Операция длилась больше часа и потребовала от него полного сосредоточения. На столе перед ним лежал юноша, которого Куизль с дровосеками вытащили из-под валуна. Лицо у него было до того бледным, будто в парне вообще не осталось крови, но дыхание было ровным, только веки едва заметно трепетали. Почти сразу, как только Симон взялся за пилу, бедняга потерял сознание. Но прежде он так кричал, что сбежались соседи и принялись заглядывать в окна. Куизль, который все это время находился рядом, свирепо глянул на них и послал к дьяволу. После этого стало спокойнее.

Покуривая трубку, палач накладывал свежую повязку на культю. Всюду валялись окровавленные тряпки, над липкими лужами гудели мухи, цирюльня походила на бойню.

– Неплохо справился, – проговорил Куизль. – Рука не дрогнула, так и до́лжно хорошему хирургу.

Симон насторожился.

– Это что, похвала? – спросил он. – Впервые слышу от вас подобное.

– Чудеса все-таки случаются.

Куизль усмехнулся и завязал последний узел. Во время операции он держал юношу мертвой хваткой и то и дело вливал ему в рот настойку, перемешанную с отваром из белены. Симон еще на месте понял, что левую ногу по колено придется отнять. Даже если б ему удалось вправить раздробленную кость и затянуть культю в лубок, юноша скорее всего умер бы от гангрены.

Сначала Симон рассек скальпелем кожу и плоть чуть ниже колена, после чего распилил кость. В этот момент сомнению не было места и действовать следовало без промедления. В противном случае боль стала бы непереносимой – не помогли бы ни настойка, ни белена, – и юноша умер бы от шока. Прижечь рану в завершение, чтобы остановить кровь, следовало так же быстро.

– Досадно, что у меня нет здесь своих инструментов, – проворчал Фронвизер и опустился на шаткую скамейку. – Пила тут ржавая и тупая, а скальпель до того грязный, будто прежний цирюльник в огороде им копался.

Симон, конечно, отмыл скальпель, хоть собратья по ремеслу в большинстве своем считали, что это ни к чему. Но очистить его удалось лишь поверхностно, да и тряпки, которые они использовали, пахли плесенью. Цирюльник с отвращением показал на полки, уставленные банками с жабами и коровьими глазами:

– Этот Ландес был суеверный портач! Как можно утверждать, что порошок высушенных трупов помогает при головных болях, а кровь обезглавленных спасает от припадков?

– Хм, по-моему, я и у тебя в цирюльне видел мумиё, – с ухмылкой отозвался Куизль и выпустил дым.

– Потому что люди верят в него, – согласился Симон. – Иногда вера лучше любых лекарств.

– Вера, надежда и любовь. – Якоб кивнул на лежавшего без сознания юношу: – Почему, кстати, о бедняге никто не хлопочет? У него нет семьи?

– Это еще предстоит выяснить. – Симон тяжело поднялся. – Лучше расспрошу Кайзера. Он все-таки учитель и должен знать всех местных детей и подростков. Все равно я собирался проведать Петера. Занятия давно закончились.

– Иди, выясняй. После всего, что он тут выпил, парень все равно будет спать как покойник. – Палач потянулся и вышел в коридор, при этом ему пришлось пригнуться в дверях. – Лехнер требует отчета. Видимо, хочет, чтобы я раздобыл ему убийцу где-нибудь в поле, как будто это сорняк какой. Но придется ему подождать.

С этими словами он вышел за дверь, и только его тяжелые шаги еще слышались какое-то время.

Через некоторое время Симон брел, погруженный в раздумья, по грязным переулкам Обераммергау, к дому учителя. Ампутация в который раз уже показала ему, сколь беспомощен человек перед лицом болезней и увечий. Вот если б удалось справиться хотя бы с болью! Конечно, существовали средства вроде альрауна, белены или мака, которые приглушали боль. Но она никуда не исчезала, всегда была рядом и рано или поздно лишала рассудка.

Вскоре Симон дошел до дома Георга Кайзера и ощутил радость, предвкушая встречу с сыном. Он огляделся. Земля в палисаднике была недавно разрыхлена, рядом стояла тележка, как если бы Кайзер был занят садовыми работами. Но Симон никого не увидел. И когда постучал в дверь, никто ему не открыл.

– Петер! – крикнул в тишине Фронвизер. – Ты здесь?

Он нахмурился. Быть может, Петер где-нибудь в деревне, выполняет поручение Кайзера? А может, они до сих пор в школе при церкви? Хотя уже перевалило за полдень и занятия давно закончились… Симон развернулся и двинулся в сторону церкви. Уже издали он услышал голоса, доносившиеся со стороны кладбища, заглянул через низкую ограду и увидел среди надгробий несколько человек. Еще несколько стояли на сцене, на которой поставили длинный, грубо сколоченный стол и стулья.

«Репетиция! – пронеслось в голове у цирюльника. – Совсем забыл про нее… Петер наверняка там, смотрит».

Симон не смог отыскать взглядом сына. Тогда он открыл калитку и, охваченный любопытством, приблизился к группе. Со сцены донесся монотонный голос. Очевидно, они как раз репетировали сцену Тайной Вечери.

– Э… сие есть плоть Моя, э… кое за вас предается…

– Громче! – воскликнул Георг Кайзер. Симон заметил его в группе перед сценой. Он держал в руках несколько помятых листков и время от времени заглядывал в них. – Я едва понимаю тебя, Йозеф. А что будет, когда здесь соберутся сотни людей?

Молодой бородатый мужчина, который, судя по всему, исполнял роль Иисуса, тяжело вздохнул. Как и большинство актеров, он был в длинном белом одеянии.

– Так я и слов-то еще не знаю толком, – пробормотал Иисус.

– Да это же сцена Тайной Вечери! – проворчал Кайзер. – Вы же все знаете ее по Святому причастию. Или ты в церкви никогда не бывал? Ну, дальше! – Он громко продекламировал: – Сие есть кровь Моя в Завете Новом, коя за вас прольется. Вкусите и творите сие в мое… – Он ободрительно взглянул на Йозефа. – Ну, дальше?

– Боже милостивый, нет во всем этом толку! – заявил другой актер на сцене.

Это был распорядитель склада Себастьян Зайлер, Симон не сразу узнал его в рыжем парике. Зайлер исполнял роль Иуды и, в отличие от остальных, был в желтом одеянии.

– С Зепплем в роли Иисуса у нас ничего не выйдет, – продолжал он ворчать. – Крестьянин в роли Спасителя! Если б я его исполнял, мы бы давно продвинулись дальше.

– Так, получается, толстяк Иуда будет теперь играть Иисуса? – насмешливо спросил Конрад Файстенмантель, для которого Кайзер со священником предусмотрели роль апостола Петра; он развалился за столом на одной из скамей. – Да, лучше не придумаешь.

– Я не Иуда, а только играю его, – ответил Зайлер. Вид у него был усталый и сонный. – Но кое-кто, похоже, не видит разницы.

– Долго мы тут торчать будем? – спросил Иисус Христос. – Мне еще скотину накормить надо и сарай вымести.

– Будем торчать, пока я не скажу! – выругался апостол Петр. – А если и впредь будешь задавать идиотские вопросы, засунь плоть Свою себе в зад!

– Ну и пожалуйста, не буду я Иисуса играть, – ответил обиженно Йозеф и стянул белую тунику. – Поищите другого дурака на роль мессии. Все равно слишком опасно играть в этой мистерии.

Он спрыгнул со сцены и скрылся за надгробьями.

– Йозеф, Йозеф, постой же! – закричал ему вслед Георг Кайзер и побежал за Спасителем. – Файстенмантель вовсе не это имел в виду.

– Конечно, он это имел в виду, – прошипел другой апостол. – Толстяк раздает приказы, а нам хвост поджимать…

– Попридержи язык, Матис, – ответил Файстенмантель, вероятно услышав слова апостола Матфея, и погрозил пальцем. – Лучше проследи, чтобы декорации преисподней были готовы к сроку. Я немалые деньги твоим столярам заплатил!

– Как я поспею к сроку, если священник каждый день дает новые указания, как должен выглядеть ад! – возмутился тот. – К тому же Ганс Гёбль обещал намалевать мне языки пламени, но его, наверное, самого скоро поджарят…

Файстенмантель хотел возразить, но тут вернулся Кайзер. Он покачал головой: похоже, на сегодня Иисус отказался выполнять свои обязанности. Учитель вздохнул и обратился к остальным:

– Боюсь, сегодня нет смысла продолжать. Я чуть позже еще поговорю с Йозефом. Значит, встретимся завтра в это же время.