Названия мест что-то пробуждали у нее в памяти, но всякий раз, когда Магдалена пыталась ухватиться за мысль, от нее ускользала самая суть.

Шонгау, Сойен, Обераммергау… Шонгау, Сойен, Обераммергау…

Женщина подогнала осла, отчего тот явно не пришел в восторг. На руке у нее засохла тонкая корка соли, и Магдалена попробовала ее лизнуть. В последние дни она много потела, и соль пошла бы ей на пользу. Но ее вкус пробудил воспоминания о том ужасном видении, когда она тонула в бочке, как в гробу, и под конец ощутила во рту жидкость, солоноватую, словно кровь.

Магдалена невольно вздрогнула.

Словно кровь…

Она тихо вскрикнула. Вкус во рту словно запустил последовательность мыслей, которые за долю секунды пронеслись у нее в голове. Мельчайшие детали, обрывки фраз, запахи и вкус, точно части мозаики, выстроились в одну общую картину.

Соленая, как кровь…

Магдалена вдруг поняла, за что должна была умереть, почему заставили замолчать Лукаса и что было нужно тирольцу в подвале Сойена. Увиденное Барбарой в Шонгау тоже внезапно обретало смысл, как и тот странный хозяин из Обераммергау.

– Эй, Франциск, давай побыстрее, черт тебя подери! Или мне пинка тебе поддать?

Она с силой сдавила ослу бока пятками, так что тот испуганно заржал и пошел быстрее. Магдалена хмуро наклонилась к его шее. Впереди раскинулась стиснутая горами долина, в дальней части которой лежал Обераммергау.

Разгадка была у нее прямо перед глазами.

Симон двинулся к Жертвенному холму, и одновременно с неба упали первые капли. Они были холодные и больно секли по лицу. Ветер тоже подул до того холодный, что Симон стал мерзнуть в своем тонком плаще. Неужели зима вновь заявила о своих правах под конец весны? Хотя Фронвизер слышал, что в горах снег мог выпадать и в июне. Он в который раз ощутил тоску по родному Шонгау. В каких-то двадцати милях отсюда, а словно в каком-то другом, более дружелюбном мире…

Симон перешел мост через Аммер, двинулся дальше по тропе, мимо пастбищ, и на всем пути ему не попалось навстречу ни одного человека. Это его нисколько не удивило: какой благоразумный человек выйдет из дома в такую погоду?

Такой, который затевает что-то недоброе…

Резкий порыв сорвал с головы шляпу. Симон выругался и погнался за ней по слякоти. Шляпу все уносило, словно клочок соломы, а когда она снова упала на землю, то угодила прямо в зловонную коровью лепешку. Симон поднял шляпу кончиками пальцев и наскоро очистил. Шляпа – купленная в Аугсбурге, из плотного войлока, с красным петушиным пером – была единственной дорогой вещью, которую он взял в Обераммергау. Фронвизер не стал надевать ничего дорогого в эту поездку – кроме этой шляпы. Этот случай, как ни странно, рассердил его сильнее, чем любое из последних событий. Наверное, легче было злиться из-за какой-нибудь ерунды, объяснимой и не такой зловещей, как черные всадники, круги из камней, странные фигурки и мертвые артисты-апостолы…

Очистив кое-как шляпу, Симон вновь водворил ее на голову и продолжил путь. В скором времени он углубился в лес и по знакомой уже тропе направился к Кофелю. Он помнил, что скоро впереди покажется покатый луг, а за ним – расчищенный холм, который у местных жителей назывался Жертвенным. Почему Вюрмзеер хотел встретиться с извозчиком именно там, для Симона по-прежнему оставалось тайной. Ему вспомнились детские останки, которые он там обнаружил, и рассказы женщины, матери Мартина.

Прежде, в древние времена, на том холме приносили в жертву людей…

Солнце зашло совсем недавно, но было уже темно, как в полночь. Над горами прокатился раскат грома, и дождь действительно сменился мокрым снегом. Хлопья его липли к плащу и шляпе, Симон застучал зубами.

В темноте зажглось несколько огоньков – судя по всему, факелы. Похоже, все были в сборе. Симон стал считать и остановился в недоумении. Он рассчитывал увидеть несколько человек в лесу, а их собралось на холме не меньше десяти! Кроме того, сквозь ветер слышалось какое-то бормотание, шелест голосов… Симон спрятался за одним из многочисленных валунов по краю луга, чтобы с безопасного расстояния понаблюдать за происходящим. Только теперь он заметил, что слева от холма горели еще огни. Целое море огней!

Кто они такие, черт возьми?

Несмотря на холод и сырость, Симон опустился на четвереньки и стал подбираться поближе к холму. Так он еще больше пачкался в коровьем навозе, но едва ли обратил на это внимание. В нос ударил запах скисшей, недожеванной травы, но цирюльник был слишком сосредоточен на том, чтобы привлекать как можно меньше внимания.

Теперь Симон мог различить отдельные силуэты, стекавшиеся к холму. К своему ужасу, он увидел среди них не только мужчин, но и женщин, и даже детей. Это они издавали то жуткое бормотание, которое Симон слышал прежде. Все смотрели на холм, на вершине которого была установлена странная конструкция. Симон с хрипом втянул воздух, когда в свете факелов разглядел форму.

Это определенно был крест.

На нем головой вниз висел тучный человек. Слишком далеко, чтобы разглядеть подробнее. Но у Симона не возникало сомнений насчет его.

Файстенмантель! Они распяли Файстенмантеля!

Холм, крест, множество народу… Симон прижал ладонь ко рту, чтобы не вскрикнуть. Зрелище походило на извращенное подобие мистерии – словно дьявол решил переписать пьесу на свой лад.

И только теперь Фронвизер осознал, что означает все это сборище.

Вся деревня и есть убийца…

По всей видимости, все жители Обераммергау собрались на этом холме, чтобы принести ненавистного старосту в жертву каким-то темным силам.

Примерно в миле от происходящего на холме Якоб Куизль шагал в направлении Обераммергау. Над деревней сгущался сумрак, лишь в некоторых окнах горел свет. Издалека селение казалось пустынным, вымершим. Такие повсеместно встречались во время войны.

Порывистый ветер и холодный дождь хлестали по лицу. Куизль надвинул шляпу на лоб и ссутулился. Позади сверкнуло несколько молний, Кофель осветило жутким сиянием. Послышался отдаленный раскат грома, рокот, словно какой-то гигантский зверь неохотно отступал прочь.

Корзину, которая служила ему для маскировки, палач еще раньше вышвырнул в яму. Полдня он таскал ее за спиной, разыскивая Ксавера. Предприятие, как он теперь был вынужден признать, оказалось совершенно безнадежное. В долине и горах вокруг нее было достаточно укрытий, чтобы спрятать целую армию. Куизль расспрашивал всех бродячих торговцев и прочих подозрительных типов, каких встречал между Этталем и Унтераммергау, но никто из них не видел Ксавера.

Тем не менее Якоб был уверен, что молодой резчик по-прежнему где-то поблизости. Его миссия осталась незавершенной, не все фарисеи еще розданы. Всего фигурок было около десяти, четыре уже нашли своих владельцев.

Так для кого предназначены остальные?

И почему?

Якоб видел тогда, в камере, сумасшедший блеск в глазах Ксавера. Этот парень одержим, он не угомонится, пока не достигнет поставленной цели. Однако не имело смысла разыскивать его в темноте, да еще в такой ветер и дождь. И только по одной причине Куизль не прекратил поиски раньше.

В темноте можно увидеть свет пламени.

Было сыро и холодно. Если Ксавер где-то в горах, он наверняка разведет костер. И каким бы маленьким ни был этот костер, Якоб его заметит. На зрение палач мог положиться так же уверенно, как и на свой прославленный нюх.

И тогда, парень, ты расскажешь мне, что происходит в деревне.

Но до этой минуты Куизль так и не увидел ни единого огонька. Как и в Обераммергау, что показалось ему довольно странным.

Куда все подевались? Неужели дрыхнут уже, дурни деревенские?

Что ж, не важно, что там происходит, на улице чертовски холодно, и ему срочно нужно выкурить трубку. Поэтому палач прибавил шагу. И в следующий миг в горах вспыхнул огонек. Он загорелся примерно в четверти мили, выше по склону. Поначалу Куизль решил, что это очередная молния, но огонек продолжал мерцать.