Это был Орланд, тот другой, из воспоминаний омеги. Он улыбался и смотрел на него, игнорируя окружающий гул. Он его успокаивал, делясь через крепко сжатые руки своими эмоциями, которые позволяли отвлечься от окружающего мира и полностью сосредоточился на картинках, которые показывал ему мальчик. Стало легче, неописуемо легче. Даже когда картины вокруг стали четче, а голоса громче и требовательнее, эта рука не отпускала его и позволяла мальчику справляться с тем, что последовало дальше. Отец исследовал их, пытался понять, как они могли обмениваться мыслями и каким образом они стали единым целым. Иногда было больно, но чаще просто неприятно и страшно, но детское сознание смазало картины, которые причиняли дискомфорт, поэтому Орланд так и не вспомнил, что происходило в то время. К добру это было или к худу, но все стало гораздо хуже, когда отец разгадал их секрет. Орланд замер, с недоверием рассматривая картины, которые ему показывало сознание Рогана. …удар плетью, тренировка, заживающая рана на руке рыдавшего мальчика, отработка Приказа, изменение кода Связи… Видимо омега не особо хотел на них зацикливаться, потому что полноценные сцены сокращались до отдельных кадров или самых ярких ощущений. Все эти картины мелькали быстро, но их дополняли воспоминания, которые были похоронены глубоко в памяти самого Орланда.

В какой-то момент все замерло, и перед альфой открылась следующая картина. Мальчики, совсем юные подростки, стояли рядом с привязанным в центре комнаты псом, который смотрел на них и вилял хвостом. Орланд плакал, точнее Роган, которого трясло от сдерживаемого страха и ужаса. В его руке был нож, а рядом стоял Орланд, который немигающим взглядом смотрел на собаку и не мог произнести то, что требовал от него отец. Этот пес уже был стар, он помнил мальчишек еще маленькими детьми и никогда не огрызался и не рычал, когда карапузы тягали большого пса за хвост или за уши. Вот и сейчас огромный добрый старичок сидел и вилял хвостом, с радостью глядя на подросших ребят, которым теперь было лет по пятнадцать. Орланд стоял, не в силах произнести Приказа, и даже крики и угрозы отца не могли заставить его. Если Роган старался не перечить никому, то чем старше становился альфа, тем смелее он перечил отцу, за что часто получал. Вот и сейчас, когда накал достиг предела, Орланд разозлился и закричал на альфу, сказав, что никогда не сделает ничего подобного и даже самое жестокое наказание не заставит его. В этот момент Роган испуганно замер, с ужасом посмотрел на побагровевшее лицо отца, ожидая от него ответную реакцию. Орланд чувствовал, какой ужас и оцепенение испытывал в этот момент мальчик, знал, как тому стало больно и тяжело дышать. Только на этот раз отец не метнулся к альфе и не потащил его из зала прочь.

На этот раз он схватил Рогана и, не смотря на протест Орланда, который просил прощение и пытался остановить отца, альфа только оттолкнул от себя ребенка и вышел из зала, таща за собой застывшего от страха мальчика. А дальше была боль, которая сливалась с болью Орланда, который остался за дверью и винил себя в происходящем. С тех пор альфа перестал перечить отцу, опасаясь за брата, и жизнь превратилась в настоящий ад. Орланд с ужасом наблюдал за последующими картинами, не в силах поверить в происходящее. В какой-то момент ему стало невыносимо грустно и больно, и он не заметил, как мысленно опустился на колени и закрыл глаза, отгораживаясь от воспоминаний. Он понял, что достиг своего передела, и если он увидит еще хотя бы одно воспоминание, в котором будет ничего кроме беспросветной тьмы, то окончательно свихнется. К тому же, он вдруг остро осознал, что ему больше не хочется существовать. Зачем, какой смысл в той жизни, в которой вся мораль переворачивается с ног на голову, и в которой не было ничего, кроме бесконечной боли и всепоглощающего отчаянья? Когда Орланд… или Роган, альфа уже с трудом различал их эмоции и впечатления… когда он уже был готов окончательно упасть духом, на его плечи легли чьи-то теплые руки. Он вздрогнул и обернулся.

За его спиной стоял юный Орланд, который с грустью смотрел на него и без слов, молча, просил у него прощение за свою слабость и трусость, за то, что он не может защитить его, но обещает, что они выберутся из этого ада и сбегут, но он мало верил тому Орланду. Но те образы, которыми делился мальчик, успокаивали и дарили надежду на то, что вскоре эти мучения прекратятся, и они смогут сбежать. Тот Орланд чувствовал его недоверие и страх, а потому обнял его и уткнулся носом в затылок, продолжая успокаивать и уверять в том, что все будет хорошо, когда-нибудь точно будет. В какой-то момент Роган закрыл глаза и всей душой захотел поверить в то, что у них получится вырваться из этого страшного замка и, наконец, обрести свободу вдали от этих бесконечных тренировок, боли и страха. Он накрыл ладонями руки альфы и начал посылать ответные образы, уверяя мальчика в том, что тот ни в чем не виноват, и что у них обязательно все получится. Так они и сидели, обмениваясь мыслями и успокаивая друг друга, пообещав себе, что никогда не станут безжалостными убийцами и сохранят в душе своей человечность и сострадание.

Но не получилось ни в первый, ни в шестой раз, но они не теряли надежду на успех… только в один день Орланд исчез. Просто перестал существовать в сознании Рогана и больше не обменивался с ним эмоциями и энергией. В то утро он сидел на кровати и, обхватив себя руками, беззвучно плакал, пытаясь справиться с накатившим ужасом. Всю жизнь рядом с ним был альфа, который поддерживал его, успокаивал и никогда не давал впадать в отчаянье, но теперь, без привычных вполохов эмоций, образов мыслей и ощущения чужого присутствия, омега чувствовал себя безумно одиноким. Казалось, что одиночество разъедало его сознание, не давало здраво мыслить и воспринимать окружающее. Словно часть его тела отрезали, а он все еще пытался ею двигать и использовать. Роган так и не решил, что случилось с Орландом, желая верить во что угодно, только не в смерть альфы, но до тех пор, пока отец не решил соединить его сознанием с Арненом, обменяв их кровь, Роган находился в полнейшей прострации и никак не реагировал на приказы и команды. С того момента, как старший брат стал его менором, Роган вновь начал ускорять видения прошлого, не желая показывать всю ту боль, что ему удалось пережить, но Орланд успел заметить то, что привело его в ужас.

Тренировка, во время которой ему пришлось убить живого человека по приказу Арнена, который не медлил ни секунды и бесстрастно наблюдал за тем, как авари раздирал жертву на куски, не в силах сопротивляться магии. …руки Рогана не достаточно зажили после очередного эксперимента на выносливость, пальцы слушались плохо, поэтому он уронил поднос, не дойдя несколько шагов до Арнена, за что тот в наказание переломал остальные пальцы авари, один за другим. У Рогана началась его первая течка, но ему влили какое-то зелье и перестроили код его пентаграммы, которая проявилась на его груди. С тех пор у него не было ни одной течки… Когда отец умер, менор стал еще беспощаднее и яростнее. Арнен не давал проникать в свою голову, жестко карая любую попытку авари узнать его мысли или хотя бы эмоции. А потом были бесконечные походы, убийства, кровь и безумная жажда убивать, которая выжигала все внутри парня и уничтожала последнюю надежду если не на свободу, то на смерть от вражеского меча. Два парных клинка свистели, разрезая воздух, и жадно впивались в плоть воинов, невинных людей или же просто тех, кто был неугоден Арену.

Орланд чувствовал ужас парня и понимал, что он скоро окончательно сойдет с ума. У него больше не было поддержки, некому его было защищать, да и конца у этого бесконечного ужаса не было и не будет никогда, потому что Орланд за ним не придет, как бы его авари не ждал… Чтобы остаться в себе и не сойти с ума, как другие авари, которых колдуны вербовали сотнями, он должен был сам придумать себе защиту. Дальнейшие воспоминания были смазанными, нечеткими, но от них исходило густое чувство безразличия и абсолютного внутреннего опустошения. Он осознал, что если смирится и не будет питать никаких иллюзий, то больше не будет испытывать боли и угрызений. Ведь, если нет надежды, нет и разочарования, если нет гордости, то не так болезненны унижения, а если ты ничего не желаешь, то тебе незнакомо чувство разочарование. Поток мыслей и воспоминаний начал замедляться, постепенно растворяясь и уходя на задворки сознания. Вместо ярких и четких образов недавних событий, перед ним начала проступать очертания уже знакомой ему комнаты. Теперь, когда чувства Рогана отошли на второй план, его собственные эмоции резко наполнили его сознание. Это разделение Орланд почувствовал всем своим разумом, испытав сильный дискомфорт и чувство опустошенности, к которому он так боялся вернуться.