Могучих империй, Западной Римской и Восточной, она же Византия. Так ведь и Русь-Гардарика, она же Великое Киевское княжество, лишь немного уступает Риму изначальному, а Рим Восточный и вовсе не раз ставила на колени. Поход князей Аскольда и Дира, щит Хельги Вещего на вратах Константинополя, да и чуть было не удавшаяся попытка Святослава Великого скинуть византийского императора, заменив его своей куклой.

Нет, отказаться нельзя. Это будет уже прямое оскорбление, узнав про которое. Хальфдан Мрачный просто обязан будет объявить войну братству. И все его в этом поддержат, особенно, как бы забавно это ни было, ближние соседи Йоомсборга.

Проклиная себя за то, что не обладает большой хитростью, как Хальфдан, этот выкидыш йотуна Локи, Сигвальди выдавил из себя улыбку, заявив:

— Это честь для нас, йомсвикингов. Мы готовы послать в Киев любого подходящего человека. И принять того, кого пришлет сюда конунг Хальфдан.

— Он будет рад это услышать, — улыбкой вежливой касатки выразил свои чувства Богумил. Жаль, что человек, который более всех подходил для того, чтобы стать первым посланником Йомсборга в Киеве, не может этого сделать, — выждав некоторое время, послушав перешептывания некоторых йомсвикингов и переглядывания не совсем понимающих высказано замечание лидеров братства, Богумил продолжил. Мой конунг не хотел бы подвергать тяготам морского перехода и тем паче сухопутного вашего брата, ярл Сигвальди. После злодейского покушения ему необходимо время, чтобы оправиться от ран. Как хорошо, что пославший убийц злодей просчитался, недооценив воинское мастерство Торкеля Высокого. Погибни он от рук предавших ваше братство Мы бы не имели возможности так хорошо и успешно разрешить наши дела. Конунг еще не знает о случившемся, но я знаю его. Он будет счастлив, что ваш брат, ярл, жив, а вскоре будет и полностью здоров.

— Кого тогда он захочет видеть посланником Йомсборга? — процедил Сигвальди, осознавая, что своим многословьем Богумил аккуратно и ненавязчиво намекает на заинтересованность в смерти Торкеля сторонников отсутствия перемен и нежелательности союза с Киевом.

— Славного воина и не лишенного умения видеть скрытое. Это Эйнар Густавсон, не последний человек среди вашего братства. Да и конунг Хальфдан с ним уже знаком. Уверен, он будет рад видеть его первы м и почетным посланником. О, совсем ненадолго! воскликнул Богумил, предупреждая возможные возражения. Он всего лишь покажется при дворе конунга, своим присутствием олицетворяя силу и могущество Йомсборга, после чего, немного погостив. Отправится обратно. Хальфдан Мрачный понимает, что лишаться столь опытного военачальника никак нельзя. Впрочем, вы, ярл Сигвальди, можете послать и иного из своих людей. Но конунг был бы рад видеть если не вашего брата, то хотя бы Эйнара. Уважьте его просьбу А мы проследим, чтобы уж с ним точно ничего не случилось по дороге. После случившегося с Торкелем сами понимаете, придется быть осторожными.

И вновь, скрипя зубами, Сигвальди вынужден был выдавливать из себя не только согласие, но и хвалебные слова насчет Эйнара. Ведь посол в своих речах не сказал ничего обидного. Более того, беспокоился о возможных неприятностях верхушки братства. Да и всего лишь передавал просьбу своего конунга. Вот только иные просьбы посильнее других требований бывают.

Послать вместо Эйнара другого, верного ему человека? Тогда сторонники Эйнара и Торкеля окончательно уверятся, что ярл Сигвальди покушался на жизнь своего брата. Ведь виновники не найдены, а исполнители, что ни говори, его сторонники, верные и последовательные, пусть и из простых братьев. И что получится? Братство разломится, превратившись из единой силы в раздираемое сварами образование. Затем налетят окрестные стервятники и И все, конец. Оставалось лишь соглашаться, понимая, что этоже плохо. Получив такое явственное признание своих заслуг, Эйнар все равно не станет его сторонником. Не изменит свои убеждения. Более того, упрочит их, станет еще сильнее требовать перемен, союза с конунгом Руси.

А уж что подумают властители ближних стран? Та же Польша, Дания, Западная, она же Священная, Римская империя Все они и так подозревают йомсвикингов в слишком тесных связях с Киевом после свержения Владимира Святославовича. Тут ведь не обычные распри, а столкновение старой и новой веры. Теперь же Йомсборг вдруг признается Киевом как не простое братство наемников, а как полноценное государство, пусть и небольшое размером. Более того, этому государству оказываются такие знаки внимания, какие подобают лишь надежному союзнику.

И горше всего было ярлу Сигвальди видеть торжествующую ухмылку на лице Эйнара. Да и родной брат, хоть и избегал видимых проявлений радости, а уж злорадствовать тем более не стал бы, был доволен. Все оборачивалось именно так, как он хотел. Пусть сейчас он, Сигвальди, и не согласился вступить с Киевом в союз, но этого уже вряд ли избежать. Можно лишь оттянуть неизбежное. Насколько? Месяцы, может быть год-другой, но не более того. Иные пути станут для братства еще более дурными, не изменив его, а скорее уничтожив частично либо полностью.

— Будь ты проклят, варяг, — еще слышно прошептал ярл, имея в виду не удаляющегося Богумила, бывшего хирдмана, а ныне посланника Харальда Мрачного, а его повелителя. — Будь ты проклят!

Знакомые земли, родная речь, общее ощущение знакомых с детства мест. Но радовало ли это душу того, кто потерял немалую ее часть? Станислав не мог толком ответить на сей вопрос, обращенный к самому себе. Да и никто не мог, даже едущая рядом с ним девушка, ставшая его спутницей по воле жены великого князя Киевского и его советников.

Вельмира Станислав повторил ее имя, еле заметно шевеля губами. Вспомнил, как встретил ее в первый раз, у храма Лады. Того самого, жрицей которого была и Драгомира. Тогда эта девушка проскользнула мимо, бросив лишь пару слов о том, что его ждут, но несколько погодя. И вот через несколько дней оказалось, что именно она будет сопутствовать ему.

Хотя нет, не сопутствовать, а быть незримой направляющей рукой, его советчицей и скрытой главой, на коей и лежит ответственность за выполнение поручения. И ей это удавалось. Зато ему, особенно поначалу, было тяжко и душно находиться в чужой шкуре, откликаться на совершенно иное имя, держать в голове вехи жизни этого человека, ныне уже мертвого. Да, мертвого, причем Станислав сильно сомневался, что и тело его хоть кем-то будет найдено. Он помнил Драгомиру, равно как и ее слова: «Тело должны съесть не звери, но рыбы и раки. Они кости хоть оставляют, но под водой, куда мало кто сунется». Раньше он думал, что лишь его любовь такая решительная. Оказалось, что и все ее сестры по вере из храмов Лады в той или иной мере повторяют те самые черты, более приличествующие воинам-мужчинам.

Впрочем, в том числе и из-за этого он и полюбил ее всем сердцем, душой, разумом. Теперь ее нет, а он еще живет. Ради того, чтобы отомстить. И ради этого согласен и рядиться в чужую шкуру, и убивать из-за угла кинжалом в спину, и вообще делать все то, что хоть немного утолит вечно терзающую душевную боль.

Сейчас он был Михаилом Выгожским, сыном одного из малозаметных сотников, несущих стражу возле Бардо, малого города близ чешского рубежа. Дальний угол, о выходцах из него в том же Гнезно, куда они сейчас направлялись, ведали слабо. Потому и особенной угрозы наткнуться на кого-либо, знающего семью Выгожских, не ожидалось.

Первая же часть замысла прошла и вовсе отменно. Правда, сначала при его обучении в Киеве, Станислав думал, что они отправятся к старому порубежью с венедскими землями, в Любуш и дальше. Однако, советники Хальфдана передумали. Сочли, что это слишком дальний путь, а земли рядом с пруссами куда ближе. Тот же град Гржебск и близок к Руси, и рядом с пруссами, и связи у жриц Лады там имелись. Вот туда они и направились в поисках одного из малоземельных князей, что роняли слюну, глядя на земли соседей.