И словно портновские ножницы, разрезающие синий сатин, шел в открытое море маленький белый катер.

Там, внизу угадывалась глубочайшая прохлада.

Глаз отдыхал на ней.

От осенней синевы моря веяло спокойствием: это было спокойствие прощания или утраты.

Оранжевые и желтые листья начали уже опадать. Они опадали на траву, на камень, хранивший в своей толще память о холоде и о зное; на древнюю римскую дорогу, по которой кто только не проходил за несколько тысяч лет, кто только не проезжал по ней верхом, на телеге или в колеснице, не ложился на нее и не умирал, не ронял серебро и злато, и стрелы, и пули, и серьги, и кипящие капли крови.

Ближе к морю падающие листья ложились на поверхность воды, привлекая внимание подросших за лето мальков, а слабые, но прожорливые прибрежные волны сонно их пережевывали.

Через час женщины и мальчик вышли на лужайку.

Было заметно, что это низина: чуть более сыро и чуть темнее кругом, будто наступает вечер или земля заболочена.

-Ты меня загнала, - пожаловалась Рябина. - А нам еще возвращаться!

-Такого больше не будет, - пообещала Муха. - Дальше вдоль обрыва, а потом вниз, вниз. Подъем всегда самое трудное.

Мальчик пошел осматривать лужайку, обходя ее по периметру.

А они бросили на землю рюкзаки и уселись сверху.

Посидели. Послушали тишину, прислушиваясь. Тишина была неподвижная, странная. Ее не разбавлял стрекот цикад, привычный для юга. Это была очень глубокая тишина. Можно даже сказать, бездонная и пугающе пустая. Тем не менее, природа вокруг вовсе не была ни пустой, ни мертвой. Всеми цветами нефтяной радуги переливалась жужелица. Вонял изумрудный клоп, прилепившись лапками к стеблю. Крупный ворон посидел на ветке, снялся, полетел, тяжело мотая крыльями.

-Летит, - зачарованно пробормотала Муха. - Зимовать здесь будет.

Какие-то мелкие птицы взволнованно, но беззвучно метались над головой, заплетая в небе невидимую сеть.

-Жутковато, - призналась Рябина, поежившись. - Как на кладбище. Не чувствуешь?

-Нет. По-моему, просто красиво, - отозвалась Муха. - Знаешь, я, когда переехала в Копенгаген... Там же вначале всякое было... Было и жутковато и просто жутко. Мечты вблизи совсем не такие прекрасные, как издалека. Сама понимаешь, - она нахмурилась и задумчиво выдохнула дым. - Деньги кончились очень быстро и вообще... Ну, ты в курсе. Но я всегда говорила себе: что бы ни было, что бы ни приключилось - мне надо вернуться. Чтобы приехать сюда и увидеть именно вот это самое место. Как говорится, закрыть гештальт, - она кривовато улыбнулась, чтобы улыбкой скрыть переполняющее ее волнение. - И эта штука насчет вернуться, чтобы увидеть - она меня оберегала, как талисман, понимаешь? А теперь я, можно сказать, освободилась.

-Да уж, - задумчиво произнесла Рябина. - Но что все-таки с ними случилось, а? Теперь уже и не узнаешь. Они тогда все просто исчезли. Бесследно! Может, умерли?

-Ага, вшестером. Их задушили ядовитые змеи.

- Вшестером плюс трое бандитов, которые их повинтили. Бандиты или менты. Там было не разобрать.

-Причем тут бандиты? Молния в дом могла попасть, например. Я слышала про дом где-то здесь, в этих местах, в который угодила молния. Но не уверена, что речь шла именно про эту поляну. Здесь и дома-то никакого нет.

-А люди где в это время были? - насторожилась Муха.

-Не знаю я ничего, - Рябина махнула рукой. - Про эти горы чего только не болтают. Говорят, например, что тут бывает северное сияние.

-Да ладно.

-А вот и правда. Какая-то особенная аномалия, и иногда ночью в небе будто включают дискотеку. А те шестеро... Пожили, скорее всего, где-нибудь в этих местах, покайфовали, потусовались... А потом ушли себе спокойно за перевал и спустились где-нибудь с другой стороны.

-С ними ведь и девушка была, - напомнила Муха. - Я тогда боялась, что она склеит моего Эльфа и заберет себе. Но Эльф вернулся, говнюк распроклятый, а девушка исчезла.

-Точно, была какая-то герла. Не из наших.

-Кстати, а как Лина? Помнишь Лину? Лысая такая. Из Питера.

-Конечно, помню. Улетела она.

-В смысле?

-Вышла замуж за, говорят, миллионера. И уехала с ним в Калифорнию.

-Не может быть!

-Представь себе. Этот чудак приехал изучать жизнь питерской богемы. Есть же на свете чудаки! Тогда это, понимаешь, модно у них было - изучать жизнь богемы. Встретил, значит, нашу Лину на какой-то тусовке, быстренько на ней женился и увез ее с собой. А она там, в Калифорнии развернулась и организовала общину здорового образа жизни. А может, я путаю что-то... Может, это вовсе и не Лину увезли, а кого-то другого... Столько следов запуталось с тех пор, затерялось...

Рябина зашевелилась, вытащила из рюкзака полбутылки "Массандры" и зубами откупорила пробку. Затем достала два смятых картонных стакана, расправила, налила в них портвейн и один протянула Мухе.

- Ну что, за тебя, гражданка Копенгагена! - сказала она иронично, но без улыбки.

-Тогда уж и за тебя, гражданка Тель-Авива! - усмехнулась Муха.

Волшебство, сотканное и того, чего нет - волшебство, которым был пропитан местный воздух - смешалось со встречными потоками чего-то плотного, материального и заставившего их обеих слегка напрячься.

Они ошалело переглянулись, словно что-то вспомнили или резко протрезвели: холодная и неотменимая реальность выросла перед ними, как эсминец, выплывший из тумана - встала, постояла секунду, о себе напоминая, и грозно ушла обратно в зыбь - до новой встречи.

Стаканчики неслышно соприкоснулись, и они выпили.

-За что бы еще выпить, а? За что-нибудь надо важное, - Рябина озабочено наморщила лоб.

- Наверно, за то, что счастья нет, зато покой и воля, слава Богу, пока еще на месте.

-Да, это да. Это ты права!

Рябина энергично закивала и осушила стаканчик

-Странное место, скажи? А давай уйдем отсюда? - внезапно предложила она.

-Эй, - закричал мальчик. - Смотрите, что я нашел!

Они вскочили, пересекли поляну и приблизились к кустам и густым травяным зарослям. Здесь, как и всюду, хозяйничала осень: все было подсохшим, привядшим, с налетом ржавчины.

- Какие-то развалины!

Действительно: среди остий подсохшей травы, колючек и палок - все это, как на многих урочищах и пепелищах, произрастало в этом месте изобильно - виднелись развалины дома, обломки кирпичных стен и даже листы ржавого железа, некогда покрывавшего кровлю. В стороне почти целая и неплохо сохранившаяся лежала печная труба. Остатки дома потемнели от времени, погоды или пожара. Большую часть, видимо, растащили на кирпичи. Скорее всего, попросту вывезли. Кое-какую мебель тоже, вероятно, увезли, а может она так и осталась лежать и гнить, погребенная под многолетней высохшей травой, мусором, битым кирпичом.

-Это же тот самый дом! Так вот он, значит, где, - воскликнула Муха. - Я же тебе говорила - лесничество...

-Бывшее лесничество, - поправила ее Муха. - Разрушено, видимо, давно. Сколько времени прошло с тех пор, десять лет?

-Да, ровно десять.

Портвейн допивали из горлышка - впрочем, им было не привыкать. А передавая из рук в руки бутылку, осторожно, в тайне друг от друга и даже от самих себя, поглядывали по сторонам, пытаясь угадать источник растущего беспокойства. Неназваная опасность ходила вокруг, сужая круги. И Мухе, и Рябине стало вдруг тяжелее обычного, тревожнее обычного. Каждая думала о своем, но потом они поделились домыслами и сравнили их, удивляясь созвучию. Они думали о том, что их люди ушли. Исчезли, вымерли. Сточились, как слишком мягкотелые декоративные ножи, не приспособленные для интенсивной кухонной резки. Или ушли в наипрямейшем смысле - уехали, уплыли, улетели. Каждый из них стремился вскочить в свой единственный поезд - не рассуждая, поезд ли это живых или, быть может, поезд мертвых. Они питались воздухом того времени - времени, которое обещало быть вечным, но закончилось, так толком и не начавшись. Им необходимы были яркие и сладкие - а на поверку тлетворные и с ядовитой подложкой - обещания, растворенные в этом воздухе. Обещания, которые не сбылись. Так некоторые бутоны некоторых цветов вместо того чтобы раскрываться и благоухать, съеживаются и темнеют, а потом отваливаются и упадают на землю. Новая требовательная реальность уже призывала к трезвению и действию взамен расслабленности и эйфории. И, не перенеся абстиненции, они уходили.