― Кори, понимаешь... Мозг ненавидит вакуум. Любое воспоминание ― это сложная комбинация оригинальных, испытанных воспоминаний и синтезированных деталей. Этот феномен называется реконструированная память. В случае со стертыми ― синтезированные фрагменты превалируют, только и всего. Ты слышала про очевидцев преступлений, обвиняющих невинных людей?

   ― Нет, ― я удивленно подняла брови.

   ― Какого цвета были волосы у наемника, которого ты убила?

   ― Русые, ― убежденно ответила я. Перед глазами снова и снова всплывало перекошенное в агонии лицо, и теперь я отчетливо вспоминала еще прямые, жесткие, золотисто русые пряди, выбивающиеся из-под темного капюшона. ― Как пшеница.

   ― Ты не могла видеть цвет волос в фургоне без освещения, ― спокойно парировала Селена. ― Мужчина был абсолютно седой. Довольно странно, судя по всему, он находился в расцвете сил, на вид лет двадцать пять ― тридцать, не больше. Но сплошь седой.

   ― Не может быть!

   ― Спроси у Кима, ― пожала плечами женщина.

   Спорить не имело смысла. К тому же, у Селены не было причин врать мне. Давно следовало понять, что нельзя полагаться на собственную искалеченную память ― еще одно горькое открытие. Но зато становится совершенно неважно ― воспоминанием больше, воспоминанием меньше. Реконструирую что-нибудь.

   ― Спасибо, Селена, ― пробормотала я, ковыряя носком ботинка рыхлую почву. ― Вы же рассказали про стирание в целом, про то, чему подверглась я.

   ― Это общая теория. Просто хотела прояснить базовые принципы и вытекающие из них последствия. Уничтожение фрагмента памяти производится так же, но частичное уничтожение не так надежно, как полная ликвидация личности, потому что остаются оборванные последовательности и образы, человек чувствует, что потерял нечто и может при желании восстановить некоторые эпизоды. Это называется устойчивыми ассоциативными связями между энграммами. Здесь механизм реконструкции памяти работает на тебя, в отличии от ситуации с полной потерей всех связующих нитей. Но от внешнего считывания защищает неплохо.

  Глава 28

   Я стерла все воспоминания о затерянных из своей памяти, настолько тщательно, насколько могла. Очень хотелось стереть мертвое лицо наемника тоже, но я понимала, что это находится за той невидимой гранью, переступив которую можно проиграть душу. В конечном итоге, неизвестный мужчина не хотел моей смерти, и совершенное убийство не было самозащитой, местью или войной. Человек умер, потому что смог застать меня врасплох, потому что я оказалась недостаточно сконцентрирована на занятиях с Селеной и не умела стирать память, но умела убивать. Человек умер, потому что я собственноручно подписала и исполнила приговор, и это та ноша, которую нужно нести до конца жизни.

   Мы ехали дальше, и ветер снова дышал в лицо. Мой нос пришел в норму, если не считать небольшой горбинки, и все постепенно входило в свою колею. Я иногда думала, что ничего не знаю про своих попутчиков, на самом-то деле.

   Однажды вечером Ким достал из встроенного шкафчика две пары наручников и переложил в верхний ящик стола. Действие выглядело рутинным, и он явно старался не акцентировать внимание. На вопросы ответил уклончиво:

   ― Впереди Чертов лес. Надеюсь, не пригодится.

   Эрин, вопреки своей словоохотливости, разговор тоже не поддержал, и я решила оставить эту тему. Ясно, что друзья умеют действовать в любой ситуации. Мне даже нравилась их молчаливая готовность ко всему. Благодаря этому я чувствовала себя почти дома, почти защищенной, почти спокойной. Почти...

   Мы нашли попутчика на пару дней, бородатого мужчину неопределенного возраста. Это удивительная особенность дорог ― иногда, в самой глухой чаще можно увидеть человека с котомкой, который идет из неизвестно откуда в неизвестно куда. Случайный путешественник оказался художником, влюбленным в искусство до легкого помешательства. Он нес в заплечной сумке ворох карандашных этюдов и небольшой набор провизии и весь озарился счастьем при виде гостеприимных фургонов. Нас с Кимом художник вдруг узнал ― охнул радостно, как при виде старых знакомых, расцвел в улыбке, что-то начал бормотать, извлекая бумагу из котомки и разворачивая складной мольберт.

   ― Вы, ― восхищенно обратился он ко мне. ― Я видел вас во сне. А вы можете распустить волосы ― да, именно так... Лучше бы они были влажными, конечно. Вы совсем не такая сейчас, вы будете счастливая. Это мимолетный миг, мгновение, что стоит всей жизни.

   Я смотрела на ловкие руки с карандашом зачарованно, и позировала молча и послушно так, как было сказано, не задавая вопросов. Будто отягощенные реальностью слова могли разрушить хрупкую магию мастера, сломать обещанное счастье. И художник жадно и безгласно рисовал меня, а потом поймал Кима за рукав.

   ― Вы тоже там будете, вас я помню лучше, но нужно уточнить пару линий. Встаньте здесь. Поднимите руки, вот так. Я хочу видеть солнце в ваших глазах.

   Сзади стояли фургоны, и Рой латал проколотое колесо, но художнику было все равно. Он только отмахивался от вопросов и бормотал:

   ― Это все неважно. Я же все помню, как во сне, как во вчерашнем сне. Знал же, что встречу вас, помню горную речку, и большую скалу за ней. А вот ваши скулы не успел запомнить, надо же, как хитро тень легла.

   Художник нанес еще несколько заключительных уверенных штрихов и передал этюд мне.

   Рисунок нарушал двумерность бумаги, не признавал ограничений действительности, лучился невероятной любовью к жизни, а в самом центре композиции были мы с Кимом.

   Мы были у подножия гор, по колено в воде, и Ким держал меня на вытянутых руках над головой. Вода стекала с мокрых волос на лицо музыканта, и я смеялась. Солнце отражалось от воды, наполняя пейзаж искрящимся светом, мы были одни в этом мире, и мы были счастливы.

   ― Спасибо, ― тихо сказала я художнику. Я поверила ему, это удивительно ― знать, что тебя ждет счастье, пусть на один короткий миг.

   ― Не стоит, ― ответил он. ― Я шел здесь, чтобы встретить вас. А теперь мне нужно идти дальше, я сегодня увижу мать с тремя детьми, ребятишки как яблоки на яблоне, я должен это нарисовать.

  Глава 29

   Дорога становилась уже, ветер теплее, а концерты реже, и потому мы с нетерпением ждали следующего, который должен был состояться в настоящем городе с населением в несколько тысяч человек.

   ― Кори, мне нужен вихрь ― сказал Ким. ― Ураган. Он должен быть пугающим, разрушительным, притягательным. Мы будем петь в центре буйства, в глазу бури, чтобы в припеве...

   Он не закончил, резко встал и быстро пошел в лес. Выражение лица изменилось, стало каким-то пустым, безжизненным. Ноги двигались ритмично, и было в стремительной равномерной походке что-то механическое и неестественное, как у марионетки в кукольном театре.

   ― Ким, ― окликнула я, ― ты куда?

   Я увидела, как вскочили все остальные участники группы, Рой позвал настороженно: "Ким?"

   ― Он ничего не сказал? ― уточнила Селена.

   В голосе звенело напряжение, барабанщик ждал ответа, как отмашки перед стартом. Опять они знали нечто, неведомое мне, и на сей раз это было опасно.