Война за "Любезное наследство".

Холодает, стылый ветер дерёт с сухих веток последние хрусткие листья, ноют к дождю старые раны. Осень. Тоска. Старость. Глаза толком не видят. Уж и при масляной лампе буковки в рукописном трактате не различаю, по вечерам читать не могу. Спать бы надо залечь, ан не спится, только и остаётся, что прошлое ворошить. Из тьмы забвения появляются лица, пути-дороги, битвы прошлого.

Снова на ум приходит война "За любезное наследство". Вспомнилось как Бирюков мы побили, как отняли у них половину всего что было, как забрали зброй и оружие, да и погнали с дороги торной как псов шелудивых. Помню, как истомленный до невозможности, спать рухнул, повелев напоследок лагерь разбить. Только поспать долго не пришлось, батюшка во сне привиделся, суровый такой. Треснул он меня стимулом гибким промеж глаз, как бывало, да и сказал наставительно:-"Если Илагон-яростный улыбнулся тебе, то не медли, садись на коня и скачи что есть мочи, а не то та улыбка гримасой обратиться может!". Сказал, да и пошёл на конюшню старшего брата пороть, который опять дворовую девку обрюхатил, почем зря. Подскочил я, как требюшетом подкинутый, все своё воинство на ноги поднял да и распорядиться изволил: войско делить на две части. Первая, которую поведем мы с Твердило Отвердовичем будет из одиннадцати рыцарских копий и шести полусотен литвинов. Вторую ведет ле Хитт, который Череп и дядька-пестун и были там все оставшиеся, большей частью язвленные и обоз наш, безмерно разросшийся. Вот таким манером, как змей двухголовый мы до дороги прямоезжей и доберёмся. Согласно чертежу из тубуса, первая часть быстрее, а вторая на день попозже.

Мудрость батюшки, впору нам пришлась, головной разъезд прислал весточку, по дороге прямоезжей караван идет, по всему видать к герцогине вдовствующей. Как вестник сказывал, он таких караванов не видал еще, словно род литвинский откочевывает. Там телег и возов идет несчитано, да охрана больно добрая. Вот добраться еще не успели, а Илагон-глумливый опять во весь щербатый рот щерится, добыча уже в руки плывет, только взять ее надо с ловкостью. Если темноты подождать, то они возы кругом поставят, а механикус только завтра к вечеру объявится. Подождать с утра, и ловить их пока на дорогу вытягиваются, то они насторожены будут, да и мало ли что за ночь послучается. Лучше бить сейчас, когда солнышко к закату близится, караульщики за день намаялись и все думки у них не о страже зоркой, а о каше жирной. Хоть и наши кони притомленные, пересесть с заводных да на боевых, все ж свежее они. Если крепко ударим, то бой не затянется ведь караульщики послабей одоспешены и нашим коняшкам сил хватит вполне.

Твердило Отвердович, в железах орочьих, неодолимых (все ж одел подарочек, не побрезговал) взялся хвост колонне рубить, я зайду в голову, две полусотни легкие пусть вдоль возов проносятся и всех стрелами поистыкают. Сказано- сделано, когда солнце за деревья зашло, караван был наш, а охраннички частью битые, частью мертвые, частью на милость сдавшиеся. Их не так много оказалось, всего четыре полусотни, все без рыцарей. Для нас сейчас на один понюх, то совсем не Бирюки в ярости.

Купчин собралось, не приведи Илагон-сумрачный, как мух на ослиной туше, три дня на земле провалявшейся. Все орут, все кричат, плачут, волосы на себе рвут, детками малыми клянутся. Голова кругом. Вроде порубить всех, да и дело с концом, ан тоже нельзя, куда нам такую гору товаров деть? Да и герцог, буде прознает про такой выверт, тоже по головке не погладит, герцогство оно не только землей, но и торговлей богатеет, а если я их всех порублю, то кто товары возить будет? Нет, рубить то не дело, тут умственно надо. Ясно одно, те товары к супративникам пускать нельзя, а вообще, что за товары они везут? Та-ак, вот с этого и начну, пока наш обоз не приедет, а пока...

- Твердило Отвердович, давай-ка пока суд да дело, к ночевке готовиться будем, да разошли во все стороны дозоры, а то неровен час уже не караван, а войско подойдет, а мы как слепцы и возьмут нас тепленькими.

Все как всегда, уже привычно поставили возы в круг, свои и торговые, назначили караульщиков. Мне разбили купеческий шатер посреди лагеря и взялся я за труд непосильный. Начал списки товаров смотреть, если где непонятность была, то пажей посылал проверить и все думку гадал как с елки слезть и в прибытке остаться.

К утру стало немного понятней, часть товаров действительно шла в соседнее герцогство, то в основном оружие и зброй разный, при чем за все торговый дом задаток дал. Часть товаров, вот слово хитрое, негациантское - транзитом, к нам на ярмарку. Часть вообще какая-то дурная, где попало продать, потом что попало купить и опять куда-то везти. Была еще часть - диковины разные, вроде как наш механикус ингредиенты для огня искал, то под заказ, среди тех заказов и от нашей герцогинюшки были. Хорош бы я оказался, если б тех купчин порубил. Герцогинюшка она конечно лебедушка, но если ей кто по недоразумению на хвост наступит, тот и трех терций не проживет, бывали случаи, к некоторым и ваш покорный слуга отношение имел, не-е, оборони меня Эйбрен-заступница. Как разобрался я во всем, так и решение появилось. Возьму со всех купчин выкуп, согласно возов которые у них есть и той стоимости, что возы те везут, да и направлю их по тракту к нам, пусть эльф Сарториус разбирается. Только охрану мы частью побили, частью покалечили, а из своих кого дать не выходит, не выходит, а надо. Мужи торговые все ушлые, отправлю их, они дня три пройдут по другой дороге, да и завернут обратно, то-то государь возрадуется - пятерки возов с оружием для ополчения вдовицы.

Чего же с людьми делать? Может охранников под свой баннер поставить? Одоспешить, да по копьям и полусотням раскидать? Надо с Твердилой, рыцарями и дядькой посоветоваться. Все одно вперед идти нельзя, пока наш обоз не подойдет. За этими думами я и уснул, прямо за столом сидючи.

Разбудил меня Отвердович.

- Просыпайся барон, скоро замятня начнется, нарочный из дозора прискакал, в нашу сторону отряд идет.

- Давай гонца.

- Да здесь он уже, сейчас введу.

Дозорный, из молодых литвинов, толком сказал одно:

- Одоспешены добре, но не по нашему, гербов не имеют, всего их семнадцать да еще людишки их, тех много, может тридцать пять, может тридцать семь, да еще телеги странные, на двух больших колесах. Идут не торопясь, сюда появятся как солнце на полдень встанет.

Мы с Твердилой Отвердовичем переглянулись.

- Что-то я не слыхал в наших краях о двухколесных телегах.

- Я тоже. Двухколесные бывали колесницы, про то трактаты пишут, а вот про телеги такие и я не слыхал. Ты ничего не путаешь?

Гонец посмотрел на свою растопыренную ладонь, пошевелил губами и уверенно сказал.

- Точно, на двух.

- Ну ступай пока, подожди там.

- Барон, оно как и побить бы их надо, да вдруг зря, давай засаду устроим, но прежде чем бить, я к ним выеду да поговорю. В моих железах они мне все одно ничего не сделают, а ежели враги они, так мы их без твоей куртуазности поубиваем.

- Хорошо, только не обессудь, но и я с вами, да четыре рыцарских копья, дорогу перехватим и спереди и сзади, а твои по бокам с луками. Так оно наверняка и пораненых у нас не будет. В лагере оставим четыре полусотни, так всем спокойней будет.

Как только молодой литвин о таком не сказал? Кони у них были даже лучше тех, которых мы у Бирюков отобрали. Чудо, а не кони, небольшие, поджарые с маленькой головкой и сухими ногами, расцветки тоже необычной, в большие яблоки. Великолепные кони. Твердило стоял на четыре корпуса впереди нас и молчал, наверное тоже на коней залюбовался. Всадники остановились и беспокойства не выражали, стояли себе и ждали, легкий ветерок трепал лошадиные хвосты на коротких копьях. Зато их люди, по виду оборванцы ярмарочные в разноцветных хламидах, но тоже на таких лошадках, что не зазорно человеку благородному в свет выехать, споро повыхватывали маленькие, причудливо изогнутые луки и косились в близкие кусты, где особо не скрываясь возились кметы. Телег, за плотно сбившимися всадниками видно не было. Наконец воевода опомнился и собрав все свое вежество спросил: