Д.Д. провёл Хобарта к палатке, где размещалось начальство. Неподалёку были другие большие палатки - для рабочих. У начальства была небольшая палатка, столовая, где Хобарт вскоре уплетал обед из жареной свинины и варёной картошки с большими мисками квашеной капусты и солёных огурцов. Еда Хобарту понравилась, а ещё больше понравился свежий ветерок из леса, доносивший острые запахи свежерубленой древесины.

На следующий день в полдень в рабочей столовой раздался дикий рёв. Д.Д. пошёл узнать, в чём дело. Обратно он вернулся, тихо чертыхаясь.

- Что случилось? - спросил Хобарт.

- Подгорела фасоль. Проклятый повар. Наверное уснул.

- Ну и что вы намерены с этим делать?

- Ничего. Ничего с ними не станется, если поедят подгорелой фасоли. Не выбрасывать же её? Целый котёл.

- Да, но если рабочим не понравится харч, они ведь сбегут?

- Тут уж надо, чтобы очень допекло. Они могут уйти в любое время, как только захочется. Но тогда им придётся уходить пешком. Сто миль по лесу, а мы не даём им пользоваться при этом нашим поездом.

"Принудительный труд," - подумал Хобарт. И это ему не понравилось.

На следующий день он прогуливался по лагерю, чтобы нагулять аппетит к обеду. Из рабочей столовой опять раздался рёв. Двое рабочих вышли из палатки и подошли к нему.

- Мистер, зайдите и посмотрите, чем нас кормят.

За длинными столами рабочие сидели откинувшись назад, хмуро глядя на лежавшее в мисках мясо. Провожатый Хобарта подвёл его к столу, взял миску и показал её.

Боже мой! Толстые бледные черви ползали по мясу.

- Это опарыши. Хотите ещё?

- Нет достаточно. - Он поспешил к палатке начальства и позвал Д.Д.

- Мы даём рабочим свинину с живыми опарышами, ползающими по ней.

- Черт побери! Разве её не жарили?

- Да, она должна была быть жареная.

- Так откуда же могли взяться опарыши после того, как мясо изжарили? Ты сам видел?

- Да, видел сам. Лучше сходите и посмотрите.

Д.Д. ходил недолго.

- Проклятый повар! Я его уволю. Это он сделал нарочно. Он ведь не прожарил свинину. Он просто подогрел её, чтобы опарыши не подохли.

- А если бы он её прожарил так, чтобы сварить опарышей, то стали бы мы подавать её рабочим?

- Мясо бы имело нормальный вкус, и никому не стало бы плохо. Мясо здесь дефицит, не выбрасывать же его из-за нескольких опарышей?

- В счетах записано: "чикагская свинина, первый сорт". Разве это похоже на то, что мы заказывали?

- Компания и платит именно за это. Во что это обходится подрядчику другое дело. Ему ведь тоже надо получить свой навар.

- Так вот, Д.Д. Я всё вижу и понимаю, но у меня ужасно слабый желудок. Он такого не выдержит. Поэтому я увольняюсь. Мне что, придётся идти сто миль по лесу?

- Ну нет. Если тебе так уж хочется, мы пошлём тебя со следующим товарняком. Мне очень жаль, но я тебя не виню. Мне следовало бы прибить проклятущего повара.

Хобарт снова оказался на станции Седро-Уули в ожидании калифорнийского поезда.

Что же дальше?

Зачем ему понадобилась эта работа на лесоповале? Чтобы избежать ужасного кошмара быть на всю жизнь прикованным к амбициям Милдред. Но если он где-нибудь устроится, то только потому, что покажется полезным орудием содействия чьих-то устремлений к богатству. Он усердно работал у г-на Рокфорда и увеличил доход магазина. Он доказал себе, что может добиться хотя бы скромного успеха в мире, где мерилом человека являются деньги. Но ему был совсем неинтересен этот мир, и любое из его занятий.

Мир, к которому он стремился, - это нетленный мир науки. Ему вспоминались порыв и великолепие Гомера, скачущие слова Эсхилла, гуманистические доводы Эврипида и Сократа, искренние и нежные как сама истина. Он с сочувствием следил за стараниями Вергилия и Горация высветить ценности греческого в латыни, забавной самонадеянной убеждённостью Цицерона в том, что он обошёл греческих философов. У них были свои слабости, у этих древних его друзей. Но взор их был прикован к сверкающим созвездиям идей и идеалов.

Нельзя было жить в их обществе, если ты давал втянуть себя в погоню за деньгами.

Нужно было довольствоваться немногим, как Сократ, и уметь добывать это немногое при наименьших затратах времени.

В Сан-Франциско он узнал, что где-то в предгорьях Сьерры есть ущелье, где люди моют золото, совсем как в прежние времена. Ущелье это никому не принадлежало, любой мог отправиться туда со своей киркой и лопатой, выбрать себе место и добывать золото, сколько хочет.

Может быть здесь решение проблемы Хобарта? Не сможет ли он за день или два намыть достаточно золота, чтобы скромно прожить на него остаток недели со своими книгами и идеями? Надо попробовать.

Он купил билет до Сакраменто. Уж там-то люди наверняка знают, где находится эта Голконда.

И он оказался прав. Не пробыл он в Сакраменто и полудня, как встретил человека, который рассказал ему всё про копи и золотоискателей. Их было около дюжины или больше, просто бродяги, которые жили в деревне из покосившихся хибар, известной под названием Собачий городок. Они мыли золото шесть дней в неделю и в субботу вечером играли в покер, играли до тех пор, пока львиная доля золотого песка не собиралась в одних руках. По воскресеньям они отсыпались от покера и виски, сопутствовавшего ему, и снова начинали в понедельник, чтобы заработать на ставку и отыграть золото.

Копи находились миль около ста к северу, не очень далеко от площадки мельницы Саттера, где впервые в Калифорнии обнаружили золото. Следуя указаниям в близлежащем городке, Хобарт без особого труда разыскал Собачий городок. С десяток человек, по виду бродяг, как раз отправлялись в путь. У каждого была кирка и лопата, широкий медный таз с отогнутыми краями и бутылка, как думал Хобарт с виски, но как оказалось позднее со ртутью.

- Можно я пойду с вами? Я хочу посмотреть, как вы это делаете.

Один из них хмуро глянул на него и кивнул. Остальные не удостоили его даже взглядом. Как он вскоре узнал, когда вы отправляетесь за золотом, то нет ничего на свете неинтереснее, чем посторонний человек.

Они спустились по склону и вошли в сужающуюся горловину ущелья. Там бежал ручеёк, на вид грязноватый, но по струям было видно, что он чистый. Он струился по ложу из чёрного песка и гравия.