***
- Ты в норме? - Далиан задавал этот вопрос уже в четвертый раз за последние полчаса.
- Да, - Авиан в четвертый раз дал тот же самый ответ, не отрывая застывший взгляд от окна. Чуда не произошло. Они с Натаниэлем действительно трахались. И он, Авиан, действительно вел себя как последняя блядь. Упрашивал, умолял, готов был стоять на коленях и целовать чужие ботинки, только бы ощутить член альфы в заднице. Это, конечно, не нормально. И, естественно, он пополнит этим воспоминанием свою копилку причин, по которым следует ненавидеть самого себя. Но об этом он никому не скажет. Даже Далиану. Тем более Далиану. С Авианом и так одни проблемы, а здесь нет папочки и никто не обязан выступать в роли его жилетки.
- Запах уже почти не чувствуется, - неожиданно заметил Эльман, потянув воздух носом. Он хромал, был бледен, но не потерял хорошего расположения духа. Вернувшись в камеру, он сразу же принялся вещать о подробностях инцидента, который приключился с ним. Впрочем, дураком Эльман не был: вскоре он заметил и отсутствующее выражение лица Авиана и еще более мрачную, чем обычно, физиономию Натаниэля. Эльман даже придирчиво осмотрел омегу, опасаясь, что за время их с Далианом отсутствия что-то приключилось. Но каких-либо заметных изменений во внешнем виде Авиана не наблюдалось, поэтому альфа просто сел за стол, решив, что расскажет потом. И лишь теперь, спустя почти час, понял, что же в камере изменилось. Запах. Совсем не острый и не вынуждающий задыхаться от похоти. - Малыш, уже все? Серьезно?
- Авиан? - Далиан тоже перевел заинтересованный взгляд на омегу. В том, что произошло что-то он был уверен, но и заставить говорить не мог, поэтому лишь беспокойно хмурился, пытаясь понять, что же стряслось.
- Да. Уже все, - омега равнодушно кивнул. Пусть все успокоятся, ведь им тоже было тяжело все время течки. И никто не должен знать, что все только начинается, что принятие самого себя - это самое сложное.
Часть 17
Авиану не спалось. Это было странно, учитывая, что за последнюю неделю весь его отдых сводился к нескольким беспокойным часам дремы. Он бы и рад был уснуть на целые сутки, прервать этот калейдоскоп размытых картинок, то и дело вспыхивающих в сознании. Но сколько бы он ни ворочался, пытаясь устроиться поудобнее на своей койке, от которой совсем отвык, все было тщетно. Измученное тело словно налилось свинцом, каждая мышца ныла, и Авиан лишь до скрежета стискивал зубы в безуспешных попытках улечься наконец-то. Мало он, что ли, натерпелся? Сколько еще организм будет напоминать ему о случившемся? Теперь Авиан чувствовал себя, как после затяжной болезни: вроде уже здоров, но состояние - и моральное, и физическое - оставляло желать лучшего. И если с усталостью и плохим самочувствием он еще был готов мириться, терпеть и ждать облегчения, то череда воспоминаний причиняла настоящие страдания. Сначала Авиан пытался отвлечься: то считал овец, до боли зажмуриваясь, то пытался припомнить логарифмические формулы, которые изучал, кажется, в прошлой жизни. Изредка он и вовсе концентрировался на физических ощущениях - боль медленно перетекала по жилам, и Авиан представлял, как бы было здорово, если была бы возможность просто вскрыть вены и выпустить из себя неприятные ощущения вместе с кровью. К сожалению, осуществить это было невозможно, и от мыслей такой способ тоже отвлекал ненадолго. Сейчас Авиан ощущал, будто все его подсознание - это огромная рана, едва-едва подсохшая и старательно зажатая вот такими нелепыми попытками отвлечься. Голова, казалось, зудела. Рваные образы царапались, рвались из слабых тисков самоконтроля, настойчиво мельтешили перед зажмуренными глазами и заставляли Авиана чуть ли не кричать от отчаянья. Да сколько можно? Почему, черт возьми, нельзя просто перещелкнуть мысли, как надоевший канал?
Нескольких часов агонии хватило, чтобы Авиан сдался. Тело как-то мгновенно обмякло, каждая мышца расслабилась, зато рассудок затопило всеми нечистотами, которые он старательно пытался загнать в самые темные углы подсознания. Итак, Авиан - омега. Он в тюрьме. За неделю его трахнули трое альф. И он это не забудет. Никогда. Даже если когда-то у него будет муж, дети, и милый домик с газоном. Конечно, что-то из воспоминаний сотрется, какие-то нюансы сгладятся, но самое главное - факт этого морального падения - всю жизнь будет терзать его. Это словно спрятать в шкафу труп: плоть сгниет, но скелет-то никуда не денется и всегда будет напоминать о его грехах.
Авиану вспомнился тот вечер, когда Антуану, его младшему брату, официально присвоили статус омеги. Отец тогда торжественно провозгласил, что это гордость для любой семьи - иметь сына, который выполнит самую важную, необходимую роль на земле. И речь шла не только о потомстве, а еще и о моральном облике, о поддержании репутации рода. Интересно, если бы Авиану тогда правильно определили статус, был бы его отец - отец его братьев, вернее - горд им хотя бы немного? Считал бы, что Авиан справится и выполнит свое предназначение? Или же испугался бы возможных проблем со вздорным сыном и заключил бы брак с каким-то стариком, готовым жениться на ком угодно? Авиан не знал и знать не хотел. Наверное, даже хорошо, что Джастин никогда не ждал от него многого. Не слишком разочаруется, когда узнает, при каких обстоятельствах Авиан потерял девственность.
Думать о встрече с родителями было страшно. Авиан даже малодушно подумывал соврать, сказать, что его изнасиловали, а сам он не хотел, не просил, не думал даже об этом, а лишь терпеливо ждал их возвращения, как хороший сын. Сын, которым можно гордиться. Но пойти на этот обман, значило накликать беду и на альф и даже, возможно, на Далиана. Зная Кристиана, Авиан был уверен, что тот самолично сдерет кожу с каждого из них, и даже Джастин в этот раз не сможет сдержать его. Противный голосок нашептывал омеге не глупить, ведь, в конце концов, кто ему эти люди? Сокамерники, случайные любовники - все. Если подумать, то что они такого хорошего ему сделали? Да ничего ведь! Разве что Далиан... Единственный, о ком Авиан хотел помнить и уберечь от лишних проблем. Разве подставить альф - плохо? Подумаешь, добавят несколько лет. Зато родители будут его жалеть. Они не возненавидят его, они будут заботиться, увезут его из этого проклятого города, куда-то к океану... Помирятся, будут счастливы, вновь станут большой и дружной семьей.
"А ты оказывается сказочник, Вин", - насмешливый голос здравого рассудка разбил приятные мечты, словно хрупкий фарфор. Да, к океану, как же... Жалеть его, конечно, будут. Калек и уродов тоже жалеют, но это не значит, что их любят меньше или больше за физические недостатки. И ничего в их семье не изменится, будь Авиан жертвой насилия или просто похотливой сукой, неспособной контролировать свои желания. Он в любом случае пропал. Весь вопрос в том, будет он нести ответственность сам или утащит за собой в кучу с дерьмом других людей, которые, по сути, ни в чем не виноваты. Сейчас Авиан искренне надеялся, что его решение поступить честно не изменится в тот момент, когда он увидит боль и ужас в глазах самого своего родного человека. Разочарование папы пугало омегу до истерики. Если и Кристиан отвернется от него, то Авиан останется совсем один со всем этим титаническим грузом на душе. И как выживать в одиночку он просто не представлял.
