– Постойте, вас же только пятеро.

– Да, шестой на подходе, – нашлась женщина, посылая ему блистательную напомаженную улыбку.

– Извините. Только полные столики. Есть еще шестерка? Нет? Кто не против разделить столик? Четверо и двое?

– Двое, – сказал я, обнимая Алексу за плечи в доказательство того, что мы оба на месте.

– Allez, les deux amoureux[16], – сказал мэтр, и мы прошли.

Нас окутал теплый запах гратена и умиротворенный гул голосов. По проходу мы шли, испытывая блаженство, как если бы нас допустили в эксклюзивный клуб. В ресторане было не меньше сотни столиков – все занятые, – и они были расставлены длинными поперечными рядами, как в столовой. Впрочем, ничего себе столовая – высокие зеркала в рамах, стены расписаны под классический французский сад, над которым завис аэроплан эпохи Первой мировой.

Мы протиснулись на свои места возле низкой деревянной перегородки, и уже в следующее мгновение к нам присоединилась четверка американцев, которых ранее обошли в очереди. Bonsoir[17], кивнули они и дружно скинули свои анораки рафтеров. Нетрудно было догадаться, кто с кем в паре, – одни седовласые, у других волосы черные как смоль.

Мы с Алексой заказали аперитив – два coupes de champagnes[18] – и, не сговариваясь, перешли на французский, чтобы отвоевать для себя немного интима.

– Посмотри, как они уткнулись в свои путеводители. Готова спорить, они даже не знают, в какую страну приехали, – сказала Алекса.

– Думаю, что знают. В меню сплошь французская кухня…

– Ты понимаешь, что я имею в виду, Пол. Они в полной уверенности, что Париж – это Франция, а Франция – страна художников и шампанского.

Я уж не стал напоминать ей о том, что сама она – фотограф и только что заказала себе бокал шипучки.

– Значит, ты действительно не огорчена тем, что с американской мечтой придется проститься? – спросил я.

– Конечно нет, мне совсем не хочется туда ехать и терпеть их коррупционную систему. И я знаю, что ты найдешь способ расплатиться с долгом и сохранить свою долю в café.

Мы чокнулись и выпили за ее оптимизм.

– Э… простите? Мы есть американцы. Вы… э? Перевести меню для нас, если вас можно?

Мы повернули головы и уставились на четыре пары идеально ухоженных трансатлантических челюстей.

Я вступил в диалог, прежде чем Алекса успела проворчать что-либо насчет колонизаторов от культуры, которые не в состоянии расшифровать меню, если в нем нет картинок гамбургеров.

– Чем могу помочь? – спросил я.

– О, у вас такой замечательный английский, – сделала мне комплимент седовласая женщина.

– Мерси, – ответил я, вспомнив о том, что сегодня выступаю в роли француза.

– Где вы его учили? – спросила она.

– По фи-ильмам Олливуда, – сымпровизировал я.

– Вау, это потрясающе. – Жгучая брюнетка захлопала своими густо накрашенными ресницами.

– Да, все, что ни есть из Олливуд-фи-ильм, я говорю с идеаль аксэнт. «Давай, сегодня мой день. Это ты мне? Hasta la vista, детка»[19].

Убеленная сединами пара с американской половины стола отнеслась к моим словам с некоторым скепсисом, однако брюнеты нисколько не усомнились в просветительской миссии Голливуда.

– А откуда эта цитата: «Чем могу помочь»? – спросила брюнетка.

– «Остин Пауэрс 2»? – рискнул я.

– О, Пол, – вмешалась Алекса. – Не слушайте его, он англичанин.

Прогремел взрыв смеха. Я так и не понял, чем он был вызван – то ли это я удачно пошутил, то ли само английское происхождение изначально комично.

К моему удивлению, Алекса принялась посвящать американцев в таинства меню, терпеливо объясняя, как готовится каждое блюдо, и предупреждая о возможном включении чеснока или незнакомых субпродуктов. Я приходил на выручку, когда объяснения Алексы становились излишне техническими, и, когда вернулся официант, мы все уже были готовы сделать заказ. Он нацарапал свои заметки прямо на бумажных салфетках и снова исчез.

– Merci, Mam’sell[20], – сказал парень-брюнет, заставив Алексу слегка поморщиться. Французскую феминистку не следует называть мадемуазель.

– Пожалуйста, сэр, – ответила она, еле заметно стиснув зубы.

– Париж – самый красивый город мира, – объявил седой.

– Если не считать Венеции, – не согласилась его жена.

– И Сиднея, – вступила брюнетка.

Седовласый стойко продолжал улыбаться, но в его глазах читался намек на то, что жен неплохо было бы оставить в Америке.

– Я однозначно за Париж, – поддержал его брюнет. – Не думайте, что все американцы – противники французского. Это не так.

– В нашем гольф-клубе в баре подают французскую выпечку, а не датскую, – напомнила ему жена.

– И не то чтобы мы были против датчан, – встрял седовласый. – Европа – самый красивый континент мира.

– После Азии, – поправила его жена.

Принесли еду, и мы вернулись в свое интимное пространство. Я спросил Алексу – по-французски, – с чего вдруг она так благосклонно отнеслась к нашим соседям-глобалистам.

– Знаешь, американцы как индивиды могут быть самыми приятными людьми на Земле, – сказала она, – а эти, кажется, искренне хотят узнать как можно больше о французской культуре. Конечно, поучиться есть чему. – В ее реплике был намек на поверхностность американской культуры. – Насколько я поняла, до сих пор самой сложной кулинарной техникой для них остается розжиг барбекю.

– Я думаю, что это… – Я никак не мог подобрать французское слово. – Un peu…[21] несправедливо?

– Ты знаешь, что я имею в виду, Пол. Они рассматривают нашу культуру лишь в качестве туристической достопримечательности. На самом деле их волнует лишь сохранение собственной культуры. Глобализация по-американски…

Ее политический спич был прерван жужжанием мобильника в моем кармане.

– Извини, надо было отключить его, – сказал я. Вытащив телефон, я увидел, что звонок исходит из Лондона. – Наверное, плохие новости насчет работы.

– Ну что ж, ответь тогда, – сказала она.

– Алло? Мистер Уэст? – произнес женский голос с сильным йоркширским акцентом.

– Слушаю.

– О, здравствуйте. Говорит Люси Марш из «Туристических ресурсов». Я вас не отвлекаю?

– Э… видите ли, я в ресторане…

– Прошу прощения, я понимаю, что уже поздно, но я и сама задержалась на работе, потому что нужно успеть укомплектовать ваше досье до конца недели.

– Мое досье?

– Да, мистер Тайлер забыл задать вам несколько вопросов во время интервью. Он должен был протестировать вас на знание Британии.

– Что? Но я британец, это записано в моем паспорте.

Алекса смотрела на меня со смесью изумления и тревоги. Со стороны это, должно быть, звучало так, будто я вот-вот лишусь национальности.

– Да, но нам необходимо задать вам несколько вопросов, если вы собираетесь представлять Великобританию за границей. У вас есть пять минут?

– Пять минут? – Я скорее испрашивал разрешения у Алексы, чем обращался к даме из Лондона. Алекса пожала плечами: «Почему бы нет»? – Хорошо, но, пожалуй, мне лучше выйти на улицу.

Я уже был у двери, когда меня настиг первый вопрос.

– Вы можете назвать имена двух сыновей принца Чарлза и принцессы Дианы?

– Конечно, – ответил я. – Уильям и Гарри.

– Правильно. Хорошо. Можете назвать премьер-министра?

– Если имеется в виду тот, кто был вчера, – произнес я, проскальзывая мимо мэтра во двор.

– Oh, vous abandonnez votre table?[22] – спросил он.