<p>
Все или ничего
В качестве пролога, чтобы лучше понять эту историю, следует пояснить одну вещь. Когда семнадцатилетний Джастин Тэйлор встретил тридцатилетнего Брайана Кинни… простите, двадцатидевятилетнего Брайана Кинни, то он ожидал получить Всё. Розы, завтрак в постель, рассветы на Ибице, сонеты Байрона и пока смерть не разлучит нас. Он ожидал получить – я уже это говорила – ВСЁ. Заглавными буквами. Жирно. Подчёркнуто. Шрифт Times New Roman. Размер 18. Его предупреждали. Его предостерегали. Ему пытались вправить мозги. По поводу Любви. Ухаживаний. Компромисса. Верности. Ему говорили: «Брайан не сможет тебе дать ничего этого». Но глухой, слепой и упёртый как осёл он продолжал ждать. Всего.
О Джастине Тэйлоре следует сказать одну вещь: если он что-то вобьет себе в голову, этого уже не выбить оттуда ни бейсбольной битой, ни каким другим изощренным способом. Потому что если Джастин Тэйлор чего-то хочет, то это сравнимо с неотвратимостью стихийного бедствия.
И когда он говорит «всё», он имеет в виду «всё».
Проблема в том, что, когда Брайан говорит «ничего», он и имеет в виду «ничего».
ОДИН [Король Вавилона]
"Я видел лицо Бога. И имя ему Брайан Кинни" (Justin. 1x01)
Теодор.
Когда Тэд впервые попал в Вавилон, он не был знаком с Брайаном, но уже знал Майкла и знал, что Майкл только и делает, что вздыхает по Брайану «так меня и не трахнувшему» Кинни. В то время он ближе всего был знаком с Эмметом. И Эммет, благослови его Господь, уже обо всём его предупредил. Он сказал: «Для безумного Питсбурга, милый, Брайан - всё равно что нефть для Саудовской Аравии: всем хочется, но только избранному кругу позволено отсосать немного». Тэд тогда спросил: «А Майкл?», стараясь не обращать внимания на зашедшееся в пляске святого Витта сердце, как и всегда, когда он говорил о нём.
- Майкл, - пояснил Эммет, - хочет построить нефтяную вышку и монополизировать скважину. - И добавил,- но у него ничего не выйдет, потому что Брайану нравится держать его разогретым, но не давать кончить.
Нет нужды говорить, что Тэду Брайан не понравился с первого взгляда. По правде говоря, он его просто возненавидел. Но первым чувством, которое тот у него вызвал, была зависть. Он решил, что Брайан должен быть высоким, смазливым и мускулистым. То есть обладать всем тем, чего не хватало Тэду, и всем тем, что, по идее, должно было привлекать Майкла. Так же он предположил, что, Майкл, пожалуй, достаточно умен, чтобы превыше всего этого ценить другие человеческие качества. Такие как: щедрость, чувствительность, талант. Он подумал, что если бы этот самый Брайан был недоступен, а в жизни Майкла появился бы кто-нибудь, кто бы доступен был, то… и тут он всецело предавался мечтаниям.
Но все мечты рассыпались в прах, стоило появиться Ему.
Майклу даже не нужно было говорить: «А это Брайан». Не было необходимости, чтобы Эммет их представлял друг другу. Не было необходимости, потому что Тэд понял, что это Он, стоило ему появиться из тёмной комнаты Вавилона и направиться к ним. Он пересёк танцпол, ни с кем не столкнувшись, тела сами расступались перед ним, открывая проход для него и только для него. Вавилон разверзся. Брайан ступал как Моисей по дну Красного моря, и в этот самый момент Тэд понял, что никогда не сможет с ним соперничать и уж тем более выиграть у такого, как он. Что ему нечего здесь ловить, ведь если Майкл тянется к такому, то нет надежды, что он захочет довольствоваться меньшим. И уж тем более Тэдом.
Брайан не был высок. Брайан возвышался над залитым пульсирующими всполохами голубых огней танцполом ровно на столько, на сколько хотел того сам. Если бы Брайан взял на себя труд, он мог бы сойти за двухметрового великана. Но зачем? Он был одет в кожаные штаны и безрукавку, и не было нужды казаться выше хоть на дюйм. Всё равно рядом с ним все остальные смотрелись карликами. Не был он и мускулистым. Брайан был пропорционально сложен, буквально математически выверен, и голову его не венчал лавровый венок, воспевающий олимпийский триумф по одной лишь причине: его это не интересовало. Он и так чувствовал себя победителем.
Смазливым он тоже не был. Просто-напросто Брайан Кинни оказался самым красивым, самым ослепительным мужчиной, которого только видел в своей жизни Тэд. Распахнутая на груди безрукавка, слегка вспотевший и возбужденный. А ещё на нем были солнечные очки, вот прямо посреди этой грёбаной дискотеки он нацепил на нос солнечные очки. Ухмыльнувшись, как дъявол-искуситель, одной рукой он привлёк к себе Майкла и сказал на ухо: «Ты припозднился, Майки» и передал таблетку экстази через долгий и смертоносный поцелуй, от которого у Майкла, должно быть, потемнело в глазах, а у Тэда, к его огромному неудовольствию, тут же встал.
Когда этот дурманящий поцелуй был завершён, Брайан чуть отстранился, окинул Майкла взглядом с ног до головы и сказал, что он выглядит обалденно. Обалденно, Майки. Затем склонил голову набок, состроил самую пренебрежительную гримасу, какую Тэд только видел и, не глядя на него, поинтересовался у Эммета.
- У нас в офисе новая девочка?
- Брайан, это мой друг Тэд.
Из всех самых дурацких поступков, которые только можно представить, Тэд выбрал самый идиотский. Он протянул руку – боги, он действительно протянул руку – и представился: «Тэд Смит», тем самым поставив на себе клеймо неудачника и закомплексованного придурка, давая Брайану шанс проигнорировать рукопожатие.
Слегка приподнятая бровь: «Дай угадаю. Страховой агент?»
Он всё ещё обнимал Майкла. Метил свою территорию. «Это моё» - говорила эта рука. - «Всё это только моё». У Тэда – будь он проклят – дрогнул голос.
- Бухгалтер, - признался он.
И буквально кожей почувствовал, что хуже и быть не может. Бухгалтер. Ниже падать просто некуда. В мире Брайана Кинни, где он божество с Олимпа, Тэд проводит дни напролёт в окружении цифр, калькулятора и программы Excel. Просто стыд и срам.
- Мои самые искренние соболезнования, Теодор.
Тэда и раньше оскорбляли, но это «Теодор» стало самым острым гвоздём в крышке его гроба. Оно загнало его сразу на десяток футов под землю, и его поглотили толща земли, а так же собственная легендарная неуверенность в себе. Брайан потащил Майкла в самый эпицентр беснующейся под ритмичную музыку толпы, и тела вновь расступились, чтобы освободить для них место. Тэд смотрел, как они танцуют, обнявшись, улыбаются друг другу так, словно вокруг нет больше никого. Молодые, счастливые, отмеченные печатью бессмертия.
