— Хорош, Сережа, — рассудительно сказал Док. — Что-то я никак не возьму в толк, зачем ты нам эти сказки рассказываешь. И вообще, какое отношение имеют дэвы к заданию, которое ты был должен получить от генерала Нифонтова?

— Да самое прямое, — ответил я.

— Только не говори, что нас посылают в Узбекистан воевать с этими милыми существами, — невинным тоном заметил Артист.

Я посмотрел на него искоса и, помолчав, сказал негромко, но отчетливо:

— Зря ерничаешь, Семен. Я совершенно серьезно говорю: там, под Самаркандом, не в какой-нибудь мифической местности, а в самой реальной обстановке… мне довелось видеть этих самых дэвов. Видеть так же отчетливо, как вижу вас. Другой вопрос — что именно я видел: роботов, переодетых людей, зомбированных придурков…

Воцарилось молчание. Док, Боцман, Муха и Артист переглянулись, и у каждого было свое выражение лица: растерянное у Мухи, печально-докторское соответственно у Дока, который смахивал в этот момент на врача-психиатра, выявившего у пациента опасный психический недуг, Артист сдерживал ироническую усмешку, и лишь один Боцман выглядел так, как будто ему каждый день за завтраком, обедом и ужином докладывали о фактах общения со злыми духами — дэвами. Он продолжал похлопывать ладонью по подлокотнику кожаного кресла и с любопытством смотрел на меня. Я добавил:

— Более того, я еле унес от них ноги. Пришлось приложить все усилия.

Артист не выдержал:

— Нет, а чего! Я тебя, Сережа, понимаю. Не мог же ты там, в Самарканде, изменить русской привычке выпивать и перейти на среднеазиатские зелья. Ну и ничего страшного. У меня есть один знакомый, такой как надерется — садится на табурет посреди комнаты и беседует со своими знакомыми чертями. В правом ближнем углу сидит черт Иван Иванович, в левом ближнем черт Иван Никифоро-вич, а в дальних углах располагаются гости из зарубежья: незалежный гарный чертяка Петро Тарасыч и хитрый азиат Мефтахудын Абдуллаевич. С каждым мой приятель ведет неспешную беседу, стараясь никого не обидеть. Правда, однажды черти Иван Иванович и Иван Никифорович поссорились, Петро Тарасыч и азиатский бес Мефтахудын тоже вступили в конфликт, так что пришлось, увы, вызвать неотложку…

— Все, хватит! — прервал я Артиста. — У тебя еще будет время рассказывать побасенки, когда мы вылетим в Самарканд.

— А, так мы все-таки летим в Самарканд? А я-то в душе понадеялся, что это была не очень удачная шутка…

— Если бы это была шутка! — вырвалось у меня. — Я, конечно, понимаю, что вы думаете, будто я гоню бред. Я на вашем месте, наверно, точно так же думал бы. Но одно — сидеть тут, в уютном московском офисе, а совсем, совсем другое… Совсем другое, — почти шепотом договорил я, отворачиваясь и глядя куда-то в темный угол, — столкнуться с ними нос к носу…

Артист, однако же, не унимался. По всей видимости, его не только чрезвычайно забавляла поднятая мною тема, он еще, как неплохой психолог, мгновенно выявил несвойственные мне, их командиру, настроения — некоторую растерянность от непонимания и досаду, смешанную с раздражением оттого, что надо мной подтрунивают в вопросе у меня самого вызывающем отнюдь не иронию. Артист проговорил белозубо улыбаясь:

— Пастух, а если есть дэвы, значит, есть и дэвушки, а? Дэвы прекрасного пола? Такие тебе не попадались?

— Нет, — язвительно ответил я, сдержав готовое прорваться раздражение. — Хотя «дэвушки», по твоему выражению, имеются. Узбеки считают, что эти дамы имеют длинные груди, которые они забрасывают себе за плечи.

Артист аж содрогнулся от отвращения:

— Фу-ты, черт! Только не говори, что это оперативная информация. Генерал Голубков, кажется, еще не выжил из ума.

— Ладно, — ответил я, — пока что все. Будем считать, что это было лирическое отступление… Итак, по делу. Генерал Нифонтов считает, что мы должны вылетать в Самарканд. Там вступить во взаимодействие с тамошними спецслужбами, в частности с майором Шамухитдином Джалиловым, сотрудником Управления госбезопасности Узбекистана. С ним уже все согласовано.

— А задача? Задача какая? Операция по зачистке гор от дэвов, что ли? — осведомился Муха, который, кажется, окончательно заразился сарказмом Артиста.

Я быстро взглянул на него и ответил:

— Узнаешь на месте. Нам поручено дело, которое оказалось не по зубам узбекским коллегам. По крайней мере, так утверждает Джалилов, а он не стал бы понапрасну оговаривать себя и свою организацию. Они там, между прочим, больше склонны переоценивать себя, чем недооценивать. Больше ничего не скажу. До поры до времени.

— Когда вылет? — отрывисто спросил Боцман.

— Завтра утром.

— Гм… а в баню все равно следует сходить, — уже без всякой усмешки произнес Док. — Ты как смотришь, Пастух?

— Созвонимся, — отозвался я, — у меня еще небольшие дела остались, пару часов на улаживание. А потом — почему нет?

…Уверен, что после моего ухода Артист, как наиболее вредный на язык член моей команды, все же не удержался, чтобы не отпустить в мой адрес пару ядовитых реплик. Быть может, следовало бы вернуться и, сняв рубашку, показать им эти страшные и загадочные следы на моей спине, при одном воспоминании о происхождении которых мне становилось холодно… Мне в моей богатой биографии приходилось иметь дело с разного рода мерзавцами — бандитами, изменниками родины, предателями, наркоторговцами и торговцами детьми, продажными журналистами и политиками самого отталкивающего пошиба, мощными спецслужбами иностранных держав. С исламистами-фундаменталистами, с фанатиками, способными не брезговать никаким средством для достижения своей цели, хорошо сформулированной и оттого завернутой в благородную оболочку, а на деле нечистоплотной и кровавой. Но всех этих типов, встречающихся на моем пути, объединяло одно: при всей их отталкивающей бесчеловечности они были вполне земными, облеченными в плоть существами. А оттого уязвимыми. А ТЕ… Все вещи я привык называть их прямыми именами, привык пытаться находить прагматичное объяснение самому необъяснимому и пугающему. Те существа, с которыми я столкнулся в предгорьях Зеравшанского хребта, НЕ МОГЛИ БЫТЬ ЛЮДЬМИ. В голову лезли самые фантастические идеи, которыми так любят оперировать исследователи паранормальных явлений: йети, снежные люди, все то, что давно и прочно я привык считать сказками для слабонервных домохозяек. А тут еще приплелось это проклятие Железного хромца, легендарная гробница его любимой жены, якобы обнаруженная археологами, и несносный драгоценный артефакт, который был снят с рук вот уже двух убитых женщин, не имевших между собой ничего общего!.. Головоломка еще та. А если сопрячь это с мировым именем убитой певицы, с ее паспортом на имя Наили Сулеймановой а также с косвенной причастностью к происходящему самого Арбена Густери-Гусеницы, главы одного из могущественнейших наркокартелей, поставляющих зелье в Европу, то ситуация для оперативного анализа представляется и вовсе не утешительной. Так или иначе, будем разбираться на месте.

Баня — это хорошо. Баня обеспечивает чистоту тела. Но, честное слово, в тот момент я как-то больше думал о душе. В чем-то мистическая подоплека этого дела не отпускала меня: что-то большое, громоздкое и темное, нехорошее лежало на душе.

По доброй традиции, как всегда перед большим и опасным делом, я пошел в церковь — в богатую, построенную при царе Алексее Михайловиче церковь Николая Угодника возле моего московского дома, куда я недавно перебрался из своей деревни под Зарайском.

Я поставил пять свечек во здравие. Док, Муха, Артист, Боцман. И я, Сергей Пастухов, солдат удачи по имени Пастух. И две за упокой ушедших — Николая Ухова, Трубача, и Тимофея Варпаховского, Тимохи… Давно, давно мне не требовалось таким завороженным взглядом смотреть на застывшее пламя свечей. Время от времени кто-то входил в церковь, глухо бормотали дверные петли, пропуская очередного богомольца и поток свежего уличного воздуха, — и тогда огоньки свечей вздрагивали, приплясывали, колеблемые движением ветра, а я все смотрел и смотрел на священный огонь и лики святых, и странный, благотворный покой все вернее и прочнее нисходил в душу. Нет!.. Все будет хорошо, иначе не был бы так благообразен и пахуч этот тихий церковный покой, иначе не смотрели бы на меня с такой кроткой грустью глаза святых со старых, потемневших икон в тяжелых окладах…