…Почти месяц он проводит после того до окончательной катастрофы, никаких на него подозрений нет и не может быть. Тут-то и развертывается весь психологический процесс преступления. Неразрешимые вопросы восстают перед убийцею, неподозреваемые и неожиданные чувства мучают его сердце. Божия правда, земной закон берет свое, и он кончает тем, что принужден сам на себя донести. Принужден, чтобы хотя погибнуть в каторге, но примкнуть опять к людям; чувство разомкнутости и разъединенности с человечеством, которое он ощутил тотчас же по совершении преступления, замучило его. Закон правды и человеческая природа взяли свое, убили убеждения, даже без сопро [тив-ления]. Преступник сам решает принять муки, чтобы искупить свое дело».
Достоевский продолжает усиленно работать над планом новой повести в Висбадене, затем на пароходе, возвращаясь в Петербург из Копенгагена, где он гостил неделю у своего семипалатинского друга А. Е. Врангеля. (Вернувшись после отпуска на место службы в Копенгаген, тот нашел два отчаянных письма Достоевского, послал ему деньги и пригласил на обратном пути погостить у него.)
В Петербурге повесть незаметно перерастает в большой роман, и Достоевский решает пожертвовать всем уже написанным и начать все сначала. Главы нового труда в середине декабря 1865 года Достоевский отправил в «Русский вестник». Первая часть «Преступления и наказания» уже появилась в январском номере журнала за 1866 год, однако полностью оно еще не было закончено. Работа над дальнейшим текстом продолжалась весь 1866 год.
Успех первых книжек «Русского вестника» с «Преступлением и наказанием» обрадовал и окрылил Достоевского. 29 апреля 1866 года он пишет своему другу, священнику И. Л. Янышеву: «Надо заметить, что роман мой удался чрезвычайно и поднял мою репутацию как писателя. Вся моя будущность в том, чтоб кончить его хорошо».
Однако четвертая глава четвертой части — чтение Раскольниковым и Соней Евангелия — смутила щепетильных редакторов «Русского вестника» М. Каткова и Н. Любимова (они посчитали «безнравственным», что Евангелие — самую нравственную книгу в мире — читают убийца и блудница), и они отказались ее печатать. Достоевскому пришлось ее переделывать и доказывать, что в ней нет ничего безнравственного.
Посылая исправленную главу в редакцию «Русского вестника», писатель умолял: «А теперь до вас величайшая просьба моя: ради Христа, оставьте все остальное так, как есть теперь». Но благонамеренные редакторы не вняли просьбе гения: они вычеркнули ряд строк «относительно характера и поведения Сони». В сознании М. Каткова и Н. Любимова никак не укладывалось, что именно проститутка проповедует учение Христа и наставляет героя на путь его возрождения. Не понимали М. Катков и Н. Любимов, что в чтение убийцей и блудницей вечной книги при тусклом отблеске огарка свечи Достоевский вкладывает глубокий, символический смысл: еще не все погасло в душе Раскольникова, еще теплится в ней тусклое пламя огарка, но надо покаяться, смириться, чтобы это тусклое пламя огарка разгорелось в негасимый свет.
Весной 1866 года Достоевский, как он писал 9 мая А. Е. Врангелю, собирался уехать в Дрезден и «засесть там на 3 месяца и кончить роман, чтоб никто не мешал». Но многочисленные притязания кредиторов не дали возможности «сбежать» за границу, и лето 1866 года Достоевский проводит в подмосковном селе Люблине, у своей любимой сестры Веры Михайловны Ивановой. Некоторое представление о жизни писателя в семье Ивановых в Люблине дает дачная жизнь семейства Захлебининых в рассказе Достоевского «Вечный муж». На даче у Захлебининых собирается веселая молодежь, «дачные соседки-подружки», среди которых выделяется «бойкая и вострая» девица Марья Никитишна, «зубоскал и даже умница», портрет которой был срисован Достоевским с подруги дочерей В. М. Ивановой Марии Сергеевны Иванчиной-Писаревой. Молодые люди играют в пословицы, в горелки, барышни поют романсы под рояль и устраивают театральные представления в саду, а вечером за самоваром — шутки, смех, споры и веселые разговоры.
Большая и дружная семья В. М. Ивановой состояла из пяти дочерей и трех сыновей. Особенно ценил и любил Достоевский старшую дочь, двадцатилетнюю Соню — девушку редкой душевной чистоты и безграничной доброты. (Через два года писатель посвятит ей роман «Идиот», как бы отождествляя ее по своим высоким нравственным качествам с главным героем романа Львом Николаевичем Мышкиным, хотя первоначальный толчок этому образу мог дать гостивший в это время в Люблине племянник писателя, сын его другой сестры, Варвары, молодой врач Александр Петрович Карелии, необычайно кроткий и смиренный человек, прозванный даже за некоторые странности и причуды «идиотом».)
Вторая дочь В. М. Ивановой, восемнадцатилетняя Маша, ставшая вскоре блестящей музыкантшей, ученицей Н. Г. Рубинштейна (причем Достоевский говорил, что она вся «прелесть, грациозность, наивность», «ярко объявившийся талант»), вспоминала через шестьдесят лет о пребывании писателя в Люблине в 1866 году:
«Дни и вечера Достоевский проводил с молодежью. Хотя ему было сорок пять лет, он чрезвычайно просто держался с молодой компанией, был первым затейником всяких развлечений и проказ. И по внешности он выглядел моложе своих лет. Всегда изящно одетый, в крахмальной сорочке, в серых брюках и синем свободном пиджаке, Достоевский следил за своей наружностью и очень огорчался, например, тем, что его бородка была очень жидка. Этой слабостью пользовались его молоденькие племянницы и часто поддразнивали дядюшку его «бороденкой»…
Во всех играх и прогулках первое место принадлежало Федору Михайловичу. Иногда бывало, что во время игр он оставлял присутствующих и уходил к себе на дачу записать что-либо для своей работы. В таких случаях он просил минут через десять прийти за ним. Но когда за ним приходили, то заставали его так увлеченным работой, что он сердился на пришедших и прогонял их. Через некоторое время он возвращался сам, веселый и опять готовый к продолжению игры…»
Студент Московского межевого института Н. Фон-Фохт вспоминает, что в играх с молодежью в Люблине Достоевский предложил однажды воспроизвести сцену из «Гамлета», причем в этой шуточной пародии он изображал сам тень короля, закутавшись с головою в простыню, был очень весел и «почти всегда что-нибудь напевал про себя, и это лучше всего обозначало хорошее настроение его духа»78 В Люблине Достоевский услышал романс на слова Г. Гейне «Du hast Diamanten und Perlen» («У тебя брильянты и жемчуг…»). В «Преступлении и наказании» этот романс поет Катерина Ивановна Мармеладова.
Глубокая, чистая, духовная любовь Достоевского к Сонечке Ивановой, увлечение писателя невесткой сестры Еленой Павловной Ивановой, предчувствие близких радостных перемен в личной жизни, общение с замечательной молодежью, боготворившей его, успешная работа над «Преступлением и наказанием» — все это сделало люблинское лето 1866 года первым счастливым временем в жизни Достоевского после смерти жены и брата.
Однако в Люблине Достоевский оказался вынужденным одновременно с «Преступлением и наказанием» думать над другим романом, обещанным издателю Ф. Стелловскому при заключении с ним в 1865 году кабального договора. Писатель решается на невероятный, фантастический план, который он изложил в письме к А. В. Корвин-Круковской от 17 июня 1866 года: «Я хочу сделать небывалую и эксцентрическую вещь: написать в 4 месяца 30 печатных листов, в двух разных романах, из которых один буду писать утром, а другой вечером, и кончить к сроку. Знаете ли, добрая моя Анна Васильевна, что до сих пор мне вот этакие эксцентрические и чрезвычайные вещи даже нравятся. Не гожусь я в разряд солидно живущих людей… Я убежден, что ни единый из литераторов наших, бывших и живущих, не писал под такими условиями, под которыми я постоянно пишу, Тургенев умер бы от одной мысли. Но если б вы знали, до какой степени тяжело портить мысль, которая в вас рождалась, приводила вас в энтузиазм, про которую вы сами знаете, что она хороша, и быть принужденным портить, и сознательно!»
