- Том, я тебя прошу, давай ты сейчас скажешь, что это очередная бестолковая шутка, которую ты так некстати родил.

- Я не могу этого сказать. Кстати, реши пока, у меня останешься или к кому другому пойдёшь, а то мало ли я на тебя наброшусь посреди ночи и изнасилую. Мне ж родители не помеха.

Перемещаюсь по дому, подбирая какие-то бумажки, возвращая разбросанные вещи на места и так далее. Уборка, как и обыкновенные силовые нагрузки, успокаивает, позволяя переключиться на что-то другое, отвлечься от своих мыслей. Я не волнуюсь, просто мне неловко от того, что пришлось вот так это выдавать, я как-то не планировал.

- А кроме меня ещё кто-нибудь знает?

Берни тоже присоединяется к моему занятию, в итоге убирать становится нечего, и я в каком-то изнеможении падаю на диван.

- Нет, ты избранный.

Рядом со мной прогибается диван, Берни берёт подушку и принимается крутить её в руках. Пальцы у него недлинные, сам он бывает неуклюж, но сейчас в его движениях даже грация появилась, от удивления, наверное.

- А почему ты мне сказал?

- Потому что ты начал доводить меня своими пунктами.

- Так ты тр*хался за это время?

Взрываюсь громким хохотом и сгибаюсь пополам, едва не сваливаясь с дивана. Меня убивает этот человек. Для Берни всё очень серьёзно, он не понимает моего легкомысленного смеха и сидит смирно, как на приёме у проктолога.

- Скажи честно, что тебя с самого начала это интересовало, потому что ты сам гей и давно имеешь на меня виды.

- Кто гей? – звучно раздаётся с порога комнаты.

В дверном проёме стоит отец с белым пакетом и переводит внимательный взгляд с меня на Берни.

- Ржать меньше надо, - цедит тот.

Следом за отцом появляется и мама, волосы у неё лежат в творческом беспорядке, в руках она держит тубус. Атака взглядами начинает меня убивать, Берни присоединяется к родителям, и выходит так, что я один под прицелом. Вот предатель.

- Том?

- Да мы шутим.

Отец вздыхает и уходит, явно успокоившись. Мне прямо не по себе делается. Он же не будет надо мной измываться, если я вдруг ему поведаю новоявленную правду? Мама не двигается с места, выражение лица у неё совершенно безмятежное, и кажется, что она ничего не слышала. Надеюсь, это действительно так, я ещё не готов к потрясениям от разговора с родителями о моей ориентации. По-моему, у меня этот разговор как-то поздно произойдёт. Да и вообще смешно выйдет: «Мам, пап, забудьте всех моих девушек, я понял, что мне нравятся парни».

- А им ты когда скажешь? – шёпотом интересуется Берни.

- В следующей жизни. Пойдём.

Довольно грубо толкаю его в плечо, и мы удаляемся в спальню. Надо ещё доложить, что он у нас ночевать останется. Думаю, не самое подходящее время после болезненной реакции папы.

- Слушай, это точно правда?

- Хватит допытывать! Что я ещё тебе сказать должен?

- Неудобно получилось: я с родителями твоими не поздоровался, - без всякого перехода переводит тему.

- Переживут как-нибудь. Пойду скажу, что ты останешься.

Берни дотрагивается до ноутбука и вопросительно на меня смотрит. Киваю, предполагая, что он один из тех, кому необходимо проверять почту или ещё что-то делать каждые полтора часа, и отправляюсь оповещать родителей.

К кухне подхожу бесшумно, мало ли что-нибудь услышу. Всё-таки за последние дни моё поведение могло быть странным, после чего отец и отреагировал подобным образом на безобидную в другое время шутку. Однако оба молчат и не спешат обсуждать то, что со мной стало и какой ужас творится в нашей жизни.

- А вы колы не купили?

- Нет, - виновато отвечает мама. – Просто газировка есть.

Отец, видимо, решает отмереть, потому что глаза прятать он перестаёт, лицо его несколько проясняется, и внешне он начинает выглядеть как обычно.

- Мам, пап, - «забудьте всех моих девушек», - ничего, если у нас Берни переночует? У него родители уехали до завтра, а ключ он забыл.

- Конечно, ничего. Ты не против, Гордон?

- Нет, пусть остаётся.

- Спасибо.

Прихватываю газировку и возвращаюсь к вращающемуся на стуле Берни. Он крутится с ноутбуком на коленях, заматываясь в длинный провод.

- Пора в обратную, - советую, предполагая, что ещё немного и проводу не поздоровится.

- Точно.

Берни активно что-то печатает, и вращение ему ничуть не мешает. Просто поразительно.

Что-то проблемы начинают появляться. Естественно, это может быть смена обстановки и ошибочное понимание происходящего, из-за которого обыкновенные вещи видятся мне не в самом радужном цвете.

- Я могу остаться-то?

- Да, без вопросов.

Меня клонит в сон. Глаза закрываются сами собой, в сознании возникает Билл, я прокручиваю наш сегодняшний разговор, не выпускаю картинки его улыбок, которые были мне посланы, и становится так хорошо, так спокойно…

- Том!

- Что? - Берни затравленно смотрит на меня, захлопывает ноутбук и снова смотрит. – Да говори ты!

- Я тут это… В общем, вся информация стёрлась, я…

Последние слова, сказанные слишком тихо, уже не слышу. Меня начинает слегка колотить, я таращусь на закрытый ноутбук, который Берни, по его виду, отдаст мне только под страхом смерти и то не факт. Меня бросает то в жар, то в холод. В памяти не было ничего сверхъестественного, о чём я бы мог жалеть всю оставшуюся жизнь, но там были фотографии, которые я не успел просмотреть. Не знаю, с какой целью, но это нужно было сделать, может, две долбанных реальности удалось бы как-то связать.

- Берни, чёрт возьми!

Вырываю у него ноутбук, дёргая провод. Включаю; антивирус всячески пытается донести до меня, что файлам настал капут и ничего с этим не сделать, а диски пусты.

- Он не мог всё сожрать за секунду, - дрожащим голосом говорю я.

- Значит мог, - с каким-то хрипом отвечает Берни, готовый спрятаться под кровать или вовсе сбежать от греха подальше. – Извини, а.

- Что извинить? Знаешь, что ты наделал?

Понимаю, что мне и сказать-то ему нечего, но Берни и так впечатлён моей реакцией и полон благоговейного ужаса и чувства вины.

- А что там было? – интересуется приятель, уже отходя от своего положения подсудимого.

Махаю рукой. Вряд ли он оценит моё рвение сохранить фотографии – раз, и два – если я ему скажу, ничего не изменится, так что глупо болтать попусту. Жду, когда на экране появится что-нибудь, дающее знать, что безопасность не просто нарушена, а послана к чертям и надолго. Тем не менее, больше ничего не происходит, система работает, я спокойно выхожу в интернет и перемещаюсь по опустевшим папкам. На всякий случай ставлю на проверку.