- Я давно уже не ребенок, чтобы дуться, - покачала головой Тсуна, не отрываясь от работы. - Но не люблю, когда моему брату пытаются причинить вред. Нам повезло, что те якудза были убиты до нашего прихода, иначе Даи с мальчишками могли серьезно пострадать. Или даже... умереть.

- Ты заботишься о них, как о братьях, - заметил Реборн.

- Ты сам сказал, теперь они - часть семьи Даи, а, значит, и моей тоже, - пожала плечами Савада, рассматривая ровные ряды вязки на просвет. - Отлично.

Какое-то время тишину нарушало лишь постукивание спиц друг о друга, шуршание шерсти и негромкое, ровное дыхание.

- У Даи совсем нет времени, - тихо проговорил Реборн. - Чем скорее он освоит свою внутреннюю силу, тем будет лучше для него. Серьезные испытания не за горами, и моя задача - подготовить его к ним.

- Такими методами? - подняла бровь Тсуна.

- Говорю же, совсем нет времени. Как и в случае Дино, - передернул плечами киллер. Леон с его шляпы перебрался на плечо Тсуны, залез в пушистые волосы и спрятался там. - Дино должен был стать у руля семьи после смерти отца, Каваллоне не могли ждать, Альянс не мог ждать, пока он повзрослеет и преодолеет свое "хочу-не хочу".

Спустя еще два ряда вязки Тсунаеши спросила:

- Не боишься мне рассказывать?

Реборн покачал головой, снял шляпу. Сейчас он выглядел почти... человечным. Таким усталым, немного осунувшимся и... близким.

- Почему-то мне кажется, что ты должна знать, - пожал он плечами.

- Кстати, - Тсуна тряхнула головой, - раз Дино глава семьи, неужели у него нет более важных дел, чем тратить время в Намимори?

- Это его личное решение, - независимо ответил киллер.

Тсунаеши хмыкнула и вновь приступила к вязанию.

Сильная рука в волосах стала полной неожиданностью. Реборн заставил ее повернуть голову, посмотреть на себя.

- Иногда я жалею, что оказался здесь, - прошептал он, приближаясь. - И в то же время безумно счастлив.

Поцелуй, медлительный, тягучий и такой упоительный. Тсуна прикрыла глаза, поддаваясь скользящим движениям ласковых губ, приоткрывая рот. Впуская его в себя. Она давно уже научилась жить сегодняшним днем и сейчас брала от ночи все, что та могла ей дать.

Руки Реборна были руками убийцы, он мог легко сломать кости или нажать на курок, без колебаний. И тем удивительнее была та деликатность, с которой он обхватил шею Тсунаеши, ласкал кончиками пальцев хрупкие, выступавшие позвонки, притягивая девушку все ближе к себе.

С легким шорохом вязание упало на пол, накрыло ботинки целующейся парочки. Они не встали со своих мест, не передвинулись, но в то же время Тсуна ощущала поразительную близость к этому мужчине.

Никто никогда не заставлял ее так гореть от желания, как Реборн.

Тихий, приглушенный стон сорвался с его губ, прошил ее насквозь. Тсуна сама не заметила, как вплелась пальцами в торчащие иголками волосы на затылке киллера.

- Что ты чувствуешь, когда смотришь на меня? - хрипло спросил Реборн, отстранившись от девушки ненадолго.

- Пока только то, что мне нравится с тобой целоваться, - подняла бровь Тсуна, улыбаясь спокойно, немного насмешливо.

Да, она сходила с ума в его объятиях, горела, но никому не даст подчинить себя через секс. Не он первый пытался.

В черных, глубоких глазах промелькнуло нечто, похожее на восхищение. Реборн наклонился вперед.

- Твои уши говорят обратное, - произнес он.

- Уши? - удивилась Савада.

Мужчина провел кончиком пальца по краешку упомянутого органа, ставшего внезапно очень чувствительным. Прикусил нежную кожу.

- Они пылают, - произнес он.

Тсуна и сама ощущала, как горят уши. Вот так всегда, она могла контролировать лицо, его выражение и даже краску смущения, но вот уши контролю не поддавались.

- Нельзя смущаться от прикосновений того, кто безразличен, - в глазах мужчины горел почти огонь победы.

Тсуна фыркнула. Пора его остудить. Начала медленно расстегивать рубашку киллера, не отрывая взгляда от черных глаз. И положила ладошку на гладкую грудь. Надо же, у Реборна не оказалось волос на груди, как интересно.

Сердце под ее рукой билось, как сумасшедшее, резко, порывисто, как будто танцевало самбу.

- Нельзя почти умирать от сердечного приступа, прикасаясь к той, что безразлична, - пропела в ответ она.

Киллер усмехнулся. Ничья, в эту ночь - ничья. Провел пальцами по припухшим губам девушки.

- То, что тебе нравится со мной целоваться, уже неплохо, очень неплохо, - тягуче проговорил он, застегивая пуговички рубашки.

А через минуту исчез, как и не было его.

Тсуна подняла свитер и снова взялась за спицы.

Кажется, их негласный поединок вышел на новый уровень.

- Спасибо, что помогаешь мне, Тсу-тян, - Нана улыбалась светло, радостно. Ее любимый праздник, Новый год наступил. И в голосе женщины появлялось почти детское предвкушение праздника и чуда.

- Конечно, мам, мне не трудно, - Тсунаеши улыбнулась в ответ.

Даже когда они жили вдвоем, на одну маленькую зарплату Наны, мама всегда старалась устроить дочери настоящий праздник. Они пекли моти и украшали ими веточки бамбука, наряжались в красивые кимоно, пусть и взятые напрокат в небольшом магазинчике. Громко хлопали в ладоши и смеялись перед сто восьмым ударом колокола, чтобы весь следующий год был радостным и веселым.

В доме всегда пахло выпечкой и хвоей, а еще немного - мандаринами, так как маленькая Тсуна легко простужалась, болела зимой. И Нана покупала ей "витамин С" - маленькие, круглые солнышка. Для девушки до сих пор Новый год имел кисловато-сладкий привкус мандаринов.

- Иди, переоденься в кимоно, - произнесла Нана, отсылая дочь.

- Ма-ам, - протянула Тсуна, слегка поморщившись.

- Ничего не знаю! - строго произнесла женщина, уперев руки в бока. - Хочу, чтобы ты у меня была сегодня самой-самой красивой, Тсуна, - неожиданно мягко произнесла она и погладила дочь по щеке.

Тсунаеши на секунду прижалась к этой маленькой ладошке, с тонкими пальчиками, пахнущими специями и изюмом, который она положила в пироги. В этом году Нана не ограничилась только традиционной японской кухней, но решила порадовать и гостей из солнечной Италии.

Заворачиваясь в плотное, нежного небесно-синего оттенка, кимоно, Тсунаеши впервые подумала, что им должно быть тяжело вдали от родины, солнца и моря. Здесь, в холодной, немного чопорной Японии.