Из комнаты тут же выбежали трое - все кто был, на вид - рабочие. Как показалось Майклу, один из них под кожаной курткой припрятал пистолет. Именно этот, прихватив со стола графин с водой, выскочил последним, и даже дверь машинально закрыл, оставляя Гринвуда наедине с телефоном.
Пятизначный номер, извлечённый из памяти, дребезжание наборного диска и приторно-медовый голос в трубке: "Экспортно-импортные услуги Мензиса, слушаю вас, сэр!"
- Лонгфилд. "Дейли мэйл". Срочно.
- Диктуйте, - манера речи изменилась сразу же. Вместо слащавости появились сухие, деловые нотки человека готового к исполнению распоряжений.
- Записывайте... - Майкл передавал обстоятельства отправки телеграммы короткими, рублеными фразами. - Содержание послания... - время поджимало, в любой момент могли вернуться "обитатели" комнаты. Гринвуд продиктовал текст по-немецки, чтобы исключить разночтения в значимых нюансах при возможном переводе.
Он почти успел, не хватило каких-то секунд... В трубке то и дело что-то шипело, и голос на том конце просил, почти умолял говорить громче. И Майкл говорил. Последние слова он прокричал уже под дулом пистолета, направленного на него человеком в кожаном мотоциклетном костюме. Тем самым, кто выскочил с графином тушить пожар в коридоре.
Гринвуд улыбнулся, положил трубку на рычаги аппарата, и поднял руки.
Вена, 12-13 февраля 1934 года
"И чего я добился?"
Утром стало известно, что телеграмму перехватила полиция, а шутцбундовцы в Линце начали восстание - бессмысленное, неподготовленное, кровавое. Вслед за ними за оружие взялись рабочие Вены. А Дольфус только этого и ждал. В город вошли армейские подразделения, подкрепления к жандармам, хеймвер стягивал силы из других регионов. Рабочие кварталы блокированы...
"Неужели, всё случилось из-за одной единственной телеграммы, не дошедшей до адресата?"
Вчера его даже не били, разве что пихнули пару раз прикладом между лопаток усаживая в грязный развозной фургон, провонявший кислой капустой, и привезли сюда - в Карл-Маркс-Хоф. Фотоаппарат, блокнот, документы и всю мелочь, что была в карманах, отобрали, как и пальто со шляпой. Оставили только портсигар и свободные руки...
Гринвуд достал из портсигара последнюю сигарету, и жестом попросил огня у долговязого охранника - мрачного юноши с чёрными кудрями и библейским именем Иосиф. Зажигалку, серебряный "Ронсон-Банджо", после эскапады с подожжённой урной тоже реквизировали.
Парень, не вставая со стула, бросил Майклу коробок спичек. Поблагодарив коротким кивком, оставшимся, впрочем, без ответа, Гринвуд прикурил и отправил спички в обратный короткий полёт. Иосиф лениво, без резкого движения, просто протянул руку и достал коробок из воздуха, а лежащий у него на коленях манлихеровский карабин даже не шевельнулся.
"Опасный противник, - мысли баронета текли неспешно. - Молодой, но реакция... Уличного бойца видно сразу, и такого я вполне мог встретить где-нибудь в Сохо, возле артистического кафе. Мятущаяся душа в поисках приключений. Если не усыпить его бдительность - исход возможного поединка трудно предсказать. Ну, да ладно. Здесь не Олимпийские игры. Буду ждать".
Иосиф сидел практически неподвижно час за часом. Его не беспокоила даже перестрелка время от времени вспыхивавшая за окнами большого дома. Только один раз, когда шальная очередь из пулемёта разбила окна в соседней комнате, он переставил свой стул поближе к глухой части стены и жестами приказал Гринвуду сесть на пол, от греха подальше.
А ещё, к охраннику несколько раз приходила девушка, чем-то неуловимо похожая на него - такая же тонкая, гибкая брюнетка, с огромными глазами и роскошной шевелюрой, которую не мог скрыть даже безобразно повязанный красный платок. Сначала, Майкл решил, что это сестра стража. Но, увидев какими взглядами обмениваются молодые люди, и как Иосиф прикасается к девушке, принимая от неё тарелку дер Хафебрай - местного аналога с детства не любимого Майклом порриджа, - переменил мнение.
"Интересно, как её зовут? Не удивлюсь, если Мириам, или как-то так... Уж очень всё... хм-м-м... прозрачно. Её не портит даже этот мешковатый френч, перепоясанный грубым ремнём, да и деревянная кобура с тяжёлым автоматическим "штайром" вполне органично дополняет образ экзальтированной девы-революционерки. А как блестят большие карие глаза! Как, как? Мне - с презрением и любопытством, этому бабуину - с любовью..."
Стрельба за окном участилась. Защитники "дома Маркса" вели огонь всё сильнее, пытаясь поразить какую-то невидимую Гринвуду цель. Выстрелы слились в сплошной треск, как от ломящегося сквозь сухостойный кустарник кабана. Пальцы Иосифа, сжатые на цевье карабина, заметно побелели.
"Похоже, дело плохо, - решил Майкл - вон как мой цербер нервничает". И в этот момент дверь распахнулась, в комнату ворвалась "Мириам" и суматошно закричала:
- Быстрее, Иосиф! Нужно уходить! Забирай этого шпиона, армейцы подтянули... - окончание фразы утонуло в грохоте артиллерийского залпа. Разом осыпались последние остававшиеся целыми стёкла, вылетела в коридор выбитая взрывной волной дверь, воздух заволокло пылью и дымом.
Полуоглохший Гринвуд пришёл в себя стоя на четвереньках и мотая головой, как собака, пытаясь стряхнуть с себя эту пыль, эту грязь и внезапную тишину. Подняв голову, он увидел, огромный пролом - части наружной стены как небывало. А на полу высилась груда битых кирпичей, и из-под неё торчали ноги в солдатских ботинках с обмотками. Ноги Иосифа. Левая несколько раз судорожно дёрнулась и замерла.
В дальнем углу, отброшенное взрывом, в неестественном изломе лежало тело "Мириам". Этот порыв Майкл не объяснил бы даже себе, - он рванулся к девушке, не сумев распрямиться в полный рост, шатаясь, и почти ничего не видя. Она была ещё жива и в сознании. Она пыталась пошевелиться, и рука её скребла по дереву кобуры, а глаза с ненавистью впились в лицо британца.
Гринвуд растянулся рядом, всё ещё опасаясь нового залпа. Помотал головой и протянул руку к кобуре с пистолетом. Девушка не сопротивлялась, лишь слёзы прочертили две дорожки на запылённом лице.
"Откинуть крышку. Выцарапать этот чёртов "штайр". Где у него предохранитель? Во-о-т... Спокойной ночи, my darling!"
Громкий хлопок выстрела и, вслед за ним, издевательский лязг вставшего на задержку затвора. Это был последний патрон. Гринвуд отбросил три фунта никчемного железа и грязно выругался.
Вена, Дёблинг, 13 февраля 1934 года
- Halt! Zu schweigen! HДnde hinter den Kopf!
Невесело усмехнувшись, Гринвуд, уже в который раз за последние дни, начал поднимать руки. Нажим винтовочного ствола - а в том, что человек за его спиной вооружён винтовкой Майкл нисколько не сомневался - чуть ослабел, и этим стоило воспользоваться.
Пальцы вместо затылка сомкнулись на мушке винтовки, голова ушла с линии огня вместе с наклоном корпуса, а пятка правой ноги, будто копыто мула, выстрелила назад. Яростно, наугад, почти без надежды... Сдавленный хрип и, следом за ним, торжествующий вопль озверевшего человека.
Вывернувшись до хруста в суставах, Гринвуд поднялся на ноги одним резким движением, вторым - ухватил ствол и ложе винтовки как древко копья. Окованный затыльник приклада со страшной силой вошёл в контакт с лицом неудачливого конвоира, пока тот стоял на коленях и зажимал обеими руками пах... и ещё раз... и ещё. Пока вместо головы у солдата не осталось месиво из разорванных мышц, размозжённых костей и ещё чего-то липкого, серого, перемешанного с алым.
Майкл яростно плюнул на то, что ещё недавно было человеческим лицом, вытер приклад винтовки полой короткой синевато-серой шинели мертвеца, сорвал с него ремень с подсумками и направился на восток, в сторону Дуная. В голове его, поглотив всё сознание без остатка, билась одна мысль: "Будьте вы все прокляты!"
