– Я никогда не была ему мачехой, – поправила Юрия вдова.

– Это правда, – кивнул тот, – маленький Тоша сразу ощутил исходящую от тебя материнскую любовь и ласку. У Шкодиных прекрасная спаянная семья, члены которой любят, уважают и ценят друг друга. Я знаю, какие страсти подчас разгораются после вскрытия конверта с завещанием, некоторые люди теряют человеческий облик, узнав, что им не оставили ничего ценного. Но в случае со Шкодиными я не ждал интриг, знал, что с домом, счетами в банках, с движимым и недвижимым имуществом, с клиникой, которой владел Виктор Маркович, проблем не будет. Так и случилось, наследство было поделено между членами семьи. Но!

Горюнов сделал паузу. Затем продолжил:

– В завещании был весьма удививший меня пункт: Виктории Ивановне Кузнецовой, Анатолию Григорьевичу Плотникову, Дарье Ивановне Васильевой, Ларисе Яковлевне Феоктистовой, Вере Хватовой следует отдать какую-нибудь вещь. Каждому одну. Какую?

На этот вопрос ответила Луиза:

– Любую, по их выбору. Дорогие гости, можете спокойно ходить по нашему дому, рассматривать все, что хотите, и выбрать нечто на память о Викторе Марковиче.

– Подчеркиваю, все, что пожелаете, – подхватил юрист. – Признаюсь, меня, составлявшего завещание, это распоряжение заинтриговало. Я начал задавать Виктору Марковичу вопросы, но он не пожелал на них ответить. Берите, что вам понравится.

– И бриллиантовое ожерелье хозяйки можно взять? – совершенно серьезно спросила молчавшая до сих пор слегка расплывшаяся дама в туго обтягивающем фигуру ярко-красном трикотажном платье.

– Хороший вопрос, Лариса Яковлевна, – похвалил адвокат. – Кстати, а где ваш муж?

– Мы приехали вчера около полуночи, – затараторила гостья. – Меня утром в девять разбудила горничная и пригласила сюда. Мой муж, наверное, в душ пошел, он долго моется обычно. Не рассказывайте без него ничего. Мы всю дорогу гадали, о каком завещании идет речь.

– Семеро одного не ждут, – воскликнул Анатолий Григорьевич. – Если кто-то любит в ванной по часу сидеть, то семь футов ему под килем. А мы хотим узнать, что можно взять.

– Вам же объяснили – все, – одернула его Кузнецова.

Сергей Леонидович толкнул жену в бок.

– Молчи. Ты тут не главная.

– Виктория Ивановна права, – сказал адвокат.

– Вот видишь, – обрадовалась толстушка, – умные люди всегда со мной соглашаются.

– Но есть два ограничения, – продолжал Горюнов. – Особняк состоит из центральной части и флигелей, связанных с основным зданием галереями, где висят картины. Их трогать нельзя, они составляют коллекцию, которую Виктор Маркович собирал всю жизнь. Если позволите, я потом расскажу вам ее историю.

– Небось там бешено дорогие полотна, – пробормотал Плотников.

– Разные, – уклончиво ответил Юрий Петрович. – Можете любоваться ими, сколько хотите, но брать домой их нельзя.

– Вот так всегда, – надулась Виктория Ивановна, – что получше, вечно мимо носа пронесут.

– Не расстраивайтесь, – сказала Луиза, – в особняке море картин, если хотите живописную работу получить, то найдете по своему вкусу.

– Поняла теперь, почему не стоило сразу на дурацкую вазочку кидаться? – сказал глава семьи Кузнецовых. – Надо походить, повыбирать, подумать.

– С мазней все ясно, – перебил его Анатолий Григорьевич, – но Юрий Петрович сказал о двух ограничениях.

Вместо адвоката заговорила Луиза:

– Мы находимся в библиотеке, которая соединена с кабинетом моего покойного мужа. Здесь множество книг. Но вон в тот шкаф Виктор Маркович не разрешал никому заглядывать, запрещал даже горничным пыль смахивать с полок, сам орудовал метелкой.

– Библиографические редкости? – предположила Лариса Феоктистова. – Первые прижизненные издания Шекспира? Старопечатные тома? Манускрипты?

– Да уж, самое ценное не трогай, – опять надулась Виктория Ивановна.

– Нет, на полках отсутствуют раритеты, – успокоила Кузнецову Луиза. – Обычные книги, просто очень любимые Виктором Марковичем.

– Шкаф красивый, – отметила Лариса Яковлевна. – Мебель брать можно?

– Все, что угодно, в количестве одного экземпляра в руки, кроме картин из коллекции в галереях да книг из личного собрания Шкодина, – терпеливо повторил Горюнов.

Из коридора послышались звонкие удары колокола.

– Завтрак подан, – обрадовалась Луиза. – Прошу вас, господа, пройдемте в столовую.

– Ни фига себе интерьерчик! – не сдержал эмоций Анатолий Плотников, когда мы толпой вошли в просторную комнату.

– Дорого, богато, – ехидно заметила Лариса Феоктистова.

– Красиво! – восхитилась Виктория Кузнецова. – А если вдруг занавески понравятся или люстра, ковер, стулья… Тогда как?

Я огляделась по сторонам. Три стены столовой были затянуты голубым шелком, на них висело множество картин в роскошных бронзовых рамах. А вместо четвертой стены было огромное, от потолка до пола окно, с бархатной портьерой глубокого синего цвета. Мебель впечатляла позолотой, резным декором, представляющим античные сцены, золотыми витыми ножками, перламутровыми медальонами, а громадная хрустальная люстра напоминала многоярусный торт на купеческой свадьбе. Единственной вещью, на которой не было ни украшений, ни позолоты, ни всего того, что моя бабушка называла «красота разбушевалась», оказался простой ковер цвета кофе с молоком.

– Да пожалуйста, – спокойно ответила Луиза.

– Юра, ты понятно объяснил? – прощебетала хорошенькая блондинка в больших очках, стоявшая у буфета. – Им можно брать что хотят, кроме папиного собрания картин и книг.

– Да, Ниночка, – улыбнулся адвокат, – все изложил. Знакомьтесь, господа, Нина и Кирилл, дочь и зять хозяйки дома. А слева Антон с Леной, ее сын и невестка.

– Еще здесь Миша, – добавила Елена и погладила сидевшего около нее мальчика по голове. – А вы, значит, друзья Виктора Марковича, о которых никто никогда ранее не слышал? Тени из прошлой жизни?

Произнося последнюю фразу, молодая женщина повернулась и посмотрела мне прямо в глаза.

Я смутилась.

– Думаю, со мной произошла ошибка: я не была знакома с Виктором Марковичем. Приношу соболезнования членам семьи покойного, но жизнь нас с доктором не сводила. Женщин по имени Дарья с отчеством Ивановна и фамилией Васильева много. Меня явно с кем-то перепутали.

– У вас есть дети? – спросила Нина.

– Двое, Аркадий и Мария, – ответила я. – Оба взрослые. Сын за границей живет. Маша вместе со мной, она сейчас открывает ветлечебницу.

– Возможно, папа принимал у вас роды, а вы забыли, как звали врача, – предположила дочь Виктора Марковича.

– Нет, – улыбнулась я. – Не хочу в подробностях излагать свою биографию, просто скажу: сын и дочка родились у других женщин, а я их воспитывала.

– Очень благородно, – пробасил Кирилл.

– Рассаживайтесь, господа, – засуетилась Елена. – У нас без церемоний, сами угощайтесь. Чай и кофе в чайниках. Под крышкой омлет, в серебряной кастрюльке геркулесовая каша на воде без сахара.

– Вот гадость, – поморщилась Лариса Феоктистова, опускаясь на стул.

– Зато полезно, – улыбнулся мой муж. – Дашутка, тебе овсянки?

– С удовольствием, – кивнула я.

– Интересно посмотреть на человека, который будет с удовольствием лопать несъедобное, – скривилась Виктория Кузнецова. – А я наверну белого хлебушка с маслицем, сыром и колбаской.

– Вот поэтому ты весишь центнер, а Дарья меньше тебя вполовину, – ехидно заметил супруг толстушки.

Глаза Виктории Ивановны наполнились слезами. Мне стало жаль тетку, которая, наверное, уже не раз слышала от доброго муженька комплименты в кавычках по поводу своей фигуры, я решила приободрить ее, поэтому быстро соврала:

– Ем, как Гаргантюа, просто у меня кости тонкие. А у вас фигура на зависть многим. Женщина должна быть…

Я умолкла. Подходящий эпитет, как назло, не приходил на ум. Женщина должна быть… какой? Толстой, объемной, жирной, грузной, круглой, пухлой, упитанной, гладкой, откормленной, дородной, солидной, тучной, массивной, плотной, пузатой, полновесной… Вон сколько слов я придумала, но ни одно из них не обрадовало бы Кузнецову.