На одном из поворотов они прошли мимо человека, который стоял в ручье и тряс тазом, полным чёрного гравия и песка, осторожно сгребая слой за слоем ладонью, и снова особенным образом потряхивал тазом. Хобарт помедлил, чтобы проследить за операцией.

- Привет, незнакомец. Пришёл за золотом? Quid non mortalia pectora cogis, auri sacra fames?

Хобарт был ошеломлён. Учёный, здесь?

- Вы учёный? - спросил он.

- Нет. Я учился теологии и мечтал стать проповедником. Моя фамилия Муди, мой дядя - известный евангелист. Я ждал и ждал призвания, но так и не дождался.

Наверное не очень-то я был усерден. - Он снова склонился над тазом. Погоди немного. Пойдём ко мне в шалаш и выпьем по кружке кофе. Он, пожалуй, ещё горячий.

Ещё несколько последних энергичных рывков, и он высыпал песок и гравий. Затем Муди стал выливать воду из таза. Он держал струю в луче света.

- Видишь вот эти маленькие блестящие крупинки? Это и есть золото. - Он поставил таз на ровное место и вылил каплю ртути из большой бутылки. Капля прокатилась по дну таза, вбирая в себя крупинки и становясь маленьким мягким шариком. Муди направил его в жестяную банку.

- Видишь вот эту чёрную полоску? - спросил Муди. - Это тоже золотоносная порода.

В каждом из тазиков с ней есть немного золота.

На противоположной стороне ущелья стена была перпендикулярной, высотой что-то около двухсот футов. В её основании, в нескольких футах от уровня ручья, проходила черная полоса. Она была равномерной ширины в двенадцать футов и тянулась на несколько сот ярдов. И это всё золото!

Они прошли некоторое расстояние от начала ущелья к какой-то халупе под дубом.

Муди потрогал печь. "Всё ещё горячая". Он выкатил шарик на плиту. Тот мгновенно испарился, на его месте осталась крохотная пирамидка крупинок золота. -здесь золота центов на пятнадцать.

- А сколько стоила капля ртути?

- А она не пропала. - Муди посмотрел на полу вокруг. - Вот она. - Капля была запылённой, но казалось, такой же большой, как и вначале.

- Она же испарилась на плите, - сказал Хобарт. - Скажите, как же она снова собралась в кучку?

- Притяжение, - ответил Муди. - Хорошее слово. Наводит на мысль, что существует объяснение. - Он приподнял плиту, стряхнул золото на листок бумаги и затем в небольшой кожаный мешочек.

- Обычно у меня бывает получше, как правило, где-то в среднем центов на двадцать. На этом я получаю два доллара, если сделаю десять тазиков в день, что и по силам мне, если не переседаться. Не такой уж большой заработок, но это чистые деньги. Когда получаешь золотой, который уже был в обращении, то ни за что не знаешь, какую историю кладёшь себе в карман. Этой монетой возможно подкупили судью, а может разменяли честь женщины. Может быть, из-за неё произошёл грабёж или убийство. Золото в моём мешочке никогда не участвовало ни в каком преступлении за всю мировую историю.

- У нас небольшие взятки, долларов на пятнадцать-двадцать в неделю. В этом песке так мало золота. Если бы его было больше, то какой-нибудь богач завладел бы ущельем и выбросил бы всех нас отсюда. Но никакой богач не может позволить себе разрабатывать такой бедный песок. Овчинка не стоит выделки. И насколько я понимаю, то, что не приносит дохода - это последняя ступень свободы человека.

Хобарт овладел искусством мыть золото. Но ещё не скоро сможет он делать по десять тазиков в день. И даже тогда у него не будет возможности обеспечить свои жизненные потребности за два рабочих дня или даже за четыре. Он так и не нашёл своего решения.

И он даже стал сомневаться в том, что это решение можно найти на тихоокеанском побережье. На востоке были неисчислимые градации от бедности до богатства.

Бедные фермеры еле зарабатывали себе на жизнь на каменистых склонах холмов, а богатые фермеры в долинах жирели вместе со скотиной. Маленькие лавки на захудалых улочках конкурировали с большими магазинами на главных улицах. На тихоокеанском же побережье большие люди пожирали маленьких без особого промедленья. Но был ещё Средний Запад, для него терра инкогнита, за исключением того, что он видел из окна вагона. Огромные поля пшеницы и овса, только начинающих подрастать, огромные поля только что проросшей кукурузы, так что стал виден рисунок квадратно-гнездового посева. Фермерские усадьбы и амбары, деревни со зданиями суда из красного кирпича и мэриями, растущие как грибы посреди бесконечной прерии. У него в школе дети когда-то пели:

На запад, запад, на землю свободы, Где могучая Миссури к морю течёт.

Строки в духе Гомера, они запали Хобарту в память. Миссури представлялась ему как дух и мощь громадных прерий. По пути в Калифорнию он проезжал Миссури ночью.

Теперь же он вернётся назад и научится по-настоящему понимать великую реку.

Но сначала надо познакомиться с жизнью индейцев на юго-западе. Может быть, там он найдёт подсказку к решению своей проблемы: как жить немногим и как добыть это немногое, не слишком расходуя время и силы. Он купил себе билет до Санта-Фе.

Когда-то это был центр индейской культуры, но двести лет тому назад там появились испанцы, а затем янки во время золотой лихорадки в Калифорнии. От индейской культуры остались одни жалкие обломки. Но неподалёку были настоящие индейские деревни. Хобарт нанял проводника, двух лошадей и проехал по неприступным скалистым холмам, вниз по длинной иссушенной долине, склоны которой поросли карликовыми деревьями - отвратительными жердями, покрытыми колючками, - и дальше вверх по отрогам долины в горы, где в их тени пристроилась деревушка из саманных домиков.

Хобарт сначала хотел было попроситься погостить в деревне недельку, но вскоре передумал. Индейцы хоть и были доброжелательны, но очень заняты. Им некогда было возиться с гостями. Женщины носили воду ведро за ведром из общего колодца, чтобы поливать свои бедные огородики, где росли помидоры, перец и хилая кукуруза. Или же они плели небольшие многоцветные коврики для туристов в Санта-Фе. Мужчины занимались резьбой по дереву, мастерили фигурки, большей частью распятия из корявых корней пустынных кустарников, или же копошились под скалой, разыскивая в отвалах камни причудливой формы, а может и полудрагоценные камни.