Фон Бэк был старше Андрея и вёл себя агрессивнее. Он блестяще владел искусством фехтования, и длинная, прямая толедская шпага была для него привычным оружием. Седые пряди виднелись в его чёрных волосах и аккуратно подстриженной бородке, а выразительное лицо украшали два шрама.

Андрей, одетый в длинный зелёный немецкий кафтан, как непривычен был к европейской школе фехтования, всё же отражал удары соперника с искусством, приобретённым за десять последних лет-передряг. Его шпага первой попробовала крови, царапнув плечо противника, что вызвало лишь улыбку на лице фон Бэка. В ближайшие секунды он нанёс Андрею три неглубокие раны. Тем временем де Рон ранил фон Штейна в плечо. Видя это, фон Бэк решил поспешить. Лезвия вновь скрестились с ужасающим лязгом и вновь разошлись для того, чтобы ещё раз встретиться. Капитан непрерывно атаковал и неожиданно резким круговым движением обвёл соперника и вонзил шпагу в его бедро, нанеся глубокую рану. Как Андрей ни старался, но вскрикнул от резкой боли, подавшись назад, он споткнулся и упал, шпага фон Бэка пригвоздила его к земле. Свет померк, и темень заволокла сознание.

Приход сестёр и дочерей мужа Наталью Кирилловну неожиданно для неё самой сильно обрадовал. Вот и они осознали, что она всемилостивейшая царица. А при виде даров подумала, что о ненужной ссоре можно теперь забыть. Конечно, не сразу, ну всё-таки можно. Царевны ей больше не страшны. Она не показала, что ей сильно польстили серьги, и с достойным видом убрала их в ларец. Царевны Евдокия и Марфа Алексеевны, сильно растолстевшие за последние месяцы, попытались заглянуть в ларец мачехи. Софья же опустила глаза к полу.

В честь примирения решено было устроить пир на женской стороне терема, на который были приглашены жёны и дочери всех присутствующих в Москве бояр и видных вельмож.

Было подано такое количество настойки, наливки, вишнёвки и медовухи что можно было подумать, что пир давал царь, а не царица.

На резные дубовые столы покрыли скатерти красного бархата, расписанные зелёными травами.

Царица сидела за особым столом, на возвышении. За спиной у неё на стене висела большая икона Пречистой Девы с Предвечным Младенцем на руках, вокруг лика которой — святые угодники в златых венцах, «по коим разсыпаны скатен жемчуг, яхонты и сапфиры».

У расписанных стен палаты размещались столы для приглашённых. Середину палаты покрывали только приобретённые бухарские ковры с невероятно толстым ворсом.

Первой села царица. На ней красовались преподнесённые ей украшения, а всё оплечье было расшито скатным архангельским жемчугом. Затем ближе к царице сели сёстры царя Ирина Михайловна, Анна Михайловна, Татьяна Михайловна. Дальше шли тётки юных царевен боярыня княгиня Воротынская и боярыня Стрешнева и уж затем дочери царя царевны Евдокия, Марфа, Софья, Екатерина, Мария.

Число присутствующих на пиру женщин и девиц намного превышало предполагаемые три сотни гостей, что только обрадовало юную царицу.

Пир начался с подачи жареных куропаток, лёгкой наливки и провозглашения тоста Стрешневой в честь здравия царского дома. Наталья Кирилловна сидела как предводительница среди всего этого женского воинства. Царевна Софья Алексеевна зло поглядывала на всё исподлобья, пряча ненависть.

Наталье было не до косых взглядов, праздник в её душе плясал всеми красками. Она с интересом смотрела на Анну Петровну Хитрово, которая, наполнив кубок перцовой настойкой, испила его не прерываясь. Не каждый бы мужчина усидел бы на лавке после такой дозы хмельного. На Заозёрскую, которая уже умяла глухаря, но её руки всё тянулись к мясным блюдам. Или, наоборот, на дочь Барятинского, которая старалась и не есть и не пить. Пир продолжался до поздней ночи. Боярыни разъезжались сыты-пьяны. Двор решил, что царская семья примирилась.

Серебряные колокольчики на голландских часах мелодично зазвенели, и вместе с этим звоном к Андрею Алмазову вернулось сознание. Вот уже месяц он лежал в доме Матвеева в бреду и забытье. Артамон Сергеевич поведал жене Андрея, что срочно её супруг отправлен по царёву делу, поэтому дома ни о чём не знали.

Приоткрыв глаза, Андрей попытался всмотреться в полумрак, увидел стол, на котором в медном подсвечнике горела свеча, а рядом с ним резное кресло. В нем дремал человек, облачённый во всё чёрное. Присмотревшись внимательней, он узнал Кунцевича, тайного лекаря царя. Как будто почувствовав на себе взгляд, Кунцевич открыл глаза:

   — Я уже думал, что Тьма сильнее моих способностей.

Андрей глупо улыбнулся:

   — Коли бы ты, пан Кунцевич, ведал, хто я, то, возможно, и не стремилси мене излечити.

   — Я думал, что я вас не знаю.

   — Аки сказати, энто я следил за твоей связью с конклавом через Ярембского.

На мгновение глаза иезуита вспыхнули гневом, но затем снова стали спокойными, и он внимательнее посмотрел на Андрея:

   — Ты либо слишком прост, либо дурак, хотя это одно и то же. — Затем, подумав, добавил: — Пошто же меня не схватили?

   — То было не мене решати.

Кунцевич задумался.

   — Пойду велю подогреть бульону, хоть нормально вас покормлю.

Андрей повернул голову к двери:

   — А раньшева аки кормили?

Кунцевич показал на лежащую на столе кожаную трубку:

   — Через неё.

Прошло совсем немного времени, и в ложницу почти вбежал Артамон Матвеев.

   — Ну наконец-то, — выпалил он, нервно теребя бороду.

   — Што, долгонько лежу?

   — Да уж Рождество скоро.

Андрей вытаращил глаза:

   — А де Рон?

   — Только фон Бэк выдернул из тебе шпагу, тут и судьба де Рона была предрешена. Если тебе Божьим проведением Бэк не задел лёгкое, то де Рону распороли усю грудь. Явившиси стрельцы забрали вас обоих аки усопших. Если бы не твой врачеватель, тебе бы уже давно не было бы.

Рождество, снег пушистыми охапками спадает с ветвей деревьев и радостно скрипит под ногами. От Чудова монастыря и до последней маленькой часовни в Москве везде идут торжественные службы, 1675 лет с прихода Господня к людям. Возле церквей и храмов раздают и разбрасывают царскую и боярскую милостыню, всемерно радуясь успехам. А успехов много: от Смоленска и до Хабаровска тишь-гладь да Божья благодать, старообрядчество отогнано подальше от Первопрестольной, бунты попритихли, ибо народ бунтующий побили да потопили. Правда, Соловки ещё держались, но то — за Студёным морем. Если война и шла, так тоже где-то там — за Днепром.

Народ тихий греха боится. От одного слова «свобода» шарахается. Воли — так той дай от пуза, а свободы «не надоть».

Есть сильное различие для русского слуха между волей и свободой. Воля — возможность жить или пожить по своей воле, не стесняясь никакими условностями и узами. Волю стесняют и равные, стесняет мир. Воля — в уходе из общественного окружения, на степные просторы или в таёжные буреломы, она проявляется в разнузданной власти, в насилии над людьми. Свобода личная немыслима без уважения к чужой свободе, воля — всегда для себя. Она не противоположна тирании, ибо тиран есть высшая точка вольного существа. Разбойник — идеал воли Московской Руси.

В покоях было тепло и уютно. Царица Наталья Кирилловна расчёсывала волосы на ночь сама, стараясь никого не утруждать. Царь лежал на постели, устремив взгляд на жену, наблюдая, как гребень медленно скользит вниз. Наталья была немного раздражена, она, кажется, вновь была беременна. За четыре года третий раз. Сколько же царю надо детей? Хорошо ещё падчерицы смирились с её присутствием в Кремле и больше не досаждают ей своим поведением, да и Алексей, если не считать сына Фёдора, к детям от первой жены охладел. Даже сёстры царя не имеют на него того влияния, как года два-три назад. Она заполнила собой почти всю его жизнь, и лишь её и Матвеева совет мог повлиять на царское решение. Четыре года, а его чувства к ней лишь стали ещё сильнее.