Во имя Джона… Во имя Джона я во Вьетнаме был, Мой серый лайнер там городок бомбил, И в залп зенитки мой лайнер запылал, И я свою волну поймал — на землю передал. Под облаками наш самолет горит И вместе с нами на землю он летит, И жить осталось каких-то пять минут — Вот в цинковых коробках нас в Америку везут. Горят моторы — кругом огонь и дым, Дерутся двое, а парашют один, Дерутся двое — я все слабей, слабей, Лежу с пробитой головой у самых у дверей. Я «Вальтер» вынул и на курок нажал — Мой бортмеханик к моим ногам упал, Мой бортмеханик кричит, что это ад. Ой, мама, мама, мама, забери меня назад. Мы новобранцы, нас повезут в Ханой, Мы не избрали себе судьбы иной. Там партизаны стреляют всех подряд — Бросайте автоматы и бегите все назад! Колода карт В роскошном зале свечи, тая, догорают, В свои владения вступает тишина, И лишь колода карт усталости на знает За ночь азарта, проведенную без сна. Они разбросаны небрежною рукою, Белеют пятнами удачи на столах, Но чье-то счастье унесли они с собою. Надежды чьи-то разлетелись ночью в прах. Забыты карты, как наложницы в гареме, Владыка бросил их, насытившись до дна. Они блистали только яркое мгновенье, Остаток жизни проведут теперь впотьмах. Предскажут карты скоро долгую разлуку Или казенный дом на много, много лет. А может, горечь, может, боль, а может, муку, Предскажут Дама Треф и Пиковый Валет. И только изредка они мелькнут удачей, Лишь для немногих, лишь для баловней судьбы, Да и, наверное, не может быть иначе, Мы все у этой жизни жалкие рабы. В роскошном зале свечи, тая, догорают, В свои владения вступает тишина, И лишь колода карт усталости не знает За ночь азарта, проведенную без сна. В. Раменский Журавли Далеко-далеко журавли полетели, Оставляя поля, где бушуют метели. Далеко-далеко журавлям полететь нет уж мочи И спустились они на поляну в лесу среди ночи. А на утро снялись и на юг полетели далекий, Лишь остался один по поляне бродить одинокий. Он кричал им во след: «Помогите, пожалуйста, братцы — Больше сил моих нет, нет уж мочи на воздух подняться!» Опустились они, помогая усталому братцу, Хоть и знали о том, что до цели труднее добраться. И опять поднялась журавлей быстрокрылая стая… Они братца того прихватили с собой, улетая. Вот и в жизни порой, отставая от стаи крылатой, Хоть и знаем о том, что законы о дружбе так святы. Но, бывает, судьба начинает шутить, насмехаться, И друзья обойдут, и никто не поможет подняться. Далеко-далеко журавли полетели, Оставляя поля, где бушуют метели. Далеко-далеко журавлям полететь нет уж мочи И спустились они на поляну в лесу среди ночи. Ю. Визбор
Сижу я как-то с африканцем… Сижу я как-то с африканцем, А он, мерзавец, мне и говорит: «В российских реках холодно купаться, Поэтому здесь не приглядный вид!» «Зато, — говорю — Мы делаем ракеты И перекрыли Енисей, И даже в области балета Мы впереди планеты всей!» Потом мы с ним ударили по триста, А он, мерзавец, мне и говорит: «В российских селах не танцуют твиста, Поэтому здесь не приглядный вид!» «Зато, — говорю — Мы делаем ракеты И перекрыли Енисей, И даже в области балета Мы впереди планеты всей!» Потом залили это все шампанским, Он говорит: «Вообще ты кто таков?» «Я, — говорю — Наследник африканский!» «А я, — говорит — Технолог Петухов! Вот я, — говорит — И делаю ракеты Перекрываю Енисей, И даже в области балета Я впереди планеты всей!» Конфетки, бараночки Москва златоглавая, Звон колоколов, Царь-пушка державная, Аромат пирогов, Конфетки, бараночки, Словно лебеди саночки. Эй,вы, кони залетные, Слышно песнь с облучка. Гимназистки румяные, От мороза чуть пьяные, Грациозно сбивают Рыхлый снег с каблучка. Помню тройку удалую, Вспышки дальних зарниц, Твою позу усталую, Трепет длинных ресниц. Все прошло, все умчалося В невозвратную даль, И ничего не осталося — Лишь тоска и печаль. Эх, конфетки, бараночки, Словно лебеди саночки. Эй,вы, кони залетные, Слышно песнь с облучка. Гимназистки румяные, От мороза чуть пьяные, Грациозно сбивают Рыхлый снег с каблучка. |
