- Не могли бы вы дать автограф, месье Поль? - повторил он свою просьбу.
По-французски мужчина - Александр Юрьевич Лешаков - говорил свободно, и акцент имел совершенно не русский, а какой-то центральноевропейский, если так можно выразиться. Да и внешность имел весьма к такому акценту подходящую.
Федорчук посмотрел на Лешакова и перевел взгляд на листок.
"
Митя, я тебя узналъ
", - было написано там по-русски мелким, но разборчивым почерком и с твердым знаком в слове "узнал".
Митя, я тебя узналъ
Ну что ж, в подобном спектакле Федорчук уже однажды - пару месяцев назад - участвовал, и своего визави узнал сразу: Лешаков был старым знакомым деда "покойного" Мити Вощинина, можно сказать даже другом, еще по Сербии, куда Александр Юрьевич попал отнюдь не из Крыма, "как все", а приехал то ли из Америки, то ли вообще из Японии. Митя, тогда еще подросток, много разговаривал с ним о Великой войне, и рассказы Лешакова сыграли, если уж быть откровенным, не малую роль в "политическом становлении" Дмитрия. Александр Юрьевич человек был непростой и образованный, но отнюдь не дворянских кровей, и жизнь знал не понаслышке, а что называется, на собственной шкуре. И на войну пошел добровольцем, став офицером военного времени, что тоже кое о чем говорит, если разбираешься в таких вещах. Но это же объясняло, между прочим, отчего оценки, данные Лешаковым русской армии, ходу войны и политике царского правительства были далеки от благосклонных. А правда, она ведь не всегда красивая, но этим-то приятель деда и подкупал Дмитрия, этим-то и был интересен...
Позже, уже во Франции, они снова, но уже мимолетно пересеклись в начале тридцатых, но потом Митя потерял Лешакова из вида, и вот теперь...
Митя, я тебя узналъ
"Н-да... узнаю брата Колю..."
В этом был весь Лешаков. Увидел где-то, узнал, и полез выяснять отношения. И вроде бы тонко, с подходцем, но, с другой стороны... Если даже ты прав, разве не ясно, что тебя никто не ждет, иначе зачем весь этот цирк? И вроде бы битый жизнью волк, ан, нет, романтик, твою мать! Ну, как же, как же, все-таки внук старого друга! И ведь не отошьешь, как Корсакова. Этот упорный, и свое понимание имеет по любому поводу...
"Вот же..."
Голова работала удивительно быстро. Можно сказать, стремительно. Люди так не думают, просто не успевают. Ну, может быть все-таки и думают, но не часто и не все, и только в исключительных обстоятельствах. Но Виктор и был "не все", и случай, бесспорно, вышел исключительный.
"Ну, и что с тобой делать, дядя Саша?"
Для сантиментов места не оставалось - ну, кто Лешаков Федорчуку? Никто, и звать его никак. Источник проблем, не более...
"Но, с другой стороны..."
Федорчуку вдруг пришло в голову, что на городских партизанах Валуа свет клином не сошелся. А Лешаков, мало что войну прошел, ещё и в Иностранном легионе служил.
- Кому посвящать? - спросил он по-французски Лешакова.
- Спасибо! - выпалил тот, ловя глазами взгляд Виктора. - Это для дочки...
- Как зовут вашу дочь, месье? - терпеливо уточнил Федорчук.
- Женевьева, - неуверенно ответил Лешаков.
- Женевьева... - Федорчук скомкал листок, что положил перед ним нежданный знакомец, кинул в пепельницу, подпалив "ненароком" небрежным движением спички, взглянул пытливо на визави, как бы спрашивая, "вы ВСЁ поняли, месье?", и, вырвав из своего собственного блокнота лист, стал писать по-французски "наилучшие пожелания" мадемуазель Женевьеве.
- Вот, - сказал он, закончив, и снова посмотрел на Лешакова. - А что, месье, не выпьете ли вы со мной рюмочку коньяка? Попозже... вечером, а? Вы ведь первый человек, попросивший у меня автограф. Были бы девушкой, тогда ладно, но...
- Да, - кивнул Лешаков, сообразив наконец, о чем идет речь. - С удовольствием. А где?
- А давайте, сразу после окончания выступления мадемуазель Виктории... Я ей только скажу, что вот, мол, автограф попросили... Ну и зайдем куда-нибудь поблизости. Не возражаете?
- Не возражаю, - оторопело выпалил Лешаков и, поспешно встав, пошел прочь.
"Стремное дело..." - но все-таки сейчас Виктор склонялся к тому, что убивать "Дядю Сашу" не придется. И, как вскоре выяснилось, так оно и получилось. Не пришлось.
Они встретились почти в полночь в маленьком баре недалеко от варьете. Виктор заказал коньяк и они сели за столик в углу.
- Видите ли, месье... э? - сказал Виктор, закуривая.
- Лешаков, - с лёгкой ухмылкой ответил собеседник, уже вполне освоившись, по-видимому, с ситуацией.
- Так вот, месье Лешаков, - кивнул Федорчук. - Проблема в том, что Дмитрия Вощинина, царствие ему небесное, убили еще в феврале, а позже, вы ведь читаете газеты? Позже его останки нашли и похоронили по православному обряду. Я ясно излагаю?
- Вполне, - сухо откликнулся Лешаков.
- Тогда, возникает вопрос, а надо ли нам тревожить прах усопшего?
- А вы... вам он живой ни к чему?
- Очень метко замечено! - продолжая улыбаться Федорчук пригубил коньяк. - Никому он, дядя Саша, не нужен, и более того, живой он крайне опасен... для вас, месье Лешаков, да и для меня... Так что, пусть покоится с миром. Вы как к этому относитесь?
- Да я, в принципе... Ты только скажи... Скажите... Это как-то связано с ГэПэУ?
- ГэПэУ? - нахмурился Федорчук. - Вот от этих господ, Александр Юрьевич, если прослышат про вашу ошибку, могут проистечь очень большие неприятности. Просто даже боюсь себе вообразить...
- Так может, тогда, и для меня дело найдется? - прищурился вдруг Лешаков. - Дмитрий... покойник... был мне, как родной, и если не ГэПэУ... так хоть поезда почтовые грабить.
- Вы серьезно? - честно говоря, Виктор сильно удивился. Предполагал, что придется долго ходить вокруг да около, завлекая и вербуя, а вышло...
"А что, собственно, вышло?"
- А если политика? - спросил он осторожно.
- Так если не эти и... Покойный Дима брезглив был, - сказал Лешаков задумчиво. - К Родзаевскому я бы не пошел...
- Экий, вы разборчивый! - разулыбался Виктор, довольный, что не ошибся в выборе. - Но бог с вами! Не к Родзаевскому, и не к Вонсяцкому.
- Тогда, ладно, - удовлетворенно кивнул Лешаков.
- И подробностей узнать не желаете? - поинтересовался Федорчук.
- Ну... - пожал плечами Лешаков. - Митенька мне бы, наверное, намекнул...
- Я вам тоже намекну, но с условием.
- Валяйте.
- Перестаньте упоминать имя покойного. Меня это раздражает.
- Извините, - серьезно ответил Лешаков. - Больше не повторится.
И не обманул: за все время ни разу не заговорил по-русски и не вспомнил Митеньку Вощинина. Ни разу. Только однажды, да и то по-французски рассказал любопытную историю, пролившую, как говорят литераторы, свет на его фантастически быстрое согласие на вербовку.
- А все началось с того, - сказал как-то "под настроение", проистекавшее из плотного обеда с не слишком обильной, но
пропорциональной
выпивкой, Лешаков, - что увидел я как-то знакомое лицо... на Rue Maitre Albert увидел.
- Где, где? - поинтересовался Федорчук, чуя недоброе.
- На Rue Maitre Albert, - повторил Лешаков. - Я работал шофером на грузовике у "Папаши Гильбэ", ну может, знаете, месье Поль: "Перевезем все что хотите. Спросите папашу Гильбэ". И вот
однажды
вез я пиво... Как раз в пивную на Rue Maitre Albert. Уже разгрузился и еду потихоньку обратно - уж больно много в этот день машин там скопилось, как вдруг мне чуть не на радиатор какой-то псих бросается. Ну я по тормозам, и в сторону. Только хотел выйти, объяснить недоумку кто он есть, как из авто напротив человек со "шмайсером" выскочил. Видел я "шмайсеры", месье Поль, но не в Париже! Я и так на взводе после того блаженного, что чуть под колеса не попал, а тут еще такое... Представляете, зрение вдруг резким стало, как через лупу: все детали вижу. Даже подумать ничего не успел: нога сама на педаль газа нажала, перегазовка и... и третья скорость, разумеется.. Под пули в Париже попадать - никакого интереса... Отъехал уже с квартал - слышу перестрелка, потом взрыв. Поставил я свой Ситроен в гараж и домой, а утром во всех газетах... Ну думаю - пронесло. А потом соображаю - вычислят мой грузовичок, не ажаны, так Гепеу. Узнают, кто за рулем был, и за соучастника пойду. А еще потом вдруг мысль засвербила: тот, со "шмайсером", знакомым мне показался, закрыл я глаза и... как в кино картинка крутится... Разглядел я лицо, но...
