- Праведных? - недоверчиво переспросил Атаназ. - Разве это был не грех?

   - Ты забыл, что мне сложно судить объективно. - В прозрачных глазах Нихэля, в которых теперь плясали отблески пламени, появилась хитринка.

   - Да, мало от вас пользы, - притворно вздохнул мальчик и улыбнулся.

   Нихэль улыбнулся в ответ, но через секунду его лицо приобрело серьезное выражение.

   - Чтобы от меня был хоть какой-то прок, я передам тебе некое ценное знание, которое я приобрел совсем недавно.

   - Какое? - Мальчик с любопытством подался вперед, но тут же рухнул снова на подушку.

   - Не переутомляйся. - Нихэль подошел ближе к кровати. - Сначала скажи, какой ты сделал вывод из нашего разговора.

   Мальчик призадумался.

   - Ну, судя по всему, в Ад я не попаду, что не может не радовать.

   - Ты и правда храбрый, раз так просто говоришь об этом.

   Атаназ отмахнулся.

   - У меня нет лишнего времени. Ни времени на испуг, ни времени на мысли о страхе. Я реалист, насколько могу себе это позволить.

   Нихэль смотрел на мальчика и видел лишь изможденное тело. Как странны забавы судьбы. Едва тлеющий уголек жизни способен вмещать настолько сильный дух. Печальная утрата для мира.

   - Кроме Ада и Рая, есть еще одно место, в котором не хотел бы я пожелать очутиться твоей душе, - начал Нихэль.

   - Вы о Чистилище? - перебил его Атаназ. - Место не из приятных. Не хотелось бы проходить, конечно, те местные процедуры очищения. Православным на этот счет проще: Рай и Ад - больше ничего. Туда или сюда и баста.

   Мальчик пытался шутить, но Нихэль его не поддержал. Увидев мрачность на лице собеседника, Атаназ смолк.

   - Я говорю не о Чистилище, мальчик. А о другом месте. Месте, достаточно молодом еще, не успевшем просуществовать и десяток лет. О существовании его я сам узнал совсем недавно.

   В комнате сгустилось напряжение. Мальчик внимательно смотрел в глаза Нихэля, стараясь предугадать дальнейшие слова.

   - Что это за место?

   Мужчина отвлекся от созерцания свечи. Казалось, он смотрел на пламя, чтобы избавиться от удручающих его мыслей.

   - Имя ему "Обитель Душ". Оно наполнено пустотой и рождено пустотой. Оно не ведает различий - и праведники, и грешники - ему все равны. Душа любого может оказаться там, в оплоте разложения жизни. Нематериальное не может гнить, но там даже душа обречена на вечное гниение.

   - П-почему вы решили поделиться этим знанием? - Голос Атаназа предательски дрогнул.

   Нихэль печально склонил голову.

   - Знай, я не говорю это отчаявшемуся и потерявшему себя человеку, потому что ты не такой. Я рассказываю это путнику, находящемуся в начале его пути. Смертного, но все же пути.

   Атаназ громко сглотнул и сжался в комочек. Нихэль продолжал говорить:

   - Мне неведомо, как попадают в Обитель Душ и есть ли выбор. Но я хочу сказать, если вдруг тебе предоставят этот выбор, никогда не обращай взор свой в сторону Обители Душ. Слышишь? Никогда!

   В глазах Нихэля вспыхнул непонятный огонь, и он устремился к двери.

   - Господин Рош!

   Нихэль остановился, но не повернулся. С каким-то своим внутренним удовлетворением он отметил, что тон мальчишки остался прежним. Он не испуган, а значит, для него не все потеряно. Может быть, не в этой жизни, но там, за завесой существования, Атаназ Поль сможет выстоять свою душу. Или хотя бы попытается. Но даже попытки дорогого стоят.

   Атаназ вновь позвал его, и на этот раз Нихэль обернулся.

   - Насколько ужасно это место? - спросил мальчик, серьезно глядя в бесцветные глаза мужчины у двери.

   Нихэль, вздохнув, опустил взгляд, но тотчас вновь воззрился на мальчика.

   - И заклятому врагу своему я бы не пожелал познать всей сути глубинной Обители Душ...

[К оглавлению]

АРКА 1. Пространство Земли  ИСКУССТВО ВЫБИРАТЬ МЕРИЛА

  Выживая - не сдавайся,

  А умирая - кусайся...

[К оглавлению]

Глава 1  МИЛЫЙ СОЦИОПАТ

  Я буду вращать этот мир на мизинце,

  Мой путь отражен будет в каждой глазнице.

  Я буду следить за падением грез,

  За каждой капелью оправданных слез,

  За рухнувшей башней земного господства,

  За любым проявлением людского уродства,

  За слабостью жизни в ее откровении,

  За потерянным шансом узнать искупление,

  И слышать я буду вздохи адского страха,

  И ждать, предвкушая, последнего краха.

  А когда, затерявшись в бесчинствующей мгле,

  Потянешь с мольбою ты руки ко мне,

  Не внемлю словам, мне скучно до боли,

  А значит, не ждать ни спасения, ни воли,

  Как редкого дара от Бога убийце,

  Ведь теперь я вращаю миры на мизинце...

   В воздух взвились пожелтевшие листья. В этом году осень наступила слишком рано. Казалось, что она не дала лету вволю порезвиться в последние мгновения его царствования, словно не в меру заботливая мамаша, цепким движением выхватывающая малыша из песочницы в разгар игры.

   Раздосадованная вереница школьников недовольно пересекала границу, отделявшую мир мирского легкомыслия от мира черствых глубокомысленных идей и являвшую собой украшенные легкой ржавчиной школьные ворота.

   Те, кому уже посчастливилось миновать "врата в бездну", они же школьные ворота, они же "пора сдавать на металлолом, а то скоро вальнутся и пришибут какого-нибудь шкета", сонно шлепали через двор, под завязку забитый опавшими листьями. Странное обстоятельство: деревья росли лишь по краям двора у самого забора, а школьный сад располагался на другой стороне за зданием, но это большущее открытое пространство перед школой в осенний период покрывалось одеялом опавшей листвы, словно над ним разом встряхивал шевелюрой целый лес. Забавные нынче штуки любил вытворять ветер.

   Школьники двигались вперед по дорожке почти по идеально прямой траектории. Лишь где-то примерно на середине их идеальный проход прерывался, и они, позевывая, обтекали живой массой стоящую на пути фигурку и на автопилоте продолжали путь к сероватому зданию школы № 15. Фигура мешала движению, но попыток отойти не предпринимала. Высокий парень, не обращая внимание на толкучку вокруг него, стоял, уткнувшись взглядом себе под ноги, и прерывал созерцание земли лишь только тогда, когда кто-то из проходивших, зевая, брал слишком высокую тональность в голосе, совсем не подходившую под сонное апатичное утро.

   На вид юноше было шестнадцать лет от роду. Высокий, худой, в совокупности должно выходить нечто несуразное и ломкое, как у марионеточной куколки, состоящей из одних тонких палочек, но нет. Возможно, здесь большую роль играл темно-серый костюм, идеально подогнанный и облегающий тело в аккуратном модном порыве. Через руку перекинуто черное пальто. Тщательно подобранная черная водолазка под горло выгодно оттеняла кожу, и на темном фоне можно было разглядеть совершенной формы подбородок. Но если костюм привлекал внимание своей скрупулезной подобранностью, то лицо юноши заставляло прилипать к нему взглядом совершенно неосознанно. Не лицо сногсшибательного красавца, отнюдь нет, всего лишь приятно привлекательное, но до странности пустое и бесстрастное. Не поймешь с первого раза, какое впечатление он на тебя производит, и стараешься разглядеть еще и еще, словно с равной периодичностью черпаешь ложкой суп, твердя "я не распробовал". Овальное лицо и впалые щеки, выступающие скулы и кожа с легким голубоватым оттенком, придающая слишком удлиненному лицу мягкое изящество. Ухоженные иссиня черные волосы и длинная челка, аккуратно зачесанная в левую сторону, чтобы не попадала в глаза. За стеклами очков выделялись яркие, светящиеся холодом глаза карего, почти черного цвета. Совсем неуместный холод для такого теплого оттенка. Даже сквозь стекла можно было разглядеть резкий контраст чисто белого белка и радужки. Юноша плотно сжимал губы, отчего они казались уже, чем были на самом деле. И то, как он сжимал губы, то, как скользил по вам холодным взглядом, неизменно вынуждало рассматривать это лицо снова и снова, будто в поисках чего-то иного под внешней маской равнодушия и следующим слоем, лишенным эмоциональности.