- Нет, не "низший". Человек.

- Говори.

- Нам нужна свобода. Нам нужно умереть.

Неприкаянное марево затрепетало, страстно повторяя произнесенные слова.

- Знаю. Но для этого наговор требуется снять. Та, что...

- Та, что наложила проклятье , не сгинула вместе с нами, человек. П роклятье она связала кровью - своей и рода своего. Зло за зло, так она решила. Свобода за прощение, так она велела .

Видение подняло иссушенную голову, устремило взгляд на Эскера .

- Мы творили зло.

- Творили зло. - прошептал хор теней.

- Мы убивали без счета.

- Убивали без счета.- шелестело эхо.

- Сожгли деревню, искали и истребляли. Мы не можем уйти. Нам необходимо...

Запястье снова сжало.

- Что именно?

- Прощение. Того кому мы причинили зло. Того, чья кровь связана.

- Содеянное зло останется вашим. Даровать того, что хотите, я не в силах. - процедил Эскер. - В деревушке выжил только один... "низший" и с той, что применила некромантию, родственных уз не имеет.

Дознаватель сморгнул, прогоняя прыгающие перед ним пунцовые точки. Стук в висках бил тараном.

- А значит и я не могу. Да и не в вправе прощать.

- Разве? - произнес слышанный им прежде голос и в воздухе запахло корицей.

Дознаватель обернулся.

Ксана - слепая старуха из изувеченных Лопухов - стояла в проеме бывших ворот и с аппетитом жевала булочку.

Она не казалась хрупкой и скрюченной. Она не казалась такой уж старой. И больше не была слепой.

Медальона с сапфиром не свисал с ее шеи. А вместе с ним сошла в никуда и иллюзия.

Огромные, сине-зеленые глаза горели. Глаза горели, высвечивая шрам над левой бровью. Глаза горели, на лице ставшим куда моложе, чем ожидал Эскер. На лице, почему-то внезапно обернувшимся таким знакомым.

- Только ты и в силах, дознаватель. - Ксана не смотрела на Эскера, только на согбенный фантом. - Только ты и имеешь право отпустить восвояси эту порожденную некромантией муку. Только тебя проклятье не ослушается. Если, конечно, захочешь. Ну а если нет... Старина Блицер свое дело крепко знал, крепче только за воротник закладывал.

- Нет, молю !

- Молчи, остроухий. - Ксана приблизилась к Эскеру, положила руку ему на плечо, разлив тепло по всему телу. - Молчи, я говорю.

Эскер смотрел в ее глаза. Как делал когда-то прежде. Давно, очень давно.

- Вспомни, Эскер. Все вспомни. И прости их, если сможешь. И меня, заодно.

***

... копыта проломили Кинеру череп, перемололи ребра, проволокли труп по дороге, нелюбимой куклой отшвырнули в сторону. Икса, крошечное рыжеволосое курносое чудо, самая маленькая из них тро их, привалилась грудью к колодцу. Из спины, чуть ниже лопатки, торчала изящная точеная стрела.

Они все были изящные. Все точеные. Их хозяева звонко окликали друг друга, трелью веселых голосов, в которых даже не звучало злобы. Когда солома на крыше конюшни расцвела алым пунцовым пламенем, они продолжали смеяться.

Мама не вернулась с реки. Мама никогда-никогда не вернется с реки.

А они смеялись. Они смеялись, когда из амбара вылетел Семицветок, добродушный терпеливый конь старосты, весь в пене, ржущий, со свешивающимся набекрень языком. Тогда старший, самый статный из них, с прекрасной сияющей брошью, не переставая смеяться, рубанул битюга по шее, наискось, своей прекрасной сияющей саблей, мерцающим ятаганом. Семицветок захрипев, упал, пена порозовела.

Икса отслоняется от колодца, валится на бок . Он видит ее лицо и против воли из легких начинает рваться крик. Широкая ладонь закрывает ему рот

- Тише, сынок, тише. Не кричи, маленький, тише.

Отец поворачивает мальчишку к себе, на веснушчатом, обычно смешливом лице, ни кровинки. Он сует сыну в руки кольцо - лунный камень, в оправе из латуни. Отец знает про маму. Знает про Кинера, знает про Иксу.

- Не выпускай кольцо, сынок. Держи его при себе, пока не придет бабушка.

- Папа...

Кольцо пульсирует, как крошечное живое сердце.

- Жди, п ока не придет бабушка.

Отец цел ует его в лоб, обнимает. За спиной слышен звонкий журчащий смех. Им весело.

Им всегда весело.

***

Эскер машинально оттолкнул Ксану, зажмурился - затылок раскалывало, носом шла кровь. Где-то далеко насмешливым глухим карканьем зашлась ворона, лучи солнца, до того практически бессильные, слепили до застилающей взор рези.

"Только ты и можешь. Только ты и имеешь право"

Дознаватель чувствовал, как откуда-то изнутри, из потаенной, давно запертой на ключ и засов каморки, о которой он и не смел прежде помыслить, поднимается лютая неизмеримая ненависть. Против воли, на глубоко заложенном рефлексе, в сжатом кулаке заново зажегся светлячок сиреневого пламени.

"Никакой пощады"

Выпущенные воспоминания затопили все и вся. Идущий на гибель отец, пробитая стрелой Икса, то, что осталось от Кинера, мама...

Мама.

Фантом сжался, склонился еще ниже.

"Он вел их! Помни! Он смеялся! Помни! Они все, все смеялись!"

Но больше не смеются. Уже давно, уже очень-очень давно, они не смеются.

"Никакой пощады! Никакого прощения! Пускай остаются здесь навсегда!"

Все окончилось. Смерть за смерть, разве нет?

"Вспомни своих! Вспомни, мать и отца! Иксу и Кинера! Кони..."

Я помню. Помню.

Помню как Икса смеялась, играя в салочки, помню как Кинер учил искать грибы. Как мама пела песню про медвежонка, а отец брал на руки подбрасывал меня и ловил.

Я помню... счастье.

Помню. Теперь помню все.

И бабушку тоже.

- Ты сможешь? Простить их? - вновь спросила Ксана.

- Я должен?

- Ты никому ничего не должен.

- Я должен тебе. Я прощаю.

Развалины вздрогнули.

А потом, за наступившей оглушительной тишиной, за Эскером пришла нежная ласковая темнота.

***

- Что ты натворила?!

- Успокойся и перестань вопить. Сорвешь горло.

- Что ты наделала?!

- Это тот же вопрос. Ты просто использовал синоним. Умное слово, да? Повторяю - уймись, сорвешь горло.

- То что... Ты сделала. Там, у крепости. Никогда, за все время пока Круг существовал, никто не смел...

- Конечно, не смел. И правильно. Сотворила я чудовищное. Преступное. Справедливое. Необходимое.

- Необходимое?

- Ты видел, как остроухие развлеклись. Это моя была деревня. Мой сын. Моя невестка. Мои внуки.

- И что... Фух. Что теперь ты намерена делать?

- Для начала, Ивасик, я их похороню. Потому стану оплакивать. А после... После отдам твоей академии крольчонка.

- Мальчонка выжил?

- Да, спрятался в подполе. Ему почти пять.

- Но ведь...

- Именно. А там, дружочек, как пойдет. Есть у тебя пара надежных ребят?

- Найдется. Тот же Сепек, славный парнишка.

- Ну и хорошо. Зови их. Берем лопаты. И ты тоже. Поможешь рыть. Только никакого чародейства, сами. Так я, дура деревенская, решила.

***