- Ща бум пить глинтвейн. Адназначна! - заявил Степан. - Чтобы в Амстердаме, в новогоднюю ночь и не выпить глинтвейна, это, знаете ли...

   Вообще-то профессор Матвеев считался весьма серьезным математиком - во всяком случае, так думали те, кто собрался на его научный "бенефис" в Утрехтском университете - однако со старыми друзьями да еще и "на воле", он был способен на многое, о чем и сам успел забыть.

   - Якый ще там глинтвейн? - вернулся в своё амплуа серьезный киевский предприниматель Виктор Иванович Федорчук, - Не треба нам глинтвейну! Треба горилки и якнайбильше!

   - Алкаши! - констатировал Матвеев, похохатывая. - Предлагаю компромисс. Шампанское. Много!

   Но шампанского на площади Ньювмаркт не нашлось. То ли раскупили уже, то ли еще что. Вот глинтвейн - был всякий разный, хоть залейся: и глинтвейн со взбитыми сливками, и глинтвейн с кофе, и кофе с глинтвейном, но, справедливости ради, следовало признать, был и просто кофе - без глинтвейна. Шампанское же, судя по всему, опытные горожане несли с собой. Друзья вот тоже озаботились, но...

   - У меня в номере есть шампанское, - сообщил с ехидной усмешкой Виктор. - Две бутылки!

   Федорчук и всегда-то был запасливым. А уж тем более после того, как переехал из Белокаменной в Харьков, а оттуда в Мать городов русских, и перешёл на "ридну мову", став "щирым козаком" и отпустив висячие "вуса", достойные самого Тараса Шевченко. Хорошо оселедец на голове не завел.

   - Так... - сказал Матвеев.

   - Ты... - добавил Ицкович, в упор посмотрев на "хохла".

   - А що, чи у вас нема? - "удивился" Федорчук, посмотрев на них наивными до издевательства глазами.

   Ответ последовал радикальный. Русский с евреем подхватили под белы рученьки оставшегося в меньшинстве свидомого громадянина и потащили к гостинице Ambassade, что на берегу одного из многочисленных местных с труднопроизносимыми названиями каналов, - в номер на третьем этаже.

   Сразу за площадью праздничная толпа - не исчезнув совсем - значительно поредела. Многоголосый гул пропал, остались отдельные голоса на местном, французском, английском и немецком языках. Ближе к каналу какой-то женский голос недовольно верещал по-русски: "Я же тебе говорила, быстрей надо! А ты, успеем, успеем... Ну и где этот твой фейерверк, я тебя спрашиваю?!". Немножко фейерверков здесь было - периодически с обоих берегов канала в небо с шипением взлетали ракеты и с громким треском рассыпались над крышами разноцветными искрами.

   Ругающаяся по-русски парочка остались позади на набережной. Ицкович, несмотря на выпитое, уже начал поеживаться в своем не слишком подходящем для такой погоды плащике. С канала тянуло холодом, хотя снега почти не было. Так чуть-чуть и кое-где, но зато на деревьях, скамейках, бортах барж и катеров, везде - лед.

   - Так, - твердо заявил Олег, останавливая компанию на пороге открытого питейного заведения. - Или мы сейчас зайдем, или я дам дуба!

   - Ни в коем случае! - заявил Матвеев, обнимая Олега за плечи и делая длинный выдох прямо в лицо. - Мы не дадим тебе погибнуть, Цыц! Мы согреем тебя своим дыханием.

   - Не дыши на меня, от тебя перегаром несет! - отмахнулся Олег. - Ну, по полтинничку и вперед?!

   - Нет, - заявил на это с самым серьезным видом Федорчук. - На это я пойтить никак не могу! - И оценив выражение лица Олега, добавил с хохотком:

   - По "стописят"!

***

   Из-за угла дома, красного, с белыми - хорошо заметными в свете фонарей - полосками кирпичной кладки, появилась невнятная фигура. Кто-то темный, невысокий и какой-то словно бы сгорбленный или скособоченный.

   - Люди добрые! Помогите Христа ради! Век за вас Бога молить буду! - последней вещью, которую Степан Матвеев ожидал найти в новогоднем Амстердаме, был нищий, просящий подаяние на чистом русском языке.

   Все трое разом остановились. Похоже, для Федорчука и Ицковича это оказалось ничуть не меньшей неожиданностью. Степан шагнул вперёд, собираясь рассмотреть это странное явление природы поближе, оглянулся по сторонам - ещё не хватало, расслабившись, нарваться на хитрую "подставу". Но поблизости никого не было - да и вряд ли кто рискнёт напасть на троих здоровых пятидесятилетних мужиков. Хотя соотечественники горазды на

разные

выдумки - это Степан помнил по уже относительно далёким теперь девяностым. Потому расслабиться себе не позволил. Олег с Виктором остались несколько сзади - так что опасность со спины Матвееву не грозила, а неизвестный при ближайшем рассмотрении оказался достаточно обычным сморщенным старичком с козлиной бородкой, но притом в валенках и в старом...

   "Пальто", - решил Степан, не вспомнив сходу, как называется этот фасон верхней одежды.

   - С Новым Годом, дед! - поприветствовал он вслух, - Ты что, правда, русский?

   - А как же иначе? - затараторил старик, - Русские мы, канешна. Вот, и документ по всей форме имеется, - и к удивлению Матвеева вытянул из кармана и протянул к свету какую-то странного вида бумагу, пожелтевшую, исписанную черными с завитушками буквами и украшенную выцветшей печатью с двуглавым орлом. Вот только птица эта показалась Степану какой-то очень уж старорежимной, да и сама бумага, наводила скорее на мысль о подорожной, чем о справке из посольства. "

Сей документъ удостоверяетъ, что

...". Дальше и разглядывать не стал - какая разница. Раз люди умеют подделывать денежные купюры со всеми степенями защиты, то нарисовать какой-то мелкий квиток от руки - раз плюнуть. Кстати, а что это вообще такое, "подорожная"? Да ещё с ятями и твёрдыми знаками...

   - Добрый человек, - повторил дед, - помоги душе християнской. Невмоготу мне боле у немцев, занесла вот, дурака, нелёгкая. А теперь что ж? Котор год ужо за грехи свои мыкаюсь. На хлеб, ради Христа прошу.

   Что-то здесь было не так. Никак не совмещались в сознании этот дедок со всеми своими словечками и набережная канала в веселом и продвинутом по всем статьям городе Амстердаме. И вообще какой-то это был

странный

нищий! Но додумать мысль до логического завершения Матвеев не успел. Его раздумья прервал Ицкович - подошел и молча сунул в руку старика несколько скомканных купюр.

   "Во дает!"

   - Помогай тебе Христос, - начал кланяться старик, - хоть ты и не нашей веры, а человек, видать, добрый!

   На это Олег только хмыкнул и так же молча - без обычных своих комментариев с "двойным дном" - отошел в сторону.

   - Трымай, диду, - протянул деньги и "украинскоподданный", - бо немае кто казав бы, що Виктор Хведорчук ближньому не допомиг в нужде его.

   Теперь, судя по всему, настала очередь самого Степана. Бомж это или не бомж, жулик или нет, русский он или не русский, а ударить лицом в грязь перед школьными приятелями Степан Матвеев, доктор наук и профессор, не мог. И он вытянул из внутреннего кармана пальто кошелёк, щепотью захватил всю бумажную наличность и даже не задумавшись посчитать - отдал старику. Что там какие-то пятьсот евро? Один раз живём, в конце концов!

   Вокруг было как-то непривычно уже - тихо. Даже шипение и треск ракет прекратились.

   - Спаси бог вас, люди добрые, - сказал дед, - уважили старика, ой уважили. Коль вы ко мне по-хорошему, - поймал он за плащ собравшегося было идти дальше Ицковича, - то и я вас отблагодарю. Исполню любое

желание

. Что спросите, то и ваше будет.

   Теперь он уже как-то не выглядел сгорбленным, сморщенным и вообще старичком. Казалось даже, что стоящая перед ними фигура светится изнутри.

   - Говорите,

чего

желаете

, - объявил он, глядя на всех троих разом, хоть это и было физически невозможно.

   Федорчук хохотнул, Ицкович крякнул.

   - М-да-а, - протянул Степан, - вернуться бы лет на двадцать назад, помоложе стать.