— Извини, зайчик, — ласково вмешался вдруг Костин папа. После согласия Антона, он относился к нему с такой нежностью, что не ответить взаимностью было просто невозможно. — Никто из нас и подумать не мог, что столичный мальчик из хорошей семьи согласится уехать в глушь к альфе, отношения с которым, так сказать, неоднозначные. Учитывая еще наши особые обстоятельства…

      Это было логично. Антон, окажись он на их месте, наверное, подумал бы так же. Вот только ему плевать было на возможности столицы, он обожал уединение и до последней клеточки, безоговорочно был влюблен в этого глупого альфу с особыми обстоятельствами.

      Прямо из аэропорта они поехали в сторону поселения, оставив Костиных родителей в городе. Саня сел за руль, а Антон пристроился рядом. В самолете он не спал, так что на ухабистой дороге вырубился почти мгновенно. Проснулся от того, что его тормошил Саша. Нужно было пересесть. Впервые Антон в полной мере понял выражение «машина-зверь». Махина, на которой им предстояло преодолеть остаток пути, могла, казалось, ехать вообще без дороги, просто прошибая себе путь. Антон не удивился бы, окажись она вездеходом. Несмотря на внушительные колеса и подвеску, трясло немилосердно. Антон начал клевать носом, но тут Саша остановился. Посреди почти глухого леса, на очень проселочной дороге стоял шлагбаум. КПП. Двое альф в темной форме подошли к машине с двух сторон. Оружия ни у одного не было. Антон изумился было, но тут глаза у того, что смотрел на него, блеснули знакомой желтизной, и все встало на свои места. Стало быть, поселок у оборотней охраняемый, причем ими же. Альфы пристально разглядывали его, но скорее с любопытством, нежели с подозрением, хотя последнее было более логичным. Саша, заметив этот интерес, недовольно рыкнул, и их тут же пропустили.

      Он гнал, насколько это было возможно в данной ситуации. Антон порадовался, что потратил время и упаковал свои любимые безделушки в пупырчатую пленку. Он пытался завязать разговор, но общительный обычно Саша отвечал односложно и явно неохотно. Пересев за руль этой машины, он перестал пить таблетки, и теперь с каждой минутой выглядел все хуже.

      Тишина в салоне, исходящее от Саши напряжение и вымотавшее уже ожидание в очередной раз отключили Антона. Ему казалось, что он прикрыл глаза буквально на минуточку, но когда открыл их, машина уже не двигалась, а Саши рядом не было.

      Антон выглянул в окно и дернулся обратно. На земле, подпирая сгорбленной спиной его дверь, кто-то сидел. Антон глубоко вздохнул и выглянул снова. Напряжение тут же исчезло — не узнать Костю, пусть даже и по затылку, он мог только спросонья.

      Толкать его в спину дверью, даже слегка, Антону не хотелось, так что он перелез на водительское место и выкарабкался на улицу. После тепла прогретого салона, промозглый осенний холод Севера ощущался особенно неприятно. Антон поежился, обхватил себя руками и обошел машину. Костя по-прежнему не двигался и, очевидно, спал, хотя было совершенно непонятно, как можно вырубиться на холодной земле, да еще и на пробирающем до костей ветру.

      Антон присел на корточки, разглядывая спящего Костю. Выглядел тот прямо как на фотографии в Сашином смартфоне, то есть ужасно. Конечно, по сравнению со многими знакомыми Антона, он по-прежнему был Аполлоном-Адонисом, но, сравнивая его с ним же летним, Антон чуть не разрыдался. Он протянул руку и осторожно прикоснулся к резко заострившейся скуле, натянувшей сероватую кожу.

      Костя проснулся мгновенно. Враз открыл глаза и каким-то неуловимым движением впечатал в себя Антона. Сжал, стиснул, выдавливая воздух из легких. С эмоциональной точки зрения, Антону было приятно, с физической — нет. Он на полном серьезе опасался за целостность своих ребер. У альф и так с силой перебор, а уж у особенных…

      Антон открыл было рот, чтобы попросить Костю если не отпустить его, то хотя бы ослабить нажим, но тут рядом раздался взволнованный голос Сани:

      — Костян…

      Больше он ничего сказать не успел. Костя завибрировал, заворчал и неожиданно для Антона рыкнул так громко и устрашающе, что омега весь сжался. Потом Костя перехватил его одной рукой, легко, будто Антон и не весил ничего, и рванул к стоящим неподалеку домикам.

      Распахнув дверь одного из них, он влетел в нагретое нутро и скорчился в одном из углов, продолжая прижимать к себе Антона. Костя судорожно дышал короткими отрывистыми вдохами, кажется, даже без выдохов, водил носом по волосам омеги и производил впечатление полного неадеквата. У него ощутимо дрожали руки, и Антону хотелось завыть от жалости и абсурдности ситуации, в которую они загнали себя по собственной глупости.

      — Кость, — снова услышал Антон голос Саши. И снова Костя не дал ему продолжить.

      — Пожалуйста, — прохрипел он, — не надо. Не хочу… Пусть это остается так, как есть. Если я все-таки чокнулся — это ведь не позор для семьи. Это ведь закономерный итог, да Сань? Пусть эгоизм, но мне так хорошо сейчас. Не хочу обратно, где его нет, — зашептал он в волосы Антону. — Пожалуйста…

      Это отчаяние, неверие в реальность происходящего, тотальная измученность такого сильного, такого уверенного в себе, такого, черт возьми, любимого альфы добила, наконец, Антона. Он просто разрыдался, всем телом прижимаясь к Косте, сотрясаясь в рыданиях и не находя сил, чтобы расцепить руки и вытереть слезы.

      — Дурак, какой же дурак, — шептал Антон, поглаживая Костю по затылку. — Почему ты такой дурак?! — заорал он ему в лицо.

      И в этот момент до Кости, кажется, начало доходить. По крайней мере, взгляд его потерял насыщенную желтизну и медленно стал возвращаться к человеческому темно-карему. Отчаянное выражение сменилось на недоверчивое, а затем на ошеломленное. Он медленно поднялся на ноги, вытягивая за собой и Антона.

      — Это не сон? Я не чокнулся?

      Антон замотал головой.

      — Ты на самом деле приехал?

      Уверенно кивнул в ответ.

      Костя переменился в лице, скривился, будто от боли, прижал Антона к стене и простонал:

      — Зачем? Что они тебе наговорили? Господи, — взвыл он, запрокидывая голову, — как теперь-то быть? За что мне это?! Езжай домой, — а это уже Антону. — Только быстрее, пока… мотор не остыл.

      Эта непроходимая тупость, бестолковое самопожертвование и желание решать все за него испепелили жалость. Антону очень захотелось поквитаться и за отъезд, и за месяцы бессмысленных терзаний дома. Он вскинул голову, задрал подбородок и, скосив глаза сначала на одну удерживающую его руку, а затем на другую, ровно произнес: