— Для спасении жизней? Охотно верю. Только стоит при этом и уточнять, чьих именно. Например, архиепископ милостью, так сказать, Божьей, сидит на своем стуле уже без малого триста лет, все благодаря вашей братии, отец Гидеон, которая переливает ему кровь, чистит костный мозг и обновляет нервную систему. В то время, как последняя эпидемия серой чумы только в графстве унесла под двести тысяч жизней!

— Вы судите о технологиях, как солдафон о каше! — резко парировал священник, — И это возмутительно. Технологии — это не кнопка, которую вы вольны нажать чтоб принести всем окружающим благо и процветание, они скорее сродни змеиному яду, который ядовит и смертелен, стоит ошибиться хоть самую малость… Именно поэтому Церковь много лет назад взяла на себя попечение человечества и защиту его от темных технологий, непригодных для мирной жизни. Хотите знать, отчего так велика смертность от эпидемий, а лекари лечат толченой сажей и пиявками? Спросите прежде всего своего хозяина, графа. Это ему выгодно чтоб его подданные плодились как кролики, проживали короткую жизнь в непосильном труде и мерли, как мухи осенью, обеспечивая места для новых душ и корм для его армейской машины!

— Ваш страх перед армией служит достаточным объяснением для того, чтобы понять, отчего вы оттуда так быстро дернули, святой отец!

— Настоящий страх у меня вызывает не армия, а дубоголовые солдафоны, не способные разбираться в предмете сложнее своей кокарды!..

Отец Гидеон и Ламберт смотрели друг на друга исподлобья, и воздух между ними, казалось, трещал от злых электрических разрядов. Ну и ну. Картина эта была столь грозной, что даже неустрашимый обычно Бальдульф с испугом глядел то на одного, то на другого, вероятно прикидывая, что делать, если обе дискутирующие стороны повысят накал беседы до того уровня, когда основными доводами выступают кастеты, ножи и булыжники. Меня эта ситуация откровенно забавляла — и мечущий громы Ламберт, замерший, как перед решительной атакой на ощетинившийся стволами бретонский редут, и отец Гидеон, расправивший плечи и ставший похожим не на добродушного священника, а на свирепого кряжистого гладиатора. Я бы с удовольствием любовалась этим и дальше, но с сожалением признала, что подобного рода развлечения тратят драгоценные крохи времени, которых в наших песчаных часах оставалось все меньше и меньше. Что ж, даже праздникам свойственно заканчиваться.

— Эй, вы! — гаркнула я, и оба спорщика от неожиданности едва ли не подскочили на месте, — Если многоуважаемые господа изволят наконец заткнуться, я смогу начать то, ради чего все мы сегодня собрались тут. Если же нет — продолжите полемику на улице. Этот дом выдержал два налета и одну атомную бомбардировку, но для ваших споров он определенно хлипковат.

Они смутились. Может, им показалось стыдным, что лежащая девушка вынуждена напоминать им, взрослым мужчинами, о рассудительности. Оба выглядели как увлекшиеся лаем молодые уличные псы, на чьих загривках уже встала дыбом шерсть в предвкушении славной драки.

Мальчишки. Я презрительно фыркнула. Надень на них хоть механизированный неподъемный доспех, хоть монашескую сутану, они всегда останутся прежними. Это в их природе. А в природе женщины — время от времени шлепать их по носу, чтоб не слишком забывались в своих играх. Этих глупых, опасных, безрассудных, бессмысленных, жестоких, извечных играх.

— Простите, госпожа Альберка, — Ламберт склонил голову, — Это моя вина. Приношу извинения отцу Гидеону.

— Я… кхм… тоже… погорячился, — пробормотал, покряхтывая, святой отец, — Простите меня. Это было недостойно священника.

— Закончили? Замечательно. Тогда избавим темных адептов от неприятной судьбы умереть от старости в своих постелях и перейдем к делу. Мне понадобится ваша помощь. Ламберт, поставьте эту штуку, которую вы приволокли, на стол. Надеюсь, он выдержит. Отец Гидеон, сможете заняться разморозкой? Вы не знахарь, но должны что-то в этом понимать… Просто приведите мне его к комнатной температуре. Бальдульф? Подавай мне Стальной Венец.

— Не стоило бы тебе его надевать, — неодобрительно прогудел Бальдульф, — Ты же сама знаешь, что после каждого сеанса у тебя голова раскалывается.

— Знаю. Да что толку? Кто из здесь присутствующих сможет меня заменить?

— Может, святой отец?..

— Он клирик, но не костоправ, и ланцета сроду в руках не держал.

— Ты тоже.

— Я проштудировала столько медицинских атласов, сохранившихся с древнейших времен, что легко получила бы патент лекаря хоть в самом Аахене. Кроме того, я читала периодические выпуски «Жизни и чуда», выпускаемые францисканцами. Так что во внутренностях человека я разбираюсь не хуже, чем во внутренностях фаршированной рыбы. Правда, мои пациенты должны быть неподвижны и холодны. Живые меня пугали бы.

Отец Гидеон, колдующий над тихо трещащими регуляторами и шкалами, оторвавшись от своей работы, с любопытством следил за тем, как Бальдульф вытаскивает из потайного места Стальной Венец.

— Это то, что я думаю? — осведомился он с интересом.

— Наверно. В зависимости от того, что вы думаете.

Стальной Венец выглядел неказисто — простой металлический обруч, похожий на какую-то причудливую, ощерившуюся электродами и проводами, корону. В руках Бальдульфа она выглядела не более, чем забавной игрушкой, но эта игрушка стоила, пожалуй, дороже всего прочего имущества в нашем доме.

— Я думаю, что это полевой нейро-трансмиттер, — сказал отец Гидеон, помедлив.

— Тогда вы угадали, отче. Не беспокойтесь, это не темная технология, вот клеймо Церкви.

— Одобрен для служебного пользования, — пробормотал он, не очень, впрочем, уверенно.

— А я и пользуюсь им сейчас именно по долгу службы. Разделка мертвечины не относится к сфере моего досуга, знаете ли. Это развлечение для детей…

— Если об этом узнают, у вас могут быть неприятности, — неуверенно сказал священник.

— Взгляните правде в глаза, — отозвалась я беззаботно, — Если о наших изысканиях станет кому-то известно, всем нам не поздоровиться. Ламберту крупно влетит от графа, вам от Церкви, а мы с Бальдульфом и подавно такие мелкие сошки, что нас сдует первым же порывом. Так что не время переживать из-за подобных мелочей, отче. Мы идем по следу.

— Если этот след приведет нас к Темному культу… То есть, если он действительно приведет…

— Обещаю вам, если присутствие культа станет зримым и несомненным, мы поставим в известность Церковь.

— И графа, — многозначительно сказал Ламберт.

— Черт с вами, и графа… А теперь открывайте!

Ламберта не пришлось просить дважды. Взявшись за рукоять, он легко распахнул контейнер, точно створки легкого трюмо. Изнутри, из его стылых, распространяющих тяжелый химический запах, недр, поплыли невесомые клубы липкого пара. То ли отец Гидеон не совсем верно провел разморозку, то ли это было в порядке вещей. Прежде мне не приходилось размораживать мертвецов.

— Это и есть он? — с сомнением спросила я, — Какой-то он тощий.

— Бескормица, — Ламберт пожал плечами, — Живым он не очень отличался.

— Господи, вы же разорвали его пополам!..

— Гидравлическая дыба, госпожа Альберка, инструмент грубый. Может, в ведомстве отца Гидеона его допрашивали бы, щекоча павлиньими перьями…

Я бросила быстрый взгляд на отца Гидеона, но опасения были напрасны — священник с такой внимательностью изучал лежащее в контейнере тело, что пропустил эту реплику мимо ушей.

— Значит, это и есть тот бедолага, что стащил у меня манипул? — наконец спросил он.

— То, что от него осталось.

— Несчастный… — отец Гидеон осенил мертвеца крестным знамением. Я хотела сказать на этот счет что-то язвительное, но священник был при этом столь серьезен, что я на всякий случай промолчала.

— Этот несчастный может быть исполнителем Темного культа, — сказал Ламберт, не без злорадства, — И как вы можете видеть, у него удалена метка, наложенная при крещении.

— Очень жаль.

— Насколько я знаю, метка содержит всю информацию о подданном Империи, от его группы крови до краткой биографии. Не удали он ее, ваши братья, думаю, живописали бы нам его жизнь за несколько секунд.