Это была Вера Андреевна. Он сам фотографировал ее тогда, в Москве, приобретенной на складе "Практикой". Отпечатал пленку их тюремный фотограф. Вот этот снимок ему особенно нравился он попросил фотографа увеличить его побольше. Чему-то она рассмеялась тогда, обернувшись к нему на ходу, а он, поотстав, поймал кадр. Глаза у нее получились озорные-озорные. Он долго рассматривал эту фотографию, незаметно для себя улыбаясь. Наверное, пора ему решиться уже и сделать ей предложение.

Пожалуй, что сдерживала его до сих пор лишь некоторая доля расчетливости. Что говорить, социальное положение Веры Андреевны нельзя было признать ни значительным, ни перспективным. Конура в коммуналке, грошовая зарплата, полочка с книгами, ни родни, ни связей - в прошлом веке это назвали бы бесприданницей. Конечно, если бы хотел он взять в жены домохозяйку, было бы все равно. Но, во-первых, едва ли саму ее устроит такая роль, во-вторых, неизвестно еще, какая из нее получится хозяйка, в-третьих же, как бы нарочно для сравнения, имелся у него с этой зимы совсем-совсем иной вариант.

В Москве, куда ездил Харитон в январе на курсы повышения квалификации, случайно встретился он с бывшей своей знакомой по институту - дочерью известного архитектора - ныне одного из главных руководителей застройки и реконструкции Москвы. В институте они никогда особенно не сближались, общение их ограничивалось кивками при встрече, а тут вдруг разговорились, пошли обедать вдвоем в ресторан. Она была не замужем до сих пор, хотя ей было уже за двадцать пять. Видимых неудобств от этого она не испытывала, но всякий раз по телефону очень охотно отзывалась на предложение Харитона сходить куда-нибудь вдвоем и сама звонила ему в гостиницу. Они гуляли вместе, ходили в театры и в гости к ее друзьям.

Она была из нового поколения золотой молодежи - детей системы, как сама она называла их. В них во всех действительно были как будто общие черты, не свойственные кругу институтских знакомых Харитона. Складом характера походила она, пожалуй, на Леонидова - так же была всегда безудержно говорлива, по-видимости, весела, но, в отличие от Алексея, иногда чувствовалась в ней в глубине какая-то нервная пульсирующая жилка. Красавицей она не была, хотя живостью манер, движений, разговора казалась по-своему симпатична. Роста была невысокого, но с хорошей фигурой. Темные волосы красила зачем-то в рыжий цвет. Вдвоем они смотрелись, должно быть, на зимних московских улицах - высокий офицер в шинели НКВД, девушка в соболиной шубке с муфтой. Швейцары в ресторанах не колеблясь открывали им двери с табличкой "мест нет". Большинство из них, впрочем, знали ее в лицо.

Он приходил и домой к ней - в огромную пятикомнатную квартиру с четырехметровыми потолками, с прислугой - в тихом переулке рядом с улицей Герцена. Она познакомила его с родителями. И отец, и особенно мать ее были очень благожелательны с ним. Месяц, который учился он на курсах, встречались они часто, потом еще часто приезжал он к ней из Зольска, и, в общем, думал о ней очень всерьез, пока не познакомился с Верой Андреевной. Но и тогда отношений не оборвал. Наверняка, женившись на ней, он смог бы, помимо прочего, устроится на Лубянке. Она была, конечно, во всех отношениях то, что называется выгодной партией. Но Вера, Вера Андреевна... Ах, это было другое.

Да ведь Вера сама теперь может оказаться важной персоной, продолжал размышлять Харитон, разглядывая фотографии. Леонидов вчера позвонил ему домой и, похохатывая, описал в подробностях финал баевского дня рождения. Вся это история с выдвижением ее кандидатом в депутаты выглядела, конечно, странновато, но, как бы там ни было, одно он знал точно - Степан Ибрагимович не привык бросаться словами на ветер.

Вчера он дважды с утра приходил к ней на Валабуева, чтобы пригласить ее погулять куда-нибудь, поздравить, поблагодарить за Зинаиду Олеговну. Но дома ее не застал. Надо будет зайти к ней в библиотеку перед обедом - решил он, пряча фотографии обратно в ящик.

В это время зазвонил телефон. Звонила Лиза.

- Степан Ибрагимович просит тебя зайти, - сказала она.

Через пару минут он был уже в приемной у Баева. Лиза попросила его подождать. Оказалось, его опередил на полминуты Василий Сильвестрович.

Сидя в приемной напротив быстро печатающей что-то на машинке Лизы, Харитон был уверен, что предстоит ему разговор о матери. Ну, что же, он готов был извиниться, признать свою неосторожность с этим приглашением, выслушать и согласиться со всем, что предложит ему Степан Ибрагимович. Со своей стороны он совершенно дозрел теперь для того, чтобы отправить ее в лечебницу. Хорошо, если Баев согласится с ним, и этим все ограничится. Но, не без волнения в очередной раз обдумывая сложившуюся ситуацию, не мог он исключить, что Баев предложит ему поступить иначе. Все зависело, конечно, от того, насколько сам Степан Ибрагимович утвердился уже в том или ином мнении.

Наконец, открылась дверь, в секретарскую вышел Мумриков с какими-то бумагами, на ходу пожал ему руку и исчез в коридоре. Харитон так и не успел решить, хорошо это или плохо, что не заговорил он с ним о позавчерашнем. Из двери вслед за Мумриковым появился вдруг сам Степан Ибрагимович.

- А, ты уже здесь, - кивнул он ему и положил на стол к Лизе какие-то бумаги. - Тут все размечено. Сделай десяток экземпляров. Пока, наверное, хватит. Заходи, - пригласил он Харитона. - Четверть часа меня ни для кого нет.

- Понятно, - ответила Лиза.

Пропустив Харитона вперед, Баев закрыл дверь и, энергично шагая через кабинет, указал Харитону на кресло возле стола.

- Вот что, Харитоша, - начал он, как только оба они сели по разные стороны стола. - Дело у меня к тебя весьма серьезное и строго конфиденциальное - все должно остаться между нами.

- Вы же меня знаете, Степан Ибрагимович.

- Я тебя знаю, поэтому и решил обратиться к тебе. Слушай меня внимательно. Во-первых, что касается твоей матери.

- Я очень извиняюсь, Степан Ибрагимович, что так неловко все получилось. Я знаю, что я виноват.

Баев пристально на него смотрел.

- Да, ты виноват, Харитоша, но "неловко" в данном случае не совсем подходящее слово. Получилось у нас с тобой не неловко, получилось у нас нечто похуже. Я не знаю, вслушивался ли ты в то, что она несла там. Лично я не вслушивался, но оказалось, что были люди, которые слушали очень внимательно. Я не буду тебе называть фамилий, но поверь, что наплевать на их мнение будет совсем не просто, а мнение их таково, что, все это было, если и бредом, то бредом что-то очень уж определенной направленности. Ты меня понимаешь?

- Степан Ибрагимович, я заранее готов согласиться со всем, что вы предложите мне предпринять относительно нее.

Баев покачал головой.

- Нет, ты все же не понимаешь меня. Да если бы дело было в ней, дружище, все было бы гораздо проще. Но дело-то вовсе не в ней. С нее что за спрос? Она кому нужна? А вот ты, голубчик, нужен. Может, и не сам по себе, но как способ мне насолить. Кое-кому мы тут с тобой дорогу переходил не раз, сам знаешь. А повод ответить очень даже подходящий. Так что, если делу этому дадут ход, не просто будет доказать, например, что вот так вот запросто прошла она к нам на террасу без посторонней помощи. И свидетелей, которые каждое слово ее припомнят и в строку вставят, найдется хоть отбавляй, поверь мне.

- Но ведь вы знаете, Степан Ибрагимович, что все это просто нелепость, ошибка.

- Я все знаю, Харитоша, и, разумеется, просто так никому тебя не сдам. Ошибка - это ты верно сказал, только исправлять ее за тебя мне придется. И я готов, но взамен и у меня будет к тебя одна просьба.

- Просьба? - пожал плечами Харитон. - Вам незачем просить у меня, вы можете приказать.

- Хорошо, если так, - Баев откинулся на спинку кресла и немного помолчал, глядя прямо в глаза Харитону. - Дело в том, что на этом дне рождения я тоже допустил одну ошибку. А теперь выходит так, что именно тебе сподручнее всего ее исправить.