— Не втягивайте меня в ваши религиозные дрязги! Латимер, Ридли, Кранмер и прочие — какая, чёрт побери, разница, как мне их называть? Эти трое святош жгли католиков, а затем настал и их черёд! Вот и всё, что я желаю об этом знать. Запомните, Сесил, раз и навсегда: я не фанатичка — мне всё равно, как молятся люди и молятся ли они вообще. Это дело их совести, и я вмешиваюсь лишь тогда, когда под угрозой оказывается мой трон. Я протестантка потому, что народ хочет, чтобы я исповедовала эту веру; а кроме того, католики считают меня незаконнорождённой, безо всяких прав на престол. Надеюсь, теперь вы меня поняли и позволите мне закончить разговор об испанских делах, которые действительно заслуживают внимания, вместо того чтобы перебивать вопросами, не стоящими выеденного яйца?
От полученного выговора кровь бросилась Сесилу в лицо, но он промолчал; ему было нечего сказать. В напряжённом молчании он ждал, пока злобные огоньки в глазах королевы не потухли и она снова не принялась ходить взад и вперёд по кабинету.
— Филипп женился на моей сестре лишь по одной причине: чтобы предотвратить её брак с французом, который повлёк бы за собой объединение Англии и Франции. Как-то вы говорили, — она внезапно указала на него рукой, — что помимо меня на английский престол имеет право одна-единственная женщина — моя кузина Мария Стюарт. Католичка — да-да, Сесил, я вижу, как это слово готово слететь с ваших губ. А кроме того, наполовину француженка по крови и супруга французского дофина. Если Бог, судьба или мои враги покончат со мной, то Мария, нынешняя королева Шотландии, а в будущем королева Франции, становится единственной претенденткой на мой трон. Попомните мои слова, если это произойдёт, вам не сносить головы! — Елизавета рассмеялась и саркастически посоветовала своему секретарю: — Так что заботьтесь обо мне хорошенько, Сесил, как о себе самом... простите, теперь уже я отвлеклась. Так вот, союз между Англией, Францией и Шотландией, объединёнными под властью одной женщины, означал бы конец власти Филиппа в Европе. Для начала ему пришлось бы распрощаться с Нидерландами, на которые давно зарится Франция. Против него сложился бы такой могучий союз, что вся мощь Испании не смогла бы ему противостоять, если бы английская и французская армии хлынули через её границы. Вот почему я могу сказать вам, что он на моей стороне — это в его интересах, и другого выхода у него нет. Я отправлю Филиппу это письмо — нам оно не повредит, а видимый знак его дружбы с нами заставит Францию немного повременить. Мы, Франция и Испания — это треугольник, Сесил, и слава Богу, в этом треугольнике Англия, как мне кажется, является основанием, на котором держится равновесие двух остальных сторон.
Елизавета пробыла английской королевой всего лишь двенадцать дней, однако такое понимание сильных и слабых сторон своего положения сделало бы честь и искушённому государственному мужу. Это было настолько удивительно, что Сесил простил ей шпильку о том, что её преемница его казнит. Но был один вопрос, который она упустила из виду или, скорее, которого намеренно не коснулась.
— Если, как вы говорите, Филипп женился на вашей сестре, чтобы не дать ей выйти замуж за француза, за кого он позволит выйти замуж вам, госпожа?
— У него есть много родственников, — холодно ответила Елизавета. — Он может даже предложить самого себя; а я обдумаю все предложения по очереди.
— Но никого не выберете?
Увидев на лице своего секретаря, обычно серьёзном и бесстрастном, удивление и тревогу, она рассмеялась:
— Сесил, Сесил, плохо же вы меня знаете, если спрашиваете об этом! Неужели вы думаете, я отдам себя этой испанской треске и умру от пренебрежения, подобно моей сестре; неужели вы полагаете, я буду настолько глупа, что выйду за одного из его кузенов и навлеку на себя войну, которую мне в этом случае объявит Франция под предлогом защиты интересов Марии Стюарт? Послушайте, Сесил, я отлично понимаю свою ценность на брачном рынке и постараюсь извлечь из неё максимум пользы: испанские женихи, французские женихи, католики, протестанты — пусть явятся все, а я время от времени буду пугать их каким-нибудь англичанином.
— Но когда вы всё же сделаете свой выбор? — настаивал Сесил. — А вы должны его сделать, госпожа, — ради вашей собственной безопасности и безопасности государства вы должны будете на что-то решиться.
— Если я захочу выйти за англичанина, то нет, — резко оборвала его Елизавета. — Это, может быть, решит будущее. Но иностранцы мне не по нутру.
— И какой же англичанин мог бы надеяться получить вашу руку? — Спокойный тон, которым Сесил задал королеве вопрос, не выдал его тревоги. С момента восшествия Елизаветы на престол он, Арундель, Сассекс и другие лорды были озабочены вопросом о её браке. Они так увлеклись, рассматривая возможные последствия союза с тем или иным иностранным царствующим домом, что возможность того, что королева изберёт себе в супруги англичанина, просто не пришла никому из них в голову. А между тем тот, кто женится на Елизавете, автоматически станет самым влиятельным человеком в государстве, и жизнь Сесила, жизни его друзей и советников будут зависеть от него не меньше, чем сейчас от самой Елизаветы. Англичанин! Сердце Сесила подпрыгнуло, как раненый олень, при мысли, что королева уже выбрала себе жениха или давно сговорилась о браке с тайным любовником. Он может поклясться именем Божьим, что ему приходит на ум лишь один человек, который в последние двенадцать дней получал от неё постоянные знаки внимания. Дадли, Роберт Дадли! Этот хитрый, своекорыстный выскочка!
— Вы уже кого-то выбрали, госпожа?
— Успокойтесь, друг мой. У меня нет от вас тайн. Я не вижу вокруг никого, кто бы вызвал у меня желание выйти замуж. Сомневаюсь, что такой мужчина вообще существует. Вместо «когда» я выйду замуж — будет ближе к истине сказать: «если».
На этом аудиенция закончилась; Сесил поцеловал королеве руку и поспешил в свои покои, где его ждала неотложная работа. Покончив с ней, он распорядился установить за Робертом Дадли надзор и ежедневно сообщать, где и когда тот встречался с королевой и сколько длились эти встречи.
Посол Филиппа Испанского в Англии был весьма ловким дипломатом. Испанский идальго дон Хосе Мария Хесус де Кордова, герцог де Фериа был одним из красивейших и честолюбивейших людей среди тех, кто приехал в Англию в свите мужа Марии Тюдор. Он сочетал присущие его народу мужество и любезность с приятным остроумием и пытливым умом — в этом состояло его отличие от большинства придворных Филиппа, которые своей чопорностью и высокомерием вызывали у всех в Англии отвращение. Он влюбился в красивейшую из придворных дам английской королевы, Джейн Дормер, и женился на ней. Таким образом он связал себя с Англией; благодаря этому он получил должность посла и сохранил её и после восшествия Елизаветы на престол.
Он получил у королевы длительную аудиенцию, во время которой она отзывалась о Филиппе в самых лестных выражениях и обещала сохранить дружбу с Испанией на вечные времена. Как впоследствии писал де Фериа своему государю, Елизавета так старалась быть с ним любезной, что эта любезность лишь усугубила его опасения относительно её подлинных намерений. Это была на удивление трезвая оценка; он испытал на себе всё воздействие личного обаяния и ораторского искусства Елизаветы, и всё же её искренность внушала ему сомнения. Елизавете не удалось одурачить испанского посла, но сам испанский король, по-видимому, не сумел устоять перед её чарами. Де Фериа не на шутку встревожился, когда король в одном из посланий упомянул о полученном от Елизаветы дружеском письме, в котором она выражала ему свою признательность и благодарила за оказанные в прошлом услуги; в ответном письме он умолял Филиппа не придавать большого значения каким бы то ни было словам английской королевы, ибо он уверен: Елизавета лжёт. Всё будет зависеть от того, какого мужа она себе изберёт, а пока что всё зависит от первых законов, которые она издаст после своей коронации.
