Матвеев с почтением и достоинством вновь поклонился. Начался ритуал передачи и приёма даров, и тут, нарушая все обычаи, в посольскую избу в сопровождении князя Воротынского и царевича Сибирского, опираясь на посох, вошёл царевич Фёдор. Писцы и подьячии попадали на колени. Толмач поспешил поведать Мулле-Фарруху о том, кто явился.
Царевич, часто видевший татар, с любопытством рассматривал бухарские одежды.
— По-хорошему ли доехал, друг наш Мулла-Фаррух со товарищами? — спросил он.
— Слава Аллаху, доехал я хорошо и приветствую царевича душевно.
— Я столь же душевно приветствую посла Бухары. И хотел бы испросить у него, чема богата ваша земля? Есть ли в ней серебряные руды?
Вопрос звучал по-детски наивно.
— Нет, в моей стране не добывают серебро из земли. Мы богаты конями, шерстью и хлопком и готовы торговать этим.
— Я мыслю, и нашим купцам будет што связти в Бухару.
— Полностью согласен с высокородным царевичем.
Фёдор улыбнулся в ответ и покинул посольскую избу, Фаррух ближе подошёл к Матвееву и неожиданно по-русски произнёс:
— Я впервые лицезрел царевича со столь добрым взглядом.
Алёна уже более двух месяцев тосковала, не имея никаких новостей об Андрее. Может, натешился и бросил. Она несколько раз ходила к Авдотье Немой, но разве её поймёшь, металась от одной крайности к другой, пытаясь отвлечься от дум, создавала видимость заботы по хозяйству, когда к ней заглянула сударушка-соседушка.
— Горлинка ты моя, да штой-то на тебе лица нетути? — залепетала она лелейным голосом.
— Да чей-то голова с зорюшки болит.
— Не в обиду будет сказано, по-соседски. Вижу я, чаво ты маешься. Купчина твой очей не кажит. Да то и к добру. — Соседушка сделала участливое лицо. — У тебе есть муж, венчанный, законный. Погуляла маненько, и хватит, пора меру знати. За грех твой купец мошной расплатился, а теперича, видать, в семью возвернулся.
Артамон Матвеев, выполняя обязанности дворецкого, занимался приказными делами, просматривая переписку между двором и приказами. На столе лежали указные, памятные, жалованные, сыскные грамоты, наказы, отписки, челобитные, изветы. Справиться со всем этим было бы просто невозможно, если бы не несколько подьячих, в чьих рядах был Семён Алмазов, который часто подменял Матвеева и получил полный доступ к посольским документам и домашнему архиву главы приказа.
Старый глава Посольского приказа — боярин Ордын-Нащокин хотя и не был отставлен от приказа, однако почти не допускался до дел.
А дела вроде налаживались. Пришла весть о поимке Стеньки Разина. Посол Бухары подписал договор о торговле, Польша шла на продление мира. Волновала лишь Правобережная Украина и Турция, но именно оттуда он ждал гонцов с вестями, а тех всё не было.
Дьяк Воскобойников подал изветы на гетмана Демку Многогрешного, которого старшины[112] обвиняли во всех смертных грехах.
— Бояри тож мене в чём тока не винят, — пробурчал Артамон себе под нос.
Приглушённый конский топот заставил Матвеева прислушаться. Топот приближался, и Артамон Сергеевич выглянул на улицу: под окном крупной рысью пронёсся красавец иноходец, который нёс в седле царевича Фёдора.
— Истым лошадником царевич-то стал. Часа не проходит, штобы на коне не погарцевал. А ведь с его ножками больненько, наверное.
В это время двое стрельцов ввели монаха. Он был высок и костляв и облачен в рваную коричневую рясу. В правой руке он держал длинный узловатый посох, а в левой пучок духмяной травы. Кожа на его лысой голове была так туго натянута, что ясно выступали все кости черепа.
— Протопоп Семён Адамович?! — как бы не веря своим глазам, удивлённо произнёс Матвеев. — Каким ветром?
— Ой, лихим, Артамон Сергеевич.
Матвеев махнул рукой, и находившиеся в светлице дьяки и подьячие поспешили удалиться. Семён Адамович присел на лавку.
— Петро Дорошенко порешил договоритися с остальными гетманами, и те готовы пойтити на енто.
Матвеев присел рядом, сжав виски руками.
Малороссия после смерти Богдана Хмельницкого[113] распалась на Правобережную и Левобережную, где рады избирали отдельных гетманов. Кроме того, в той небольшой части Украины, где ещё стояли польские гарнизоны, король назначал своего гетмана. Запорожье, жившее своей отдельной вольной жизнью, избирало кошевого атамана, готового в любое мгновение взять гетманскую булаву. Права этих четырёх владык мало чем сдерживались, а их объединение могло повлечь за собой непредсказуемые события.
— Давай реки обо всёма по порядку, — медленно произнёс Артамон, смотря на гостя.
— Мой хлопчик донёс, шо к гетману Дорошенко в Чигирин прибыли гетман Ханенко и атаман Сирко. В тот же день под закат туды ж явился братко гетмана Демки Многогрешного — Васька. Мыслю, хочет Дорошенко остальных гетманов под свою волю взяти, а они не противу и готовы пойтить за ним.
— Богдан Хмельницкий всей Украиной володел, но не мог противу Польши один устояти, а Дорошенко поляков сам не очень-то любит, на кого ж он обопрётся?
— На турского султана, — раздался звонкий голос сзади. Матвеев резко обернулся. В дверях стояли Семён и Андрей Алмазовы. — Дорошенко признал себе слугою султанским, и наибольший басурман готовит войско к войне.
— Во, то новость так новость, — озадаченно произнёс глава Посольского приказа.
Андрей Алмазов подошёл ближе:
— Вот си грамоты шлёт Тимофей Чудовский. В их усё обсказано.
Матвеев протянул руки и забрал три грамоты.
— То дело великое, надоть с государем и боярами обговорити, — медленно произнёс Матвеев, затем поднял глаза: — Вы, братья, батюшку протопопа ко себе во дом заберите. Пущай на Москве пока поживёт. А с деньгами за товары, Андрюшка, мы с тобою опосля разберемси.
Адамович поклонился и вместе с Алмазовыми выпел из светлицы. Братья шли обнявшись. Семён радовался возвращению брата. Адамович поспешал за ними.
— Слышь, а зазноба-то ентова, хамовническая, опяти с мужаком своим сошласи. Говорят, жавут мирно, душа в душу, ён пити перестал, — как бы невзначай сказал старший.
— Да то не можа быти, — ошалело выпалил Андрей.
— Во, истинный крест.
Семён истово перекрестился. Андрей понуро опустил голову. Радость от возвращения, от встречи с братом улетучилась. Что-то больно защемило в груди.
— У, чёрт, када ж будет так, штоб радость ништо не спортило.
Матвеев и Семён Алмазов постоянно пропадали в Посольском приказе. В эти дни дума собиралась почти каждый день. Савелия Сивого послали в одну из деревень хозяина, поторопить со съестными припасами. Ермилов с рейтарами сопровождал пойманного Стеньку. Все будто забыли об Андрее Алмазове. Пользуясь бездельем, он торчал в своей лавке, помогая приказчику торговать сукном.
Улица была забита народом. Отовсюду раздавались крики продавцов, и чем хуже был товар, тем сильнее надрывался его владелец, цветистыми выражениями заманивая покупателей, платки, кафтаны и сарафаны пестрели в толпе, сливаясь в уставших глазах. И вдруг Андрей почувствовал устремлённый на него взгляд. Да, это были те глаза, которые он так любил и ненавидел. Алёна стояла на противоположной стороне улицы и призывно смотрела на него. Он подался назад, вглубь лавки, словно стараясь скрыться в тени, но в то же время не отводя глаза от неё. Её взгляд излучал тоску. Пересилив себя, Алёна направилась к лавке. Андрей неожиданно для себя весь сжался.
— Только б ента сука не взошла сюды, а то не сдержусь и сверну её шею, — змеиным шёпотом прошипел он, но дверь уже открылась, и на пороге появилась Алёна, бледная, с потухшим взглядом, но своя, родная, аж завыть захотелось. Одетая в тот расписной сарафан, что он ей подарил. В кафтане приказчика рядом с ней он выглядел блекло.
