– Non, non, une minute[23], – заверил я его.

Во дворе уже было не протолкнуться, так что ни о какой тишине и покое мечтать не приходилось. Впрочем, какой был смысл в этом разговоре? Тайлер наверняка уже растрезвонил о моих извращенных привычках переодеваться в женское платье.

Как бы то ни было, премьер-министра я все-таки назвал.

– Правильно, – одобрила Люси. – А вы можете объяснить американцу основные правила игры в крикет?

– Ни в коем случае. – Я уже пытался проделывать такое с французами, но это было равносильно тому, чтобы объяснять, как петь йодлем под водой. Они не улавливали сути.

– Что ж, вам придется попытаться, просто чтобы я смогла заполнить эту графу.

– Хорошо, как вам понравится такой вариант: крикет – это что-то вроде бейсбола, за исключением того, что на поле одновременно присутствуют двое бэттеров и двое пинчеров, и еще игроки в крикет не носят эти глупые никербокеры[24].

Двое парней-французов из очереди, слышавшие разговор, недоуменно переглянулись.

– Довольно неплохо, – сказала Люси. – Предположим, я не слышала ваше замечание насчет никербокеров. И наконец, вы можете пропеть первый куплет национального гимна?

– Как? А разве есть и второй?

Она рассмеялась:

– Думаю, должен быть, но одному Богу известно, как он звучит, так что первого будет достаточно. И боюсь, вам придется пропеть его, а не просто продекламировать.

– Вы что же, нанимаете только тех, кто умеет петь? Разве это не дискриминация по отношению к тому, кому медведь на ухо наступил?

– Мы должны быть уверены в том, что вы не подведете, если вам придется пропеть национальный гимн, – объяснила Люси. – Знаете, как ужасно это выглядит, когда футболистов снимают крупным планом перед началом матча, а они не знают слов.

– Вы так говорите, будто у меня есть шанс получить эту работу. Мне казалось, что я провалил интервью с мистером Тайлером.

– О нет. Возможно, он вам показался немного… зажатым. Это все из-за… – Люси выдержала паузу, и у меня создалось впечатление, будто она оглядывается через плечо, проверяя, не подслушивает ли кто наш разговор. – Из-за его лекарства. Возможно, поэтому он и не заполнил вашу анкету до конца.

– А…

– И насколько я могу судить, вы в шорт-листе. Вам осталось только спеть, и работа у вас в кармане, уж поверьте мне.

В какой-то момент я почти струхнул. Но я не из тех, кто намеренно срывает интервью, к тому же мне действительно позарез нужны были деньги, поэтому я зажмурился и запел. Довольно тихо, должен признать, так что слышно было только тем двум парням, которые уже посмеивались над моими рассуждениями о крикете, а теперь, наверное, и вовсе решили, что у меня окончательно поехала крыша.

Но тут я услышал, что мне подпевают. Позади французов стояла группка американских студентов в лыжных куртках и шерстяных шапках.

– Боже, благослови Америку! – выводил один из них. Конечно, в 1776 году они вышвырнули наше правительство, но сохранили мелодию нашего национального гимна.

Мне пришлось повысить голос.

– Дай ей ратных побед, – уверенно вывел я, заглушая французов, которые уже разразились «Марсельезой». – Счастья и славы, – завопил я, словно пытаясь воскресить королеву Викторию. – И долгого царствования над нами. Боже, храни Королеву.

Я удостоился восторженных возгласов со стороны британского контингента и вдруг почувствовал, как ощетинились волоски на моем загривке. Наверное, есть какая-то магия в национальных гимнах. В этот миг больше всего на свете мне хотелось выйти на поле и разбить янки и лягушатников в крикете. Перспектива казалась особенно заманчивой, учитывая, что ни те, ни другие даже не понимали правил игры.

– Ооо, чудесно-о-о, – промурлыкала Люси из Лондона, в то время как другие национальные гимны заглохли ввиду нехватки желающих выглядеть идиотами. – Думаю, вы уже на пути в Америку.

Эмпайрстейт билдинг скрылся за горизонтом, и такси, спустившись с высоты хайвея, продолжило путь среди низких домиков из красного кирпича. В этой округе какой-то предприимчивый делец, по всей видимости, пытался ввести моду на цветные маркизы – во всех домах над окнами пестрели похожие на автомобильные капоты навесы. Изначально они были красными, ярко-синими или ярко-зелеными, и, глядя на них, можно было догадаться, что летом здесь печет не на шутку. Впрочем, сейчас на многих маркизах искрилась ледяная бахрома.

– Что это за район? – прервал я телефонный разговор таксиста. – Верхний Ист-Сайд?

– Вроде того, – ответил он. – Это Бронкс.

– Бронкс? – Для англичанина среднего достатка вроде меня упоминание о Бронксе вызывает в памяти образы гангстеров, расстреливающих боезапасы своих «Узи» друг в друга. Ну, или в прохожих.

– Да.

– Но почему мы едем в Бронкс?

– Такой адрес ты мне дал, приятель.

Я снова уткнулся в распечатку, которую показал ему в аэропорту. Адрес «B &B»[25] мне прислали по электронной почте пару дней назад из «Туристических ресурсов». Но Бронкс в нем не упоминался. Был лишь почтовый индекс Нью-Йорка. А я-то, идиот, всегда считал, что Нью-Йорк – это исключительно то, что вокруг Эмпайр-стейт.

– Бронкс? Это же замечательно, Пол! Это настоящая Америка, не то что туристический Манхэттен. – Да, Алекса была со мной. Уже минут через десять после моей интерпретации «Боже, спаси Королеву» она перестала обвинять меня в сотрудничестве с колонизаторами и загорелась идеей американского вояжа, которую, похоже, находила не менее блистательной, чем однажды пришедшая кому-то в голову мысль начинять пончики джемом.

Она объявила о том, что в это время года ей все равно не удастся завершить съемки документального фильма о французском образе жизни. Слишком много сцен связано с весной и летом. С другой стороны, снимать США зимой было куда интереснее. Не будет «голливудской показухи», сказала она, и люди увидят страну такой, какая она есть. Алекса хотела копнуть глубже и обнажить «прогнившее сердце зловещей мировой державы». Хорошо, что «Туристические ресурсы» не стали интервьюировать ее.

Я был немало удивлен, когда со мной устроили повторное собеседование, и, признаться, был искренне шокирован, узнав о своих высоких шансах получить работу. Но потом вспомнил, что говорила Люси Марш, – будто я первый в шорт-листе, и, к стыду своему, воспользовался ситуацией. До начала кампании остаются считаные дни, сказал я, а Джек Тайлер даже не смог назвать мне города-участники. Речь ведь идет не просто о работе, а о миссии. И она заслуживала надбавки за риск.

Люси была практичной и прямолинейной йоркширской девушкой, и мы договорились обо всем сразу, по телефону. Жалованье трансформировалось в куда более привлекательный гонорар консультанта; бонус, в случае моего выигрыша, становился не просто жирным, а неприлично жирным; и наконец, самый лакомый кусок – она сказала, что, если дело выгорит, мне будет предложена постоянная работа. Должность главы представительства компании в Париже. Что-то вроде посла туризма, в чьи обязанности будет входить много пить и есть в обществе французских «шишек», а также регулярно наведываться на родину, чтобы на себе опробовать лучшие английские отели и spa-центры. Еще одна тяжкая миссия, но я готов за нее взяться, заверил я Люси.

Так я оказался в Нью-Йорке, и не только с перспективой выплатить долг Франции, но и с девушкой, которая принимала меня за волшебника. Я и впрямь каким-то чудом умудрился достать деньги, организовать поездку по Америке, а будущее манило бесконечной чередой роскошных отелей и водорослевых массажей. Водоросли были бы, наверное, английскими, а не французскими, но Алекса не из тех, кто смотрит дареному коню в зубы.