Общей, единой реакции на речь Валерия в первый момент не было. Потом собрание загудело, кое-где раздались жидкие хлопки, послышались выкрики.

— Правильно!

— А чего тут правильного?

— Ничего, пусть начальники ответят.

Быстров, увидев тревогу в глазах Снегова, легонько тронул его за руку:

— Что загрустил? Для затравки это неплохо. Послушаем, что скажут другие.

Виктор Зарубин сидел в окружении ребят на гусеницах экскаватора и внимательно слушал выступления. Речи матроса и особенно Хомякова его обеспокоили. «Где-то я видел этого парня», — подумал Виктор, когда Хомяков шел к трибуне. И сразу вспомнил: да это же сосед по вагону…

Говорил Валерий уверенно, гладко, но его слова вызывали у Виктора чувство досады и протеста. Хомяков задел и как-то приземлил чувства, с которыми Зарубин ехал на стройку. Что же он мелет такое? Ведь не за длинным рублем мы ехали сюда? Как это уйдем, почему? Виктор видел, что сидевшие вокруг него тоже слушают хмуро, нервозно перебрасываются двумя-тремя отрывистыми словами. Но кое-кто увидел в этой речи иное. Юноша, сидевший на чурбаке впереди Зарубина, восхищенно проговорил:

— Отчаянный парень. Дает прикурить начальству.

Виктор, может, и не стал бы выступать, но слова парня подстегнули его, и он, торопливо спрыгнув с машины, стал пробираться к сцене. Шел смело, а когда поднялся на трибуну, сердце стало биться чаще. Тысячи глаз смотрели на Виктора пытливо, напряженно.

— Я не согласен с некоторыми выступлениями. Товарищ Хомяков очень уж мрачную картину тут нарисовал.

Котлован загудел, раздались голоса:

— А вы критику не зажимайте. Перед начальством бисер хотите метать?

— Правильно говорит, чего там.

— Ничего правильного.

— Вам что, демагогия по душе?

Зарубин, дождавшись, когда стало тише, продолжал:

— Конечно, и за такой короткий срок порядка на стройке могло быть больше. Ерунды пока много. С этим согласен. Но вот с чем не могу согласиться, так это с заявлениями некоторых товарищей, что, дескать, в случае чего — уйдем. Нет, дорогие товарищи, не уйдем. Не затем мы сюда ехали. И даже прыгающие лягушки в палатках (а они и в нашей есть) нас не испугают. Ну, а если и уйдет кое-кто, плакать не станем…

Из рядов послышался смех, раздались голоса:

— Верно!

— Шпарь, Зарубин, прямой наводкой!

Виктор, копируя жест Хомякова, поднял руки над головой:

— Да, мы приехали вот этими руками возводить «Химмаш». И я уверен, руки тех, кто приехал действительно строить, не возьмутся за чемоданы, пока завод не будет готов.

Эти слова были встречены такими шумными аплодисментами, что Быстров подтолкнул в бок Снегова:

— Понял, каково настроение у ребят?

А Зарубин, повернувшись к руководителям стройки, закончил:

— Начальству же пусть будет известно: работать будем как надо, но и ругаться будем отчаянно. Спуску не дадим ни себе, ни вам.

…Теплый майский вечер опускался на стройку, окутывая темнотой все огромное поле Каменских выселков; совсем замаскировал кайму дальнего леса, и только строительная площадка главного корпуса «Химстроя» ярко светилась. Здесь все еще кипели страсти.

Быстров обратился к Данилину:

— Как, Владислав Николаевич? Надо отвечать комсомолии.

— Теперь уже твоя очередь. Ребятам пока многое трудно понять, не строители они. Все образуется. — Но при этом он так посмотрел на стоявших здесь же начальников участков, что те, поеживаясь и насупясь, стали с преувеличенным вниманием вглядываться в развешанные чертежи.

— Что ж, тогда давай мне слово, Анатолий, — обратился Быстров к Снегову.

— Девушки, какой молодой парторг-то… — заметила Катя Завьялова, сидевшая в окружении целой стайки девчат.

Быстров услышал ее слова и начал так:

— Прежде всего не такой уж я молодой, к сожалению. Но за сказанное спасибо, товарищ Завьялова. А в общем-то, что ж, в коллективе, какой собирается на «Химстрое», мы, старая комсомолия, действительно молодеем.

— Значит, вы из комсомола? Расскажите подробнее, — выкрикнул выступавший недавно матрос. Он уже вился вокруг Кати и ее группы.

Быстров ответил:

— Биографию свою я вам расскажу как-нибудь в другой раз. В комитет вы меня, полагаю, выбирать не собираетесь? Сейчас же поговорим о другом. Месяц, конечно, не ахти какой срок, но порядок на участках уже должен быть. Темпы работ пока черепашьи, дисциплины, организованности мало, очень мало, и начальство за это вы критиковали абсолютно правильно. И, надо полагать, выводы будут сделаны. Я же хочу покритиковать вас, дорогие комсомольские шефы «Химстроя». Думаю, вы не совсем еще поняли, что от вас требуется на стройке… Это же безобразие, уважаемый товарищ моряк, что вы целые дни баклуши бьете. Только почему вы смирились с этим? Где, у кого были? А если бы не сегодняшнее собрание? Так бы и носили по кирпичику в день? Видно, другими делами увлекаетесь. От вас, извините, и сейчас так пахнуло, что хоть закуску проси…

— Пивка выпил, — дал справку обескураженный матрос.

Быстров переждал смех.

— Пивко или что другое, уточнять не будем. А вот что такое шефство над «Химстроем» — об этом поговорить следует. Не хотел я спорить с некоторыми ребятами, что выступали сегодня, но не могу не сказать, что говорили они как заправские сезонники. Дайте нам то, сделайте это. Иначе уйдем. Да разве вам можно так рассуждать? Стройка, подшефная комсомолу. Вы вдумайтесь в эти слова. Вспомните Магнитку, Днепрогэс, Комсомольск-на-Амуре, московское метро. Гвардейские минометные части, авиационные и морские соединения, партизанские бригады в годы войны. Наконец, Куйбышевскую, Братскую ГЭС, целину. Вот ведь что значит шефство. Это образцы стойкости, мужества и отваги. «Химстрой» — это новое задание партии, народа Ленинскому комсомолу. За три года построить завод, на сооружение которого в обычных условиях ушло бы четыре-пять лет. Потребуется самоотверженная, героическая работа каждого из вас. Да, да. Именно героическая. Но ведь трудолюбия, геройства, готовности к подвигу комсомольцам шестидесятых годов тоже не занимать.

Помолчав, справившись с охватившим его волнением, Быстров продолжал:

— Легкой жизни вам не обещали. Ее не ждите. Будет трудно. Но именно поэтому вас и послали сюда. Вы здесь отвечаете за все, понимаете — за все. Вам до всего должно быть дело. Простои? Узнать, в чем дело, расшевелить, кого надо. Нет материалов? Почему нет? Найти, докопаться, добиться, чтобы они были. На «Химстрое» нужны бойцы-энтузиасты, а не рохли, бойцы в полном смысле этого слова. Вся страна будет следить за тем, как у нас идут дела. И будет поддерживать нас. Вот уже в ближайшие дни на стройку начнут приезжать сотни, тысячи московских ребят, чтобы помогать в земляных и некоторых других работах. Но на переднем крае борьбы за «Химмаш» мы, химстроевцы…

Фонари выхватывали из темноты силуэты машин, кранов, лежавшие за кромкой земли бетонные опоры, освещали то задорные, то насупленные, то восторженные лица. Слова парторга взбудоражили ребят. Когда он кончил, посыпались восклицания, вопросы, возгласы. Поднялись десятки рук. Данилин и Снегов переглянулись. Они думали, что собрание шло к концу, а оно, оказывается, только начиналось.

…Недели через две Быстров и Снегов ходили по участкам. В одной бригаде поговорят с бригадиром, в другой — с кем-то из бригады, в третьей — подоспеют к перекуру и потолкуют со всеми ребятами. Когда направились по шоссе с первого на второй участок, паренек, пристроившийся на подножке полуторки, прокричал:

— Там какие-то экскурсанты начальство ищут.

Скоро они и сами увидели группу молодежи. Люди были не со стройки. Снегов определил это сразу: уж очень робко и боязливо переходили юноши и девушки по легким мосткам через траншеи. Когда же гости подошли ближе, Анатолий понял, что к ним пожаловали представители московских райкомов комсомола. Некоторых он знал.

— Здравствуйте, товарищ Снегов, — сказала одна из девушек, подходя к Анатолию. — Где же вы пропадаете? В комитет зашли — нет, говорят, на первом участке. Идем туда, говорят, подался на второй. Прямо-таки летучий голландец.