— Заменить двойником, как заменили отца Гидеона? — предположила я.

Он покачал головой.

— Не годится. Слишком мало времени. И очень много риска. Нет, я должен был закончить операцию собственноручно. И я это сделал.

— А наше ночное путешествие?..

— Чистой воды импровизация. До праздника оставалась лишь ночь, а ставки были слишком высоки. Мне надо было заставить вас всех поверить в эту идиотскую теорию о графе, который вознамерился убить непокорного священника. Вы были разбиты и подавлены. Чувствуя угрозу со стороны графа — пусть и ложную — вы в любой момент могли обратиться за помощью к иной стороне. Да, я говорю про епископа. Его вмешательство требовалось мне менее всего. Узнав про это дело, он бы развернул самую активную и непредсказуемую деятельность, и я точно потерял бы возможность вести праздничную службу в соборе. Мне нужно было нечто, после чего вы во-первых окончательно бы уверились в злокозненности графа, а во-вторых, перестали бы воспринимать его как реальную угрозу. Парадоксально, не так ли?..

Я вспомнила пустой дом с трещащим камином и человека со страшным лицом, закутанного в черный плащ.

— И тот человек, которого мы встретили…

— Просто наемный актер, — отпив еще глоток вина, убийца улыбнулся, довольный произведенным эффектом, — Получилось славно. Он просто произнес свой текст, после чего мы удалились за кулисы. Где я застрелил его и бросил пистолет.

— Но за нами следили!.. — воскликнула я, забыв обо всем, — И бой!..

— Кто за нами следил? Ты их видела? Или ты слушала то, что говорил я, позволяя своему болезненному мнительному воображению щедро закрашивать пробелы?.. Там не было никого кроме нас. Никаких тайных дружин, никаких отрядов. Минимум актеров на сцене. Но каков эффект! После этого я не сомневался в том, что преград уже не будет. Так и вышло.

— Я чертова проклятая дура, — сказала я тихо, — И была ей с самого начала.

— Как я и сказал. Но не казни себя излишне сурово. Остальные тоже позволили себя одурачить. И не потому, что обман был дьявольски ловок или они сами были глупцами. Нет. Люди — самые странные творения Господа, — сказал он немного нараспев, точно слова молитвы на латыни, — Конечно, они самые жестокие, жадные и злобные его создания, но при этом им свойственно и сострадание. Такое же нелепое, глупое и непредсказуемое, как и все прочие черты. Они готовы жалеть убийцу и спасать его даже ценой собственной жизни. Хотя здравый смысл не говорит им делать этого. Вы все вступились за меня, чтобы оградить меня от опасности, но зачем вы это сделали? Бессмысленное и бездумное сострадание, вот что это было. Какие же странные творения, — он посмотрел сквозь стакан на свет, и скривился еще раз — как будто вино было отвратительно даже своим цветом, — Однако давай заканчивать. Из-за некоторой симпатии я позволил тебе жить дольше остальных. При всех своих недостатках в тебе есть нечто… особенное. Но я не собираюсь разглагольствовать до утра. К полуночи я должен покинуть город. И, скорее всего, надолго. Ты права, Нант слишком отвратительное место чтобы проводить в нем много времени. Я хочу на юг, в Прованс или Септиманию…

Его кинжал покинул ножны так быстро, что этого движения нельзя было заметить. Я вдруг увидела перед самым лицом длинное узкое лезвие, смоченное кровью Клаудо, густой и полупрозрачной.

— Я верен своим обещаниям. Боли не будет.

Я поняла, что он не лгал сейчас. Боли действительно не будет. Просто мягкое прикосновение стали, за которым придет легкое головокружение. Мир перед глазами немного потемнеет, а потом сердце внезапно ухнет куда-то в живот — и с последним его ударом я увижу, как разворачиваются передо мной лепестки сплошной темноты.

— Стой! — крикнула я. Даже не я, а мое тело. Глупое трусливое тело, которое никогда не боялось боли. И которое привыкло занимать одно и то же определенное положение в окружающем мире.

Он взглянул на меня немного брезгливо. Как на дешевое вино.

— Так надо, — сказал он, — Время вышло. Пора убирать фигуры.

Этот человек уже не был похож на отца Гидеона. Он вообще ни на кого не был похож. Интересно, есть ли у него собственное лицо, или он меняет чужие лица, как перчатки?.. Я вдруг почувствовала, что меня занимают вопросы — сотни вопросов. Наверно, так бывает перед смертью.

— Еще минуту! — попросила я. Интонация получилась глупой. Так маленькая девочка просит маму еще минутку не укладывать ее спать. Наверно, прозвучало и верно комично, потому что он улыбнулся.

— Опять решила тянуть время? Что на этот раз? Желаешь рассказать мне еще одну выдуманную историю о своем детстве? Кажется, я наслушался их порядочно.

— Между прочим, одна из них была настоящей…

— Возможно. Сейчас это не имеет значения. Я сперва убью тебя, чтобы ты не видела смерти друзей. Считай это маленькой услугой с моей стороны.

— У меня остался вопрос.

— Тогда задавай его поскорее. И закончим.

— Как убили графа Нантского?

— Очень просто. Я убил его прямо в соборе.

— Я была там! Когда мы с Бальдульфом выходили, он был жив!

— Иллюзия. Он уже был мертв. Окончательно умереть он должен был примерно через десять минут — как раз к тому времени, когда покинул собор, не дождавшись конца службы, и сел в свой трицикл. Он не успел доехать даже до замка.

— Яд, — поняла я.

— Жаль, что ты умнеешь так поздно, — сказал он, и в голосе его в самом деле слышалось сожаление, — Да, я использовал яд. Бутылка «Бароло», помнишь? Во что еще подлить яд, если не в то вино, которое граф сам вручил мне для хранения, и которое охотно отведал на службе из золотого кубка?..

— Вот почему… — я не смогла продолжить.

Все было так ясно. Все могло бы быть ясно с самого начала. Если бы я вместо того чтобы строить затейливые теории, думала головой. Много маленьких деталей одного большого механизма собрались наконец в одно целое перед моим мысленным взглядом, образовав сложную, но в то же время примитивную в своей сложности структуру. Мне захотелось крикнуть и треснуть себя кулаком по затылку.

Но это довольно сложно сделать, если «кулак» и «затылок» для тебя являются лишь словами, которые слабо друг от друга отличаются, поскольку оба ничего не значат.

— Вы с самого начала хотели подобраться к вину и отравить его!

— Запоздалое озарение. Но ты права. Отец Гидеон слишком серьезно относился к своей задаче и охранял вино со всей тщательностью. Поэтому он стал лишним, а я занял его место. Ведь нам нужны были руки, из которых граф по доброй воле выпьет яд.

— А вы не думаете, что где-то промахнулись? Если бы граф Нантский скончался, улицы бы уже кипели слухами.

— Неважно, — он махнул рукой, — Это же граф. Он умер несколько часов назад, но объявят об этом через пару дней. Пока наследники будут кидаться один на другого, пока личная гвардия попытается докопаться до причины… Такие новости сразу не обнародуют. Но уверяю, он мертв и холоден, как этот сервус. Яд более чем надежен. Он содержит в себе нано-агент, одну из лучших разработок имперских лабораторий в этой области. Проникая в кровь, микроскопические частицы скапливаются в спинном мозге, после чего активируются и начинают свою работу. Универсальный нейро-токсин, уничтожающий нервную систему своей жертвы, которая умирает от удушья. Смерть не безболезненная, но надежная. Конечно, без всяких следов. И, конечно, Император будет безутешен, когда узнает, что его верный друг и боевой соратник граф Дометиан Нантский скончался от тяжелой и кратковременной болезни. Что делать, мир жесток, и все мы в руках Господа, а граф был уже немолод… Личная охрана графа будет еще некоторое время искать отца Гидеона, бесследно пропавшего после праздничной службы. Совершенно напрасно, конечно. Завтра у меня уже будет другое лицо.

— Если будете в Провансе, выпейте за меня стаканчик.

— С удовольствием, Альберка.

Я прикрыла на секунду глаза. Слишком устала. Слишком много глупостей я успела сделать. И последняя возможность что-либо исправить безнадежно упущена. Никому пенять. Я погубила графа, и погубила не со зла, а по своей глупости. Его — и других людей, которые мне доверились, Бальдульфа и Ламберта. И даже старого бедного Клаудо.