— Кому знати, государь. Без глазу чужого усё туды сношено. А заглядывать никому не мочно. Приказ даден. Словно бы тама грамоты особливо тайные государские ваши положены. И смертью покарать обещано, хто попытаетси, не бойси, государь. Поправляйся скорей, всё тебе сохранно сдам.

   — Не мене ты сдашь, а царю новому, когда в силу придёт. Ладно, идитева.

Бояре вышли, и сразу вошла царица Наталья Кирилловна.

   — Ох, горе мене, Натальюшка. Помру, ведь перегрызётесь. Родня на родню словно волки бросаются. Ну да не поиначишь людей. Так и Бог с им. Ступай скажи, сыновей бы позвали. Федю и Петрушу. Сейчас штобы привели.

   — Што торопишьси так? Ишь, ты ровно полосу вспахал, государь, от речей от своих. Передохни немного.

   — Нет. Не перечь. Уж тут не до роздыху. Може, и утра не дождуси. Зови, слышь.

Вид царя ясно говорил, что он прав.

Наталья снова затрепетала вся от беззвучного рыдания и вышла из покоев, где послала брата Ивана за царевичем Фёдором, а сама отправилась за сыном Петром.

А царь лежал и ждал сыновей, а мысли жуткой желчью сжигали мозг: «Вот, Господи, и даже полвека не дал пожити. Энти бы три годка, Федя бы окреп, войну бы с турками прикончили, а там, глядишь, и денежку бы полноценную выпустили, и помереть можно. Пошто, Господи, дело доделать не даёшь?»

Царь совсем обессилел и даже не двигал руками.

Царица ввела обоих царевичей и остановилась перед ложем, непривычно сгорбившись от горя. Рядом с Фёдором, который в свои четырнадцать лет был на пол головы выше отца, она выглядела девочкой, хоть ей и исполнилось двадцать три года и она три раза рожала. Она не могли предположить, что ближайшие четыре года состарят её до неузнаваемости.

Поймав взгляд мужа и поняв его, Наталья удалилась, а Алексей Михайлович попробовал поднять голову и посмотреть в глаза старшему сыну:

   — Фёдор, сынок, што бы я ни говорил, но никому кроме тебя, я не могу доверити брата твоего Петра. Он мал, и, кроме тебя, никто не поможет. Правда, ты сам мал ещё годами, но, видно, так хочет Господь.

Фёдора охватило рыдание.

   — Прекрати. — Государь закрыл глаза, немного помолчав, добавил: — Сядьте со мною одрясь.

Сыновья присели на ложе умирающего отца. Он открыл глаза и взял в правую руку ладонь царевича Фёдора, а в левую — царевича Петра:

   — Ну вот я и посмотрел на вас в последний раз, теперь можете идти. Помни, Фёдор, ты обещал мене беречь брата.

Фёдор поцеловал руку отца и, взяв Петра, удалился.

Царь остался один.

Ночь с двадцать восьмого января на двадцать девятое была неспокойной. Навряд ли в Москве нашёлся бы хоть один дворянин, который бы спал.

Часть знати оказалась этой ночью в доме боярина Хитрово, другая — в доме боярина Матвеева. Принадлежность к какой-то фамилии впервые на Руси не играла роли. Одна часть Голицыных оказалась в доме Хитрово, другая — Матвеева, это было с Куракиными, Долгорукими, Шереметевыми, Ржевскими, Скуратовыми, Репниными, Одоевскими, Шеиными.

Все хотели власти, хотели получить свой жирный кусок. Однако утром двадцать девятого января состояние царя не изменилось, и боярство, собравшееся в Кремле, сразу притихло. По приказу государя все были отправлены заниматься своими делами, но нервозность витала в воздухе.

В полдень Алексей Михайлович попросил щей, и весть о том сразу разнеслась по всему Кремлю. Кто-то начал молиться с облегчением, кто-то приуныл. При государе осталось трое лекарей и Артамон Матвеев с Иваном Нарышкиным.

День тянулся как никогда долго. Наконец стемнело, пришёл вечер, но никто не разъезжался по домам. Переходы заполнялись выжидающими. Стрелецкий стременной полк государя нёс караул в полном составе. Сотники полка расхаживали в толпе знати.

В одиннадцать часов вечера двадцать девятого января 1676 года государь, царь и великий князь всея Руси Алексей Михайлович Тишайший, сын царя Михаила Фёдоровича, народом избранного, внук патриарха Филарета и правнук великого и ближнего боярина Никиты Романовича Романова, скончался, так и не дожив до сорока семи лет и не окончив войну с Турцией, оставив престол пятнадцатилетнему сыну.

Часть III

ЦАРСТВИЕ ЗЕМНОЕ

(январь 1676 — март 1680)

  темноте лежал царевич Фёдор и через окно смотрел на звёзды. Ему было тоскливо и плохо. Как-то одновременно вернулись все его недуги, болели и спина и ноги, которые распухли как никогда. Душевная боль по умирающему отцу не давала заснуть. Он мучился от этой боли, как от боли физической, и даже не знал, что отца час как не стало. Фёдору никто об этом не сообщил. Уже пошло тридцатое января, а он находился в неведении, и страх перед будущим сковывал его. Он станет царём. Да кто за ним пойдёт? Кто?

Грудь сдавило, и нервно забил кашель. Фёдор попробовал приподняться, от чего боль в спине усилилась, и царевич обессиленно упал на перину.

Шёл второй час ночи, когда в дверь начали стучать, а затем и ломиться. На Фёдора напала какая-то отстранённость от всего происходящего, он лежал не двигаясь. А удары всё продолжались, однако выломать дубовые двери, обитые медью, не легко, на время наступило затишье, после чего послышался звук врубающегося в медь топора. Через минуту засовы слетели, дверь распахнулась, и в покои ворвались боярин Родион Стрешнев, Пётр Сибирский, Богдан Хитрово, Иван Воротынский, Василий Волынский, Иван Хованский, Юрий Долгорукий, Пётр Салтыков, Алексей Трубецкой, Иван. Баклановский, Никита Одоевский, Пётр Шереметев, Фёдор Куракин, Третьяк Вельяминов, Троекуров. Из двадцати шести бояр, присутствующих в Москве, тут находилось большинство.

Подняв царевича на руки, понесли в Грановитую палату, где, облачив в отцовы царские одежды, которые были велики Фёдору, усадили его на трон. Когда же пошли за бармами и царским венцом, обнаружили, что среди царских регалий отсутствуют большой золотой крест Михаила Фёдоровича и скипетр с трёхглавым орлом. Не было и золотых павлинов, которых ставили в самые торжественные моменты возле трона, наследие царевны Софьи Палеолог. Разбираться с этим было некогда, Фёдору в руки дали старый скипетр с двуглавым орлом и малую державу, на голову водрузили венец отца, который был велик и закрывал брови.

В третьем часу ночи знать начала присягать новому царю — Фёдору Алексеевичу, третьему Романову на русском престоле.

Первых привели к присяге бояр: Кирилла Нарышкина, Артамона Матвеева, Григория Ромодановского-Стародубского, Ивана Репнина и Петра Долгорукова, доброхотен царевича Петра.

В углу посмеивался боярин Василий Волынский. Борода Хитрово, в серебряной паутине, уже не по кафтану покорно стелется, а надменно задралась выше боярских го лов, заплывшие глаза торжествующе вспыхивают, почти смеются. Он уже чувствует победу.

После бояр присягали окольничие, думные дворяне, стольники. Когда подошла очередь стольника князя Андрея Солнцева-Засекина, царь Фёдор побледнел и чуть не выронил скипетр.

Несмотря на плохое состояние здоровья новоявленного царя, церемонию провели до конца. Только после этого дядьки Иван Хитрово и Фёдор Куракин отнесли нового царя в опочивальню. А утром разослали гонцов на большие воеводства принять присягу от воевод. Гонцы везли последний указ умершего царя, по которому из тюрем выпускались колодники и узники, из ссылок отпускались все ссыльные, кроме особых, прощались все казённые должники.

Поутру в Кремль пожаловали послы Голландии и Англии, опасаясь расторжения торговых отношений. Их встретил глава Посольского приказа Артамон Матвеев. Как он ни сдерживался, слёзы текли по его щекам ручьями, а речь была сбивчива. Однако он заверил, что при дворе всё останется по-прежнему, кроме разве того, что, ввиду малолетства его царского величества, четверо знатнейших бояр — Никита Одоевский, Юрий Долгоруков, Богдан Хитрово и он, Артамон Матвеев, — будут управлять вместе с ним. Послы, успокоившись, удалились.