Литмир - Электронная Библиотека

Минут десять мы с биологичкой ждём ученика. Пару раз я пытаюсь завести разговор, спрашиваю про компьютер и вирус, который донимал её. Где она его поймала, для меня до сих пор остаётся тайной, но одно время у неё по экрану расползался какой-то баннер, и играла весёлая детская песенка, сменяясь ультразвуком. Ещё повезло, что не порнуха, иначе нервный срыв от стыда ей был бы обеспечен.

Наконец, раздаётся стук в дверь, и в кабинете появляется – Боже мой! – Каулитц. В ту же секунду у меня начинает болеть живот, видно, организм яро противится обществу этого фрика. Ломаю брови и отворачиваюсь в сторону, заставляя себя подумать о чём-нибудь приятном. Вон за окном, например, интересные облака, сероватые, правда, но всяко лучше одетого в чёрное Билла.

- Билл, ты опоздал. Тебя задержали где-то? – разговаривает с ним крайне доброжелательно. Меня бы на его месте просто придушила.

- Я сдавал пропущенный зачёт по английскому.

Цинсер кивает, и они присаживаются за первую парту на первом ряду, так, что я оказываюсь в противоположном углу аудитории. Зато открывается отличный обзор. Жаль, биологией сегодня Каулитц занимается, я бы не прочь понаблюдать с этого ракурса за какой-нибудь очаровательной девушкой, особенно учитывая то, что я уже вторую неделю провожу без пары. С последней пассией, Карен, я расстался из-за того, что она меня элементарно доконала своей ревностью. Кстати, Карен ещё не отвязалась, это у неё посттрюмперский синдром, никак опомнится, бедняжка, не может. Нечего было к качелям ревновать и выцарапывать кору деревьям. Она, между прочим, очень даже ничего, у неё внешность такая цыганская. Фамилия немецкая, Ромберг, а вот корни явно цыганские, даже думать нечего. Её некоторые небеспричинно побаиваются.

- А-а! Вот теперь понял, - вырывает меня из мыслей звонкий голос Каулитца. – Блин, я бы сам не додумался.

- Додумался, просто тут посидеть нужно.

Нет, ну, точно со мной бы так не говорила. Вообще Билл многих к себе без труда располагает, под его обаяние и всесокрушающую харизму не попадаю, кажется, только я. С ним даже Ида водилась, но потом выяснила, что Билл – гей, врубилась, что ловить ей с ним нечего, и успокоилась. Кстати, благодаря существованию Каулитца, я выявил достаточно геев в нашей школе. Двое оказались моими знакомыми.

Нет, во мне не живут гомофобские наклонности, но, согласитесь, как-то не по себе бывает. Одно дело, когда девушки оценивающе разглядывают, и совсем другое, когда твой приятель, с которым ты в одной компании. Хотя до того, как я узнал об их ориентации, они не имели на меня видов. А может, я просто не замечал, тут несколько вариантов.

Через пару минут мне становится дико скучно, и от безысходности я начинаю оглядывать тысячу раз изученный кабинет, перманентно кидая взгляд на часы над доской. Цинсер лопочет что-то про генетику, а Каулитц старательно выводит скрипящей по бумаге ручкой её слова. Разве что язык от усердия не высовывает. Прядь из его идеальной причёски выбилась и норовит вот-вот упасть ему на лицо. Билл вовремя поправляет волосы, мазнув по воздуху рукой с накрашенными ногтями. Мне отчего-то смешно, и я тихо посмеиваюсь в кулак, периодически покашливая. Цинсер - такая мадам, что ей раз плюнуть подумать, будто я смеюсь над ней. При этой женщине нельзя допускать лишних действий, у неё, может, комплексы какие, я не знаю, но реагирует всегда одинаково остро.

Каулитц поворачивается ко мне, пока учительница роется в толстой папке с таблицами, и пытается что-то донести до меня выразительным взглядом. Чего это он добивается? Строит мне глазки? Мамочки!

- Можно я пойду? – протягиваю нудным голосом.

- Трюмпер, ты сам себя наказал, так что сиди.

Вздыхаю и принимаюсь пялиться в стену справа от меня. Всяко лучше удушающего взгляда этого Каулитца. Стена выкрашена в светло-зелёный цвет, по идее, должна успокаивать, сейчас попробую сосредоточиться. Мне здесь торчать ещё двадцать пять минут, за которые я бы, возможно, сумел добраться до дома, если бы меня не перехватили по пути. Есть хочется. Я пропустил завтрак, потому что проспал. Никто же не виноват, что Берни вздумал праздновать свой День рождение посреди недели. У него всегда хорошие вечеринки получаются. Во всяком случае, он не позволяет нажираться до неприличного состояния, потому что больше всего в жизни боится, что кто-то трахнется в спальне его родителей. У него высокие моральные ценности, воспитанные годами.

- Нам Том поможет, - долетают до меня слова Цинсер.

Недоуменно смотрю на учительницу, мечтая сорваться с места и смыться из этого кабинета куда подальше, дверь всё равно открыта.

- Фрау Цинсер, у меня живот заболел.

- Ты не умеешь врать.

- Я не способен изобразить рыжую корову.

- При чём тут корова? – взрывается Каулитц, вскакивая с места. – Может, вы мне без него как-нибудь объясните? – обращается он к застывшей Цинсер. – Я ведь неплохо теоретический материал усваиваю.

Оба садятся, одинаково злобно зыркая на меня. А я не просил меня трогать! Вечно Трюмпер виноват, как будто остальные белые и пушистые, а на меня надо свалить все камни. Развели балаган без моего участия, так что нечего так смотреть. Борюсь с желанием показать им неприличный жест и вместо этого лезу в карман за мобильником.

На экране висят три новых сообщения. Я не утруждаю себя навязанными правилами, поэтому звук в школе не отключаю, но смс строго на беззвучке, так как меня бесят всякие пиликанья, которые зачастую бывают сообщениями, не несущими смысловой нагрузки. Они хороши, когда говорить лень.

Чувствую, что Каулитц регулярно на меня смотрит. Наверное, я нарушил его королевское спокойствие и личное пространство, которое у этого человека расширило границы с пятидесяти сантиметров до четырёх метров минимум. Ему надо справку в больнице взять, чтобы окружающие близко не подходили: и им спокойнее, и он не парится.

Одно сообщение от оператора, второе от мамы (она задержится), а третье прислала Ида, оповестив, что её тоже оставили после уроков, в кабинете английского. Набираю предложение на тему того, что нужно менять направленность шуток, и получаю в ответ простой смайл. Нда.

- Трюмпер, перестань долбить телефоном по парте! – требует Цинсер, и мне приходится прекратить монотонные успокаивающие постукивания. – Ладно, иди домой, - без лишних слов подрываюсь с места, уже не слушая напутствия биологички: - Ещё раз такое повторится, будешь…

Вылизывать пол? У неё нет полномочий, чтобы заставить меня этим заниматься. Хотя такая угроза была бы в духе Цинсер. Чёрт, ну, классная руководительница, никакой любви к своим ученикам.

Школьный двор опустел, только кто-то из младших классов околачивается на скамейках под деревьями. У нас тут ещё всякие кружки работают, так что занятий, в принципе, полно, надо только выбрать. У меня проблемы с выбором были всегда, я, например, до сих пор понятия не имею, что буду делать после школы. Это выпускной класс, а в голове никаких идей по поводу дальнейшего обучения и вообще устроения своего будущего. Понимаю, что надо бы уже обдумывать, определяться и решать хотя бы основные моменты. Тесты по профориентации мне не помогают, меня мама таскала летом по всяким заведениям, я переделал кучу, и каждый раз выпадало что-то новое. Я не могу судить объективно, хотел бы я общаться с большим количеством людей по работе или нет. Это зависит от настроения, и порою лучшей работой мне кажется всякая отшельническая хрень. Я безнадёжен.

Мама держит галерею, рисует, иногда её в качестве дизайнера приглашают, но это больше по знакомству. У отца два небольших магазина, далеко от центра, но пользуются популярностью у тех, кто въезжает в город. Можно закупиться всякой всячиной, чтобы пожрать в дороге, да и вообще. Особой его гордостью является отдел с чаями, он планирует открыть чайную.

Дом меня встречает полной жизнью: телевизор работает слишком громко на каком-то музыкальном канале с не слишком современной музыкой, мама готовит что-то мучное и подпевает. Осторожно вхожу в кухню, молясь, чтобы ничего страшного меня за порогом не поджидало: я не хочу растянуться на полу, попав в неудачно упавшую горку муки.

2
{"b":"555781","o":1}