— Да к чему вам это?

— Для начала было бы неплохо определить, что это за культ вылупился в Нанте. Является ли он своего рода правонаследником какого-то из культов прошлого, канувших в Лету, или же новичком на поле. Итак?

— Итак… — покорно пробормотал отец Гидеон, — Итак… Во времена расцвета Темных культов практика принесения в жертву священников была весьма распространена. Из тех культов, которые этим занимались на постоянной, так сказать, основе, могу вспомнить «Живых и мертвых», «Каинову дщерь», «Серую Долину», «Кархадонию», «Мертвых детей»… Десятка два, пожалуй, будет. Так как Церковь всегда старалась защитить своих пастырей, практиковать подобное могли лишь самые распространенные, дерзкие и опытные культы. Для мальчишек, озорства ради заколовшего черного козла на могильной плите в полночь, подобное вряд ли было доступно.

— Хорошо, а если взять новое время, скажем, века два-три назад?

— В этот период Темные культы потеряли в большинстве своем свою былую силу, так что еще меньше. Обычные жертвоприношения устраивались на каждом шагу. Отроки, животные, рабы… Но похитить священника, убить его и остаться безнаказанными — это было не в пример сложнее. Лишь три-четыре культа были способны совершить нечто подобное. Та же «Кархадония», «Пилатаниды», «Ядовитый мед», «Тоско»… Из тех, что я помню. Вероятно, у кого-то из этих проклятых чудовищ появились злые и резвые дети.

— Значит, не верите, что за вас взялись неофиты?

— Вы правы, не верю. Слишком профессионально, слишком дерзко.

— Мне не знаем, сколько лет или даже веков этот культ провел в подполье. Скрытность — их козырь. Они могли долгое время таиться, пробуя свои силы, прежде чем приступить к чему-то серьезному. Сколько в нашем графстве за год пропадает людей из черни? Несколько тысяч. Никто не может поручиться, что часть из них не оказалась на алтаре. Были у перечисленных вами культов какие-то особые черты, которые могли бы выдать их?

— Адепты не носят гербов, — слабо улыбнулся священник, — Хотя своеобразный почерк был у многих. Например, «Пилатиниды» совершали жертвоприношения каждый третий месяц. Что компенсировалось его садистским изуверством. Тело привязывали к алтарю и в течении двух-трех недель накачивали всякими адскими смесями, созданными в их лабораториях, которые символизировали кровь Дьявола. От одних у жертвы открывались язвы, как при бубонной чуме, и она медленно умирала в жестоких мучениях, от других выгнивало нутро, а члены отсыхали. Их химики славились своей изощренной изобретательностью. Бывали и более страшные вещи, ведь богатство культа позволяло ему получить в распоряжение неплохие лаборатории. Некоторые яды уничтожали всю костную и хрящевую ткань, превращая человека в подобие медузы или наполненного вином бурдюка. Или…

— Черт вас возьми, отче, мы же за столом!..

— О, простите, Альберка, я увлекся. «Кархадония» была одним из наиболее таинственных культов, о ней и по сей день мало что известно. И уж точно неизвестно, какими ритуалами они обставляли свои жертвоприношения. Кто еще… Точно можем вычеркнуть «Тоско» — их адепты отличались особенным темпераментом, и жертвоприношения совершались добровольными смертниками, которые бросались в толпу перед церковью, обвязавшись зажигательными гранатами. Иногда использовали снайперов для убийства неугодных из числа священников. Тайное похищение — не их почерк. А вот «Ядовитый мед» подходит. Скользкие были ребята, и очень опасные. Впрочем, столь же и прагматичные. Они воздавали почести Сатане, но делали это не со слепым фантатизмом, а с холодной логикой профессионалов. Устранение неугодных, запугивание, ложные следы, клевета… Это были настоящие шпионы своего дела. Они не пели дьявольских молитв на мертвых языках, не зажигали черных свечей, не тыкали никого обсидиановыми кинжалами. Их жертвоприношения отличались высокой жестокостью, но они всегда были направлены на какую-то, вполне земную, цель. Своих недругов, мученически убитых, они любили ночью подкинуть на ступени церкви с соответствующей запиской. Или распять на башне ратуши.

— Я бы не стала ссориться с такими. Итак, четкого следа у нас нет. Мы не знаем, что с вами намеревались делать далее. Может быть, убийца собирался обездвижить вас, разместить в нарисованной кровью пентаграмме на полу вашей же спальни, вспороть вам живот и вычертить вашими внутренностями какой-то каббалистический символ чтобы потом вырезать ваше сердце и сожрать на месте. Или же собирался просто оглушить вас и утащить в мешке куда-нибудь под город, в заброшенные каменоломни, где тысячи опьяненных наркотическими зельями адептом день и ночь плясали бы вокруг вас, тыкая иглами…

— Альберка!..

— Ой, простите. Теперь и я увлеклась. Под наш случай попадают как минимум три культа — и это только из новейших, действовавших после проклятых чумных веков. Возможно, имеет смысл сосредоточиться на структуре, а не на атрибутике… Какого сорта люди участвовали в них?

— Как я уже говорил, верхушку практически любого культа составляли высокородные.

— Насколько? — не очень понятно спросила я.

— Самый верх. Это определяется не столько социальным положением на аристократической пирамиде, сколько… кхм… складом характера. Люди, склонные к изуверству, к насилию, к всяческому извращению, болезненно самолюбивые, излишне страстные, чрезмерно порочные, самодовольные… У дьявола есть тысячи дорог, и каждая из них ведет прямиком в ад.

— Самый верх… — повторила я задумчиво, — Его Сиятельство граф?

Отец Гидеон даже вздрогнул, и уставился на меня, как на говорящую жабу.

— Помилуй вас Бог, Альберка! Я много лет знаю графа Нантского. Он, конечно, не святой человек… кхм… отнюдь не святой. Но приписывать ему членство в Темном культе — это уж чересчур.

— Судя по слухам и некоторым обрывкам из рассказов Ламберта, граф отличается известным уровнем самолюбия и даже болезненной гордости.

— Как и все высокородные господа, Альберка, как и все они.

— Вы знаете о нем больше меня, я и в глаза-то его не видала. Как бы вы его охарактеризовали, отче?

— Нелепая игра… — проворчал отец Гидеон, — Да, граф самолюбив, но в той мере, которая позволительна при его положении. Он истый аристократ, кровь от крови своего благородного отца. Очень тяжел в ярости, но, справедливости ради, редко в нее впадает. В благодушном расположении очень приятен — отличный собеседник, прекрасно образованный, умнейший и умеющий к себе расположить. Знаток искусства, но, опять же, лишь в той мере, насколько это считается обязательным для его круга.

— Любит поиграть в войну, — подсказала я, — И тратит много денег на своих игрушечных солдатиков.

— Ваше счастье, что здесь нет нашего капитана, — тонко улыбнулся отец Гидеон, — Уж он-то утроил бы вам взбучку!.. Нет, я бы не сказал, что граф переигрывает. Да, ему нравятся боевые горны, грохот орудий и развевающиеся знамена, его штандарт — один из сильнейших во всей Империи, да и прошлое его неразрывно связано с войной. Как вы знаете, в великих войнах прошлых веков он воевал плечом к плечу с самим Императором, да и после никогда надолго не забывал этой забавы. Но Нант — крупное и богатое графство, как вам известно. Оно никогда не знало мира. Распри с соседями, отражение набегов, вечная война с бретонцами на западе, мятежи, смуты… Граф Нантский жесток, когда того требуют обстоятельства, но я бы сказал, что эту жестокость он держит в узде. Нет, он не садист и не рвущийся к власти фанатик.

— Женщины?.. — предположила я.

— Вне подозрений. Супруга и несколько… э-э-э… фавориток. Ни с какими скандалами на этой почве не связан, к противоестественному удовлетворению своих страстей так же тяги не имеет.

— Деньги?

— Обеспечен и не отличается расточительностью или скупостью. Еще и меценат — по большому счету, только благодаря его пожертвованиям мой собор до сих пор стоит на этой земле.

— Удивительно достойный человек, — сказала я не без сарказма, и по тому, как дрогнули губы отца Гидеона, было заметно, что сарказм понят, — Но ведь у него должны быть грехи! Есть у всякого, есть и у него!