До череды возврата исторических названий Елисаветинская называлась улицей Щепкина. Не только гости города, но и большинство одесситов было уверено, что названа она в честь знаменитого русского актёра Михаила Семёновича Щепкина. На самом деле улица называлась в честь его внука – профессора Новороссийского университета Евгения Николаевича Щепкина. Снова прибегнем к цитате из «Двенадцати стульев»:
– … Я не спрашиваю вас, зачем вы приехали из Парижа. Видите, я не любопытна.
– Но я вовсе не приехал из Парижа, – растерянно сказал Воробьянинов.
– Мы с коллегой прибыли из Берлина, – поправил Остап, нажимая на локоть Ипполита Матвеевича, – но об этом не рекомендуется говорить вслух.
Действительно, почему-то факт наименования улицы в честь профессора Щепкина, а не его деда, был, что называется, «не в ходу». Кстати, не очень известно и то, что нынешнее название – Елисаветинская – связано не с дочерью Петра Первого императрицей Елизаветой Петровной, а с тем, что на улице жили выходцы из города Елисаветград (нынешний Кировоград). Заметим здесь же, что и одна из крупнейших синагог Одессы на Пушкинской угол Жуковского (ныне – Областной архив) правильно называлась «Бродская синагога», т. к. построена в основном на средства выходцев из местечка Броды. Но большинство называло её «синагога Бродского», имея в виду крупнейшего сахарозаводчика и потомственного почётного гражданина Одессы Абрама Марковича Бродского.
Евгений Николаевич Щепкин прошёл путь, обратный классическому пути эволюции идеологических убеждений.
Он начинал как конституционный демократ (кадет) и даже был членом фракции кадетов в Первой государственной думе (делегат от Одессы). После того, как Николай II распустил эту думу, профессор Щепкин – среди многих её депутатов – подписал так называемое «Выборгское воззвание», призывавшее к мирному гражданскому неповиновению. Кроме политических, возможно, были и мотивы личного или «кастового» характера: в основе воззвания текст Петра Николаевича Милюкова, а ещё в 1880-м году Щепкина – студента Московского университета – арестовали за участие в сходке, собранной студентом Милюковым. Снова видим, как «узка прослойка».
Воззвание содержало классический набор ненасильственного сопротивления: не платить налоги, не идти на государственную службу и т. п. Но Россия 1906-го года – не Индия 1940-х годов: ненасильственное сопротивление не состоялось, а 167 из 180 «подписантов» были преданы суду. Отбыв несколько месяцев в одесской тюрьме, Щепкин уже, естественно, не мог работать в государственном университете. Он преподавал в частных учебных заведениях города, а в университет вернулся только после Февральской революции.
Начинается бурный финальный период его биографии со стремительной эволюцией взглядов. В 1917-м году он – левый эсэр, в 1919-м – уже большевик. В апреле – августе 1919-го (очередной период пребывания большевистской власти в Одессе) – профессор Щепкин – губернский комиссар народного просвещения. Умирает Евгений Николаевич 12-го ноября 1920-го года, и похороны его в окончательно советской Одессе 13-го ноября собрали, как говорится «полгорода». Все работы в учреждениях и организациях были прекращены в 12 часов дня, похоронная процессия проследовала от 1-го Дома Союзов (Воронцовского дворца) через весь город на Первое христианское кладбище. Возглавляли траурную процессию представители Губпарткома, Губревкома, Губпрофсоюза и Губувуза, затем шли районные партийные организации, студенчество и профессура, сотрудники Наробраза и профсоюзов предприятий[25].
Похороны стали «финалом – апофеозом» жизни Е. Н. Щепкина. Сначала разрушена его могила (кстати, так же, как могилы брата Пушкина – Льва, «героя Шипки» генерала Радецкого, других выдающихся деятелей), когда кладбище превратили в парк, затем и улице вернули историческое название. Поистине, sic transit gloria mundi.
Второй – и фактически последний – квартал улицы состоит из прекрасных в архитектурном отношении зданий. Они – как характерно для Одессы – замечательно смотрелись бы и на улицах любой европейской столицы. Там, конечно, состояние фасадов было бы лучше. Но мы эти здания любим и такими, какие они есть, и в другие города не отпустим.
Поскольку Елисаветинская – тихая и аристократичная улица в центре старой Одессы, практически в каждом из домов жил заметный деятель науки и искусства. Перечисление превратило бы наш рассказ в подобие телефонного справочника. Но не можем удержаться и, строго в рамках темы «впервые в России в Одессе» указать на дом № 7 – в 1859–1916-м годах здесь проживал организатор первой в Одессе и в России специализированной урологической клиники профессор Теофил Игнатьевич Вдовиковский, а в 1869–1877-м годах основоположник отечественной судебной медицины и криминалистики, профессор Н. С. Бокарице (увы, ныне даже всеведущий Интернет не содержит почти никаких сведений о нём).
На улице проживали также, как минимум, три ректора Новороссийского университета, знаменитый советский архитектор Борис Михайлович Иофан (вспомним хотя бы «Дом на Набережной»), одесская профессура, а также скромный преподаватель словесности Ришельевского лицея – и по совместительству классик польской поэзии – Адам Бернард Миколаевич Мицкевич. Если разместить мемориальные таблички в память всех видных жильцов Елисаветинской улицы, вопрос оштукатуривания фасадов просто не возникал бы.
Заглянем на минутку в первый двор университета (Елисаветинская, № 12). Судя по могучим пням деревьев, когда-то двор был очень зелёным. Увы, символ Одессы – белая акация – дерево, растущее очень быстро и устойчивое к сухому климату, но долго не живёт. Хорошо, если его вовремя срезают, как здесь. Иначе при сильном ветре старое дерево рушится – и удачно, когда просто на дорогу, а не на провода, автомобили и людей. Поэтому сейчас акацию сажают в городе редко и знаменитый запах её цветов услышишь не часто.
Отдельно стоящий во дворе трёхэтажный дом – жилой. Судя по мемориальной табличке у входа во двор, он построен для преподавателей Ришельевского лицея в 1850–1851-м годах, но до сих пор служит местожительством для тех, кто связан (или был связан) с университетом. Процесс «размывания» таких связей описан, если помните Ильфом и Петровым в «Двенадцати стульях» – см. главу XVI «Общежитие имени монаха Бертольда Шварца». Кирпичная дымовая труба, доминирующая над тыльной частью химического корпуса, больше подошла бы какому-то шотландскому замку, чем зданию нашего химфака.
Затем мы заходим во второй двор. Строго по центру двора (как и положено памятнику математику) установлен бюст Александра Михайловича Ляпунова – с рассказа о нём мы начали нашу прогулку. Сам двор образован П-образным корпусом химического факультета и тыльной стороной Главного корпуса. Здание химфака торжественное, но и немножко легкомысленное – над высокими «дворцовыми» окнами идет полукруглый кокошник белого цвета (само здание – зелёное, что нетипично для Одессы).
Для церквей есть понятие «намоленное место»: если вы войдете в идеально восстановленный собор, например, Одесский Преображенский или Храм Христа Спасителя, а потом посетите какую-то подлинную, пусть и не такую богатую церковь, вы, что называется, «почувствуете разницу». Чувство, аналогичное посещению «намоленного места», охватывает всякий раз, когда открываешь широченную деревянную дверь и заходишь в вестибюль химического факультета. То ли старинные сводчатые потолки влияют на посетителя, то ли въевшийся в стены за десятилетия причудливый химический запах, то ли осознание того, какие крупные учёные здесь работали – но непонятное волнение присутствует всякий раз. Идёшь к сотрудникам факультета по рабочим или дружеским делам и думаешь: «а почему я лекцию пропускаю».
С противоположной стороны двора мы выходим на параллельную улицу. Это, кстати, улица Пастера. Как мы помним, сетки улиц в центре Одессы аккуратно параллельно-перпендикулярные, но две сетки сопрягаются под углом в 45 градусов. К такому сопряжению мы скоро подойдем.
