В 1877 году Достоевский неоднократно навещает умирающего Некрасова. В «Дневнике писателя» воспоминания Достоевского о последней беседе так же значительны, как и сокровенное описание их первой встречи в петербургскую белую ночь 1845 года: «И что ж, недавно я зашел к Некрасову, и он, больной, измученный, с первого слова начал с того, что помнит о тех днях. Тогда (это тридцать лет тому!) произошло что-то такое молодое, свежее, хорошее — из того, что остается навсегда в сердце участвовавших. Нам было тогда по двадцати с немногим лет…»

Узнав о смерти Некрасова, Достоевский пошел поклониться его телу, а вернувшись домой, перечел почти все его поэтическое наследие: «В эту ночь я перечел чуть не две трети всего, что написал Некрасов, и буквально в первый раз дал себе отчет: как много Некрасов, как поэт, во все эти тридцать лет занимал места в моей жизни!»

30 декабря 1877 года Достоевский произносит замечательную речь на могиле Некрасова, воздавая должное великому поэту, который навсегда останется в сердце народа, ибо «в любви к народу он находил нечто незыблемое; какой-то незыблемый и святой исход всему, что его мучило».

После публикации в 1875 году в «Отечественных записках» «Подростка» Достоевский снова решил издавать с 1876 года «Дневник писателя». Важнейшим толчком к этому решению явился так называемый Восточный вопрос.

В 1875–1876 годах болгарское национально-освободительное движение приобретает самый широкий размах и вызывает беспримерную по жестокости расправу Турции с населением страны. Достоевский писал неоднократно об этом в «Дневнике писателя», призывая освободить болгар от турецкого рабства. Но его позиция в так называемом Восточном вопросе с самого начала перерастает рамки простого антитурецкого «бунта». Писатель считал, что решение восточного кризиса должно изменить духовный облик Европы. Он видел в движении сочувствия славянам глубочайший нравственный смысл.

Тема «Восточный вопрос и Достоевский» выдвигает два важных вопроса: как конкретно Достоевский своим «Дневником писателя» 1876–1877 годов содействовал росту рядов русских добровольцев, желающих принять участие в борьбе с турками за освобождение славян, и повлияли ли публицистические выступления писателя на принятие Александром II решения о вступлении России в войну с Турцией за освобождение Болгарии?

Со всех концов России Достоевский ежедневно получал десятки писем, поддерживающих его выступления в защиту болгар. Так, например, действительный статский советник П. В. Алабин писал из Самары: «…все честные люди Самары радуются Вашим статьям и хотят сами помочь благородному делу освобождения славянства…» Петр Владимирович Алабин, именно под влиянием «Дневника писателя», в скором времени, несмотря на свой пожилой возраст, примет участие в освобождении Болгарии и станет выдающимся деятелем славянского освободительного движения, первым губернатором Софии.

Можно привести десятки других примеров, когда статьи писателя вдохновили русских людей лично участвовать в освободительной войне болгарского народа. Его выступления 1876–1877 годов, особенно статьи по Восточному вопросу, пользовались колоссальной популярностью среди студенческой молодежи, а именно эта молодежь и составляла основной костяк русских добровольцев до официального вступления России в войну против Турции 12 апреля 1877 года.

Не подлежит никакому сомнению, что и Александр II читал статьи Достоевского за 1876–1877 годы, призывающие Россию военным путем освободить Болгарию от ненавистных турок. «Дневник писателя» был единственным изданием в своем роде не только в России, но и во всем мире, и Александр II не мог не читать его. И можно предположить, что страстные призывы писателя в защиту болгар могли также содействовать принятию Александром II решения о вступлении России в войну с Турцией за освобождение Болгарии.

События русско-турецкой войны 1877–1878 годов составили главное содержание большинства выпусков «Дневника писателя». Летом 1877 года русские войска перешли Дунай. Они несли балканским народам желанную свободу В апрельском номере за 1877 год Достоевский отмечает-«Подвиг самопожертвования кровью своею за все, что мы почитаем святым, конечно, нравственнее всего буржуазного катехизиса. Подъем духа нации ради великодушной идеи — есть толчок вперед, а не озверение».

В принципе Достоевский самым решительным образом осуждает войну. Он с негодованием пишет о войнах «из-за каких-нибудь жалких биржевых интересов, из-за новых рынков, нужных эксплуататорам, из-за приобретения новых рабов, необходимых обладателям золотых мешков… Интересы эти и войны, за них предпринимаемые, развращают и даже совсем губят народы…»

Но войну за освобождение Болгарии Достоевский называл самой честной, самой гуманной и самой справедливой И это не противоречие евангельской заповеди «не убий» Насилие Достоевский признает нравственным и необходимым, когда речь идет о том, чтобы разрушить порядок вещей, при котором совершается оно над человеческой личностью, ее свободой и достоинством. Только в этом случае человек, защищающий свою жизнь и свободу и жизнь ему подобных, имеет право и обязан поднять оружие.

Во второй половине 70-х годов Достоевский получает множество самых разных писем от знакомых и незнакомых людей, сходится с целым рядом лиц, даже противоположных взглядов, выполняет различные просьбы. И всегда это зов души и разговор сердца. «Чтение Ваших произведений — это беседа с собственной совестью — до того они имеют общечеловеческий, всеобъемлющий смысл», — писал Достоевскому из Харькова 23 февраля 1877 года известный ученый-химик, друг его молодости Н. Н. Бекетов.

«Последнее время я близко сошлась с Достоевским, — писала И. Сурикову 16 февраля 1877 года бывшая сподвижница Джузеппе Гарибальди Александра Николаевна Пешкова-Толиверова (1842–1918), — я люблю его искренность, я люблю его как психолога… Во многом я с ним не согласна… но я люблю его сильно».

В сентябре 1876 года Достоевский получил письмо от офицера А. С. Надеждина: «…я знаком с Вами только понаслышке и по Вашим романам, которые заставляют предполагать в Вас человека с душою, способного сочувствовать горю ближнего… почему я и пишу Вам относительно одной девицы. Она не имеет никого родных, кроме очень бедной матери… Вообразите себе положение девушки без средств, без знакомых в таком омуте, как Петербург! Надо быть человеком без сердца, чтобы не пожалеть ее… Если Вы таков, каким я себе представляю Вас, то Вы примете участие в ней и не откажете в своем содействии, если можете, или хорошем совете относительно приискания занятий вечерних (урока) или переводов…»

Достоевский выполняет просьбу офицера А. С. Надеждина, так же как выполняет десятки других.

В октябре 1876 года в Петербургском окружном суде слушалось дело мачехи Екатерины Корниловой, выбросившей из окна четвертого этажа свою шестилетнюю падчерицу. Ребенок чудом остался жив и невредим. Достоевский писал об этом в октябрьском номере «Дневника писателя» за 1876 год в главе «Простое, но мудреное дело».

Суд приговорил Е. Корнилову к двум годам и восьми месяцам каторжных работ, а затем на вечное поселение в Сибирь. Однако Достоевского интересует психологический подтекст этого преступления, он пытается понять причины этого «простого, но мудреного дела». Прочтя в газетах отчет о суде над Корниловой, писатель пришел к выводу, что преступление было совершено в состоянии аффекта, и выступил в защиту осужденной.

Чиновник К. Маслянников служил в том ведомстве, от которого зависела просьба о помиловании. Прочтя статью «Простое, но мудреное дело», К. Маслянников решил представить дополнительные аргументы для оправдания Корниловой и написал письмо Достоевскому с просьбой о встрече. «Через несколько дней я отдал ему визит, — вспоминал К. Маслянников через год после смерти писателя, — и тут только мы с ним впервые познакомились. Он принял меня так трогательно радушно, как бы родного или старинного приятеля. Он повел меня в свой маленький, сильно заваленный книгами кабинет, выходивший окнами на Греческий проспект, где он говорил мне очень много, несмотря на чрезвычайное утомление от болезни, заставлявшее часто прерывать речь для того, чтобы «перевести дух».