Вера Андреевна, плача, попыталась подняться на ноги. Ей не сразу удалось это. Всхлипывая и дрожа, она пошла через площадь. Ее пошатывало. Скоро она споткнулась и упала на колени возле ручейка, бегущего по булыжникам. Сверкнула молния, вырезала на мгновение контуры низко висящих туч.

- Господи! - простонала Вера Андреевна, заглушенная громом и шумом дождя, никем не услышанная.

Голова ее закружилась вдруг. Она упала ничком, создав собой преграду ручейку, забурлившему и запенившемуся вокруг нее. Когда Паша подбежал к ней, она была уже в обмороке.

Глава 15. СОБЕСЕДНИК

"Надо только выстоять во чтобы то ни стало", - прижавшись лицом к прохладному стеклу, мысленно повторял про себя отец Иннокентий.

Выстоять, выждать время, сохранить последний приход. Несмотря ни на что - сохранить. Эта цель оправдает когда-нибудь все, ибо не может же Господь, не должен, оставить Россию навечно. Невидимо, тайно он подаст им помощь - воинам своим. И, может быть, появится тогда новая цель у тех, кто не ослаб в любви к Нему, кто готов отдать все за эту любовь - и даже душу свою.

Ибо, если есть в мироздании неумолимый закон, по которому душа, так или иначе преступившая грань греха, погибает, он, отец Иннокентий, готов отдать свою душу ради любви к Нему, ради службы Ему теперь, когда все отвернулись от Него - слабого. Это и есть его служба. Это и есть вера его. В такое-то время она и нужна - подлинная, сыновья.

В эту секунду вздрогнул отец Иннокентий и в ужасе отшатнулся от окна. Занес было руку для крестного знамения, но только медленно провел ладонью по волосам. С той стороны окна, неожиданно возникнув из темноты, прилипла к стеклу, в упор смотрела на него и улыбалась незнакомая небритая и, показалось ему, жуликоватая физиономия.

Отец Иннокентий с неприятностью почувствовал, что тело его ослабло, а рот приоткрылся. Физиономия же тем временем стала что-то говорить ему и делать знаки. Слов было не разобрать. Всмотревшись в мимику ее, он догадался, наконец, что просит она его подойти к двери. Он перевел дух и, выстроив вопрос на лице, пальцем указал в сторону крыльца. Физиономия радостно закивала и исчезла. Постояв какое-то время, собираясь с мыслями, отец Иннокентий прошел в коридор.

Когда с керосиновой лампой в руке ступил он на крыльцо, и скрипнули под ним половицы, из-за двери раздался ему навстречу добродушный голос:

- Добрый вечер, батюшка. Простите, Бога ради, что напугал. Мне в Зольск нужно, а в темноте дорогу потерял, и дождь еще. Заблудился совсем. Не объяснили бы вы мне?

- Кто же вы такой будете?

- Нездешний я. Издалека иду.

Отец Иннокентий подумал немного, огляделся, приметил на всякий случай топор в углу и приоткрыл дверь.

На пороге стоял небольшого роста улыбающийся человечек довольно молодых еще лет, светловолосый, давно не бритый, но, в общем, с незлым лицом, хорошими глазами, страху совсем не внушавший.

- Входите, - пригласил отец Иннокентий.

Взойдя на крыльцо, он оказался священнику едва не по плечо. Одет он был очень плохо - в какое-то почти тряпье; за спиной у него болтался рюкзак, вода из рюкзака лилась струями. Ступив на порог, он сразу заметно застеснялся.

- Проходите в дом, - оглядев незнакомца, сказал отец Иннокентий. - А рюкзак пока здесь оставьте.

- Спасибо, - замялся человечек. - Наслежу я, не нужно. Да и поздно теперь. Вы мне дорогу расскажите, и пойду я.

- Ну, куда же вы пойдете ночью? До Зольска километров шесть отсюда будет, и дорога в дождь непролазная. Проходите, проходите.

- Спасибо, батюшка, - переминался тот. - Неловко вас беспокоить. Уж лучше вы расскажите, а ходить мне - не привыкать.

- Ничего я вам не расскажу у порога, - отец Иннокентий накинул крючок на дверь и легонько подтолкнул человечка в сени. - А беспокойства особого нет. Спать я все равно не ложусь.

Незнакомец, наконец, вздохнул, снял рюкзак, опустил его в угол и прошел.

- Сюда, - светил ему отец Иннокентий, - на кухню. Переодеться-то у вас не во что? Ну, так сейчас халат вам принесу. Раздевайтесь, не то простудитесь.

- Да не беспокойтесь вы, - почти уже взмолился незнакомец. - Неудобно же, ей Богу.

- Неудобно, говорят, знаете что делать? - обернулся отец Иннокентий, посмотрев строго. - Вот то и неудобно. И с мокрым человеком еще разговаривать неудобно. А уж раз постучались, нечего теперь стесняться. Раздевайтесь и все к печке вешайте.

Вернувшись через пару минут из комнат, отец Иннокентий принес помимо халата еще свежее полотенце и резной вишневый графинчик. Гость стоял посреди кухни в одних трусах. Он оказался не слишком худ, но слаб - с неразвитыми мышцами и узкими плечами. Вытирался он долго и с удовольствием: лохматил голову, тянулся за спину, благодарными глазами следя за хозяином.

Отец Иннокентий тем временем достал из шкафчика стопку.

- Спасибо, батюшка, да я ведь не пью, - улыбнулся гость, влезая в огромный халат священника.

- Я пока что и не предлагал, - не слишком вежливо заметил отец Иннокентий. - Но стопочку против простуды вам теперь необходимо. Садитесь и наливайте сами - это вместо лекарства. Соленые огурцы, хлеб - на столе, я пока картошку согрею. Как звать-то вас?

- Глебом. А вас, батюшка?

- Иннокентием, - он склонился над керогазом, установил огонь, поставил кастрюльку.

Гость все еще стоял.

- Я же говорю вам - садитесь, - снова приказал отец Иннокентий. - Что вы как красна девица, честное слово? Все вас уговаривать нужно. Садитесь и давайте, рассказывайте.

Хотя и сохраняя строгий вид, отец Иннокентий чувствовал с удивлением даже, насколько рад он неожиданному случаю скоротать бессонницу. Он сходил еще в спальню за трубочкой, и когда вернулся, гость его, представившийся Глебом, как раз решился, наконец, присесть. Они сели друг напротив друга за деревянный крашеный стол - Глеб на лавку, отец Иннокентий на табурет.

- Рассказывайте, - снова предложил отец Иннокентий, закуривая.

- Что же рассказывать?

- Рассказывайте по порядку: кто вы, откуда, куда идете? Но сначала выпейте, - отец Иннокентий все-таки сам налил из графинчика в стопку.

- А вы?

- Я не могу. Голова потом сильно болит. Пейте, не стесняйтесь.

Засучив рукав халата, Глеб взялся за стопку с большой опаской - видно, что больше - из невозможности отказаться, долго готовился. Выпил страшно неумело, весь сморщился, зажмурился, скорее схватился за огурец.

- Крепкая у вас водка, - то ли одобрил, то ли пожаловался он, отдышавшись.

- Обыкновенная. Так откуда ж это вы будете, где пить не научились?

- С Дона я, из казаков. Да, что вы! Вообще-то у нас в станице все пьют. Много пьют. Это только я непривычный.

- Не очень-то вы на казака похожи, - с сомнением поглядел отец Иннокентий.

- Не похож, - легко согласился тот. - Это верно, совсем не похож.

- И что же, с Дона вы в Зольск пешком идете?

- Не с Дона, конечно, ну, что вы. Из Москвы. До Москвы я поездом доехал, а в Москве у меня все деньги украли. От Москвы пешком иду - двое суток уже.

- Вот ведь как, - удивился отец Иннокентий. - Что же вы, зайцем не умеете?

- Не умею, батюшка, не приходилось. Да и... нельзя мне.

- Без паспорта из станицы ушли?

- Н-не то чтобы... - потупился Глеб.

"Без паспорта", - подумал отец Иннокентий, глядя в русую макушку гостя.

- А что вам в Зольске за нужда?

- Брат у меня там с женой живет. Прокурор он. Кузькин Павел Иванович - может, слышали?

"Вот так так", - подумал отец Иннокентий.

- Может, и слышал, - сказал он. - Не вспомню.

Картошка уже шипела в кастрюле. Встав к керогазу, отец Иннокентий подумал, что следует пока поменьше говорить, получше расспросить - действительно ли такой простачок этот казак, как прикидывается.

- Вообще-то, он не родной мой брат - названый, - продолжил тем временем Глеб. - В детстве мы в одном доме жили. Дружили очень. Родные у него все в гражданскую погибли, а мой отец с его отцом приятелями были. Ну, и стал он у нас жить. Шесть лет жил, потом учиться уехал в Ростов - на юридический. Там и работать остался в институте. А зимой этой в Зольск его пригласили - прокурором. Так что всего-то еще два месяца он тут.