- Она боится.

- Чего боится – аборта или рожать?

- Всего! – заводится Диди. – Мы оба зависим от родителей, мы ещё учимся, и у нас как бы далеко идущие планы. Но Франци детей любит и в будущем мечтает завести двух деток. И она думает, что аборт может не очень хорошо отразиться на этом. Ты понимаешь?

Я понимаю. Но у меня нет желания видеть Диди, убитым столь изощрённым способом. Он ведь привяжет себя к этой девушке, а она, устав однажды от ссор и нервов, уйдёт от него, прихватив ребёнка. Спрашивается, с какой целью они мучились вместе?

С другой стороны, я рассматриваю только печальные варианты развития событий. Меня просто не отпускает чувство, что Диди её не любит, что им вместе удобно и они просто пара. Единственное – я не знаю, как к нему относится сама Франци.

Звонит телефон, прерывая череду моих размышлений.

- Не говори ему, - просит парень.

Он поднимается и уходит на кухню.

- Привет, Билл. - стараюсь изобразить какую-никакую бодрость в голосе и радушие.

Собственные проблемы отошли на второй план, я полностью погрузился в историю Диди, и в какой-то степени это даже хорошо.

- Привет. Ты сегодня не зайдёшь? Совсем немного свернуть, - чувствую его улыбку, и сам не могу не улыбнуться.

Мне медленно, но верно начинает нравиться это общество, в котором я себя теряю, но обретаю это общение, полноценно заполняющее меня эмоциями и вытесняющее все загадочные вопросы и задачи, которые для меня оказались не решаемыми.

- Билл… - я не хочу ему врать, нисколечко не хочу. – Я сегодня не иду в школу, у меня… Мне надо на дачу за город съездить, там у мамы кое-какие вещи, нужно привезти к её приезду.

Выдыхаю, зажмурившись. Что-то мои способности выкручиваться сильно пострадали в страшной схватке со временем и градусами существования.

- Жаль, - разочарованно отвечает Билл на мой бестолковый лепет. – Если хочешь, я могу с тобой поехать, - вновь приободрившись, предлагает Билл.

А во мне вдруг возникает нестерпимое желание действительно поехать на дачу, взяв с собой Билла. Я разрываюсь между сторонами моей жизни, меня так всё тянет. Чувствую себя канатом в соревновании на перетягивание.

- Да не нужно, я и один как-нибудь. Учись, - с улыбкой даю я ему напутствие. – Это сейчас важно.

- Ты прав, конечно, но знай, что прогулять, если что, я не против.

- Возьму на вооружение, - обещаю я. – Ну, до встречи.

- Удачно съездить. Позвони мне вечером.

Я ему солгал. Причём так неискусно, что было глупо верить этому бреду.

Диди возвращается с бутылкой минералки и присаживается на своё место. Во взгляде у него обозначилась какая-то жёсткость.

- Предлагаешь сказать ей, как есть?

- Если хочешь, ври, что с десяти лет мечтал в выпускном классе кого-нибудь обрюхатить и жениться.

- Да иди ты! – возмущается Диди и жадно припадает к бутылке. Оприходовал он уже половину, мне остаётся только удивиться тому, насколько нервы сродни засухе.

- Ну, я же правду сказал.

Устраиваюсь рядом и включаю телевизор. Мы ни о чём не говорим и молча пялимся в экран. Идёт утренняя передача, которую любит – или любила – смотреть мама. Отца это бесило, а она отвечала, что по утрам больше смотреть нечего, а эта передача вполне себе хорошее развлечение.

- Она сегодня в гимназию пошла.

- А надо в больницу, - мрачно говорю я. – Чем дольше будете тянуть, тем хуже.

Диди отставляет опустошённую бутылку и подходит к журнальному столику, принимаясь перебирать сложенные в аккуратную стопочку газеты и журналы.

- А ты бы попросил сделать аборт? – всё-таки спрашивает Диди.

- Я же гей, - вслух фраза звучит несколько иначе, чем в голове. Мне она кажется фальшивой и ненастоящей, а вот Диди ничего подобного не чувствует.

- Ну и что.

- Может быть, я бы её так любил, что прыгал бы до потолка от такой новости. А вот в твоём случае посоветовал сделать аборт.

Диди вертит в руках бутылку, сжимает, и она трещит, что постепенно начинает действовать на нервы. Мне непросто сейчас сидеть с ним и пытаться дать совет, за который на меня потом не выльется ушат грязи и за который я сам себя не загрызу. Дело даже не в дружбе, а в том, что я сейчас своими словами могу что-то важное перечеркнуть, хотя всё при некоторых усилиях реально сделать иначе. Нет, я бы действительно хотел, чтобы у Диди всё было хорошо, но с моей стороны, по моему, может быть, не больно объективному мнению, ребёнок на данном этапе жизни ничего хорошего ни ей, ни ему не принесёт.

Я не понимаю сути этой истории. Она мне как будто бы мешает сейчас или же наоборот помогает отвлечься от себя. Я бы хотел подумать о собственной жизни и о том, как мне быть дальше, но право на это вдруг испарилось. Если обращать внимание на проблемы других и окунаться в них, то своих станет на порядок меньше, к тому же они перейдут в разряд не столь значительных. Но ведь моя значительна. Давайте ещё откроем кружок откровенности на сегодняшнее утро, и я выдам Диди свою историю, после которой он решит, что я сумасшедший и лучше меня не слушать. Кстати, хороший способ уговорить человека сделать иначе – дать совет, а потом выставить себя полным придурком.

- Ты сегодня занят? – спрашивает Диди.

Это уже неактуальный и глупый вопрос. В любом случае, вся моя занятость отправилась далеко и надолго с его приходом.

- А почему ты не хочешь, чтобы Билл знал?

- У нас с ним расхождение во мнениях, - Диди рассматривает обивку дивана, царапает её, а я почему-то думаю о том, что мягкую мебель в гостиную выбирал отец, а не мама. На самом деле, это очень странно. – Да и он всё равно узнает, если что.

- Ты подразумеваешь «если что»?

Внимательно смотрю на Диди, и мне кажется, что он сейчас ответит «нет» только из-за того, что я его так буравлю взглядом. Есть куча способов выдавить из человека нужный ответ, но иногда эти способы являются сами собой, когда ты совершенно не хочешь кого-то заставлять и ждёшь искренности.

- Вообще-то нет. Но, сам понимаешь, всякое бывает. И ещё не факт, что Франци станет меня слушать, у неё же свои планы.

- Ключевое слово – «планы». Не думаю, что под ним скрывается определение «ребёнок».

Поднимаюсь и, ничего не сказав, направляюсь в душ. Надо бы уже нормально одеться и отряхнуться от сна окончательно. Не в моих силах предугадать, в какую дверь меня сегодня запихнут, но хочется в какое-нибудь мирное место. Например, нужно купить подарок Аните. И идея с бабочками уже не кажется удачной. Кажется, придумав этот ужас, я был под действием наркотического вещества, зовущегося Биллом. Интересно, что я в нём нашёл?

Мои мысли сейчас такие ясные, каких не было с того самого момента, когда со мной случился переворот. Я могу оценивать ситуацию до и ситуацию после, свои действия… Впечатление, что во мне зародилась третья личность, ни к чему не причастная и способная рассуждать здраво. Мне этого так не хватает. Я сам нуждаюсь в грамотном совете, исключая вариант врачей, которые «могут помочь». Похоже, в случае со мной они ни черта не смогут. Есть, конечно, вариант усыпить меня, чтоб не мучился, но это как-то слишком жестоко и не по мне.

- Том, я поем чего-нибудь? – доносится до меня сквозь шум включённой на всю мощность воды.

- Ешь, - кричу я. – И мне сделай!

Надеюсь, он питается не капустными листьями, мой организм требует чего-то существенного.

Подставляю лицо горячим струям и медленно делаю воду всё более холодной, собираясь довести до ледяной. Я не преследую цель стать мега-бодрым, но водная зарядка не помешает для свежести мышления. Сдаётся мне, мои будни станут в два раза длиннее, а на это нужно больше сил. Как физических, так и моральных. Я хочу разобраться в том, что происходит. И почему именно я разбираюсь с проблемами Диди?

Больше вода не переключается, и я с удивлением обнаруживаю, что мне не так уж и холодно. Превращаюсь в хладнокровное животное, замечательно.

Выхожу из душа и, мгновенно прочувствовав разницу температур, заворачиваюсь в большое махровое полотенце. Пахнет чем-то до боли знакомым, я закрываю глаза и пытаюсь поймать воспоминание об этом аромате. Свежее полотенце, раньше они пахли по-другому, я точно помню. Утыкаюсь лицом в мягкую ткань и так и застываю, не в силах пошевелиться. По ногам неприятно стекают холодные капли, образовывая у моих ног этакое домашнее озеро, в котором стоять уже холодно, но я не могу оторваться от этого полотенца. Что-то знакомое, необыкновенно приятное и снова очень, очень знакомое. Тысячу раз знакомое. Но почему тогда, мать вашу, я чувствую себя так, будто потерял память?