..." - и "продолжила" прерванный туалет. На повестке стояли шелковые чулки. Ну, кто бы сомневался! Есть ли что-нибудь более эротичное, чем красивая женщина, натягивающая на стройные ноги тонкие, цвета топленого молока, чулки? Вероятно, есть, но в голову сразу не приходит. Особенно если ты как раз тем и занят, что смотришь, не в силах оторвать взгляд, как эта чертовка надевает чулки.
"Вот же! Ох,... Твою... твою..." - Олегу стоило немалых усилий справиться с природной магией женственности, которой кузина Кисси владела в совершенстве, но он все-таки преуспел. Закурил не суетясь, выпустил дым, взглянул "рассеянно" в расшторенное окно, снова перевел взгляд на Кисси, и, усмехнувшись, попросил:
- Ты бы рассказала мне, пока одеваешься, что
там
... тогда
было с поездкой Тухачевского.
- С какой поездкой? - она была обескуражена, но еще не решила, как реагировать на такое откровенное хамство.
- Ты сказала, что десятого февраля он приедет в Париж. Об этой поездке что-то известно? С кем он встречался? Где? О чем говорил?
Баст фон Шаунбург казался в меру деловит, но не пережимал. Не допрос все-таки, а светская беседа, да еще и в контексте отношений, осложненных случайным сексом.
- А что это ты вдруг заинтересовался маршалом? - она вновь стала беззаботна, и голос ее звучал не то чтобы игриво, но чрезвычайно возбуждающе, хотя, видит бог, какой подтекст можно вложить в эту давнюю историю?
"Которая на самом деле еще даже не произошла".
- Да, просто любопытно, - Олег пока и сам не знал, почему вдруг заинтересовался Тухачевским. Что-то такое крутилось в голове, но пока неотчетливое, неясное.
- Расскажи, что помнишь, - попросил он.
- Он был в Париже с десятого по шестнадцатое февраля. Встречался с военным атташе Венцовым-Кранцем... обед в посольстве... Он там, вроде бы, наговорил лишнего...
- Вроде бы? - переспросил, заинтересовавшийся этой оговоркой Олег.
- Информация о его беседе с румынским военным атташе, не помню фамилии, содержится в таких источниках, что вполне могла быть инспирирована...
- Кем?
- Ну, не знаю, - пожала она плечами, пристегивая к поясу правый чулок. - Гестапо, например,...
"Бинго!" - все так и случилось, вероятно. Просто этим делом занимался кто-то другой, однако и Шаунбургу было известно об интересе Гейдриха к Тухачевскому.
- Слушай, а ты откуда все это знаешь? - спросил Олег, неожиданно сообразивший, что, хотя Ольга, как грамотный человек, историк и библиотекарь, могла знать что-то интересное о Тухачевском, но, с другой-то стороны, с чего бы ей все это знать?
- Не поверишь! - улыбнулась Кейт, сбрасывая пеньюар и направляясь к платяному шкафу. - Я одному типу за семьсот долларов собирала библиографию по июньскому процессу. Он диссертацию писал.
- А... - понял Олег, и чуть было не потерял нить мысли, увидев, как Кейт надевает платье.
"Черт!"
Но, следует признать, зрелище оказалось захватывающим, и, кроме того, Ольга не обманула ожиданий: она прочла Олегу такую содержательную лекцию о Тухачевском вообще, и о его посещении Парижа в частности, что вскоре Ицкович и думать забыл о соблазнах молодой плоти. Он беспокоился только об одном, как бы не расплескать всю ту информацию, что вывалила на него любезная Ольга Сергеевна. Но, к счастью, Баст фон Шаунбург обладал незаурядной - если не сказать большего - памятью, да и Олег на свою "стариковскую" пока не жаловался.
***
Следующие три дня прошли на редкость хорошо и спокойно. Олег гулял по Парижу, - то в одиночестве, то в компании Кейт, которая так и не смогла окончательно превратиться для него в Ольгу - акцентируя внимание на некоторых градостроительных особенностях этого великого города, или сидел в библиотеке, восполняя пробелы в образовании, как Ицковича, так и Шаунбурга. Однако по вечерам - воленс-ноленс - Баст обязался развлекать свою кузину, не позволяя той заскучать и, не приведи господь, впасть в меланхолию. Однако будь то опера, Мулен Руж или "Максим", заканчивалось все одним и тем же. Ицкович, давший себе с утра "честное фашистское" не поддаваться больше на чары баронессы Альбедиль-Николой, вечером или, вернее, ночью находил себя в ее постели или для разнообразия ее в своей. И самое неприятное, что это начинало ему нравиться, а угрызения совести звучали все глуше и глуше.
Лишь в первый из трёх дней, не выдержав, Олег решил обязательно проведать Федорчука и выяснить, наконец, что тут происходит и почему. Но из идеи ничего не вышло, только потерял почти два часа. По указанному адресу - на этот раз Олег проверялся, как положено - Витьки не оказалось. Однако у консьержки его дожидалось письмецо. Впрочем, понять из этой коротенькой писульки что-нибудь вразумительное, кроме того, что "твой друг Гастон" - а именно такое имя значилось в "эльзасском" паспорте - куда-то срочно уехал, но скоро - "дней этак через пять" - вернется, было невозможно. Чертыхнувшись по-немецки и приведя этим консьержку едва ли не в ужас - еще бы, проклятый бош, как-никак - Олег покинул доходный дом, где под вымышленным именем квартировал Федорчук.
На четвертый день утром он все-таки расстался с кузиной Кисси, условившись встретиться здесь же, в Париже, через несколько дней. И Кейт благополучно уехала в Голландию на встречу с подругой, не подозревая, впрочем, что Олег тоже предполагает - хоть и чуть позже - увидеться с Татьяной. А пока Ицкович снова оказался совершенно свободен и предоставлен, наконец, самому себе. Тут-то и выяснилось, что делать ему совершенно нечего. То есть, на самом деле работы нашлось выше крыши: хоть официальной - фашистской, хоть неофициальной - попаданческой, но ничего "такого" делать как раз и не хотелось. К тому же в голове назойливо крутилось запоздалое опасение, что, несмотря на все благие намерения, - а намерения эти были высказаны Ольгой по ее личной инициативе - случайно или умышленно, но Кейт проболтается об их "парижских каникулах". Разумеется, это было бы неприятно, но...
"Сам дурак!" - твердо решил Баст и отправился в синема. В конце концов, сделанного не воротишь. А мучаться сожалениями как девица, - то ли давшая раньше времени, то ли не давшая вовремя (вот ведь горе!) или и вовсе давшая, но не тому, - Олег полагал излишним. Один чёрт, ничего уже не исправишь, только изведешься весь.
Просмотрев четыре фильма подряд - говенные, надо сказать, фильмы, но зато аутентичные - и хлопнув в промежутках и после по рюмахе коньяку, Олег пришел к выводу, что жизнь - все-таки хороша, и жить хорошо. Теперь можно бы и в отель отправиться, чтобы выспаться за все прошедшие дни, но сначала Олег все-таки снова наведался в логово пана Федорчука. Однако Виктор все еще не вернулся, и это начинало не на шутку тревожить. Ведь сам же дал объявление. Дал, дал, нечего увиливать! И где теперь его черти носят?
Обдумав сложившуюся ситуацию, Олег написал Виктору короткую ничего не значащую записку по-французски, в которой, скрепя сердце, указал номер телефона отеля. Сделал он это вопреки науке конспирации, но что же делать, если три, с позволения сказать, шпиёна хреновых не додумались даже код какой-нибудь убогий изобразить. Одно успокаивало. В отеле кроме Шаунбурга живет еще, как минимум, три десятка мужиков и немалое количество баб, так что, иди узнай, кто оставил Гастону записку без подписи? Да и с чего бы вообще узнавать?
Вот после этого Олег действительно поехал в отель, пообедал плотно в ресторане и отправился на "боковую". И надо сказать, спал как убитый. Без снов и сновидений спал. И проснулся только в девятом часу утра на следующий день, и то только потому, что до портье дозвонился месье Гастон Руа и просил передать месье Шаунбургу привет и лучшие пожелания...
