— Ну мало ли что! — махнул рукой Бугров. — Если каждый будет… — Он прошелся по чуланчику, соображая, что будет делать каждый, если ему дать волю. Но сказать об этом не успел. На пороге появился ефрейтор Дробязко. — Вот он, — сказал замполит. — Заходите, подполковник ждет вас. — Бугров подмигнул Кравцову и вышел из чуланчика.
На Дробязко были большие кирзовые сапоги, широченные штаны; из-под шапки, которая тоже была великовата, торчали завитушки волос, и весь он показался Кравцову каким-то лохматым, будто пень, обросший мхом. Стоял спокойно и смотрел на подполковника черными глазами.
— Что за обмундирование? — сказал Кравцов, окидывая строгим взглядом с ног до головы ефрейтора.
— Другого не нашлось, товарищ подполковник, — ответил спокойно Дробязко. — Размер мой, сами видите… мал. Советовали умники надеть трофейные сапоги… Послал я этих умников подальше… В своей одежде, товарищ подполковник, чувствуешь себя прочнее.
— Это верно, — проговорил Кравцов, пряча улыбку. — Только пока ты больше похож на пугало, чем на красноармейца. Ну ладно, это дело поправимое. Расскажи-ка о себе. В боях участвовал?
— Бывал…
— Где, когда?
— Морем шел на Керченский полуостров. Топил маленько эту семнадцатую фрицевскую армию. Был ранен, лежал в госпитале, а по выходе потянуло в свою часть, к Петушкову. А оказалось, наш Дмитрий Сергеевич на дивизию поставлен…
— В ординарцы ко мне пойдешь? — спросил Кравцов.
— Нет.
— Это почему же? — Кравцов пристально посмотрел на ефрейтора. — А если прикажу?
— Ваше дело, товарищ подполковник. Прикажете — выполню. Только лучше не приказывайте…
— Интересно! — Кравцов помолчал. — Но почему все-таки ты не хочешь? Что за причина?
— Нельзя мне служить в ординарцах. — В глазах Дробязко мелькнуло что-то неладное. — Не бойцовское это дело — в блиндаже отсиживаться…
«Ах вот оно что… «В блиндаже отсиживаться…» — подумал Кравцов, принимая слова ефрейтора по своему адресу и чувствуя, как закипает в душе злость. Захотелось тут же отчитать этого лохматого пария, отругать последними словами. — «В блиндаже отсиживаться…»
Кравцов тряхнул головой. Дробязко смотрел на него спокойно, изучающе. «В блиндаже отсиживаться…» Кравцов постучал кулаком в стенку.
— Бугров, зайди… — И к Дробязко: — Комсомолец?
— Билет имею, товарищ подполковник.
— Билет… — протянул сухо Кравцов, в упор разглядывая ефрейтора.
Дробязко неожиданно заморгал и покосился на вошедшего Бугрова.
— Оформим, Александр Федорович, этого гвардейца в разведвзвод, — показал Кравцов на Дробязко. — Только переодеть надо.
Дробязко пулей вылетел из домика.
— Что за пугало, чуть с ног не сбил! — проворчал вошедший в домик капитан Сучков. — Катышек какой-то.
— Не какой-то, а твой подчиненный, — сказал Кравцов, прикрепляя к шинели подполковничьи погоны. — Так что, Иван Михайлович, оформляйте в разведвзвод. Вам везет, Иван Михайлович, — с усмешкой добавил Кравцов.
— А что, и на самом деле везет, значит, — похвалился Сучков. — У лейтенанта Сукуренко, несмотря на ее росток, коготок остер. К тому же владеет немецким языком. Я ее знаю давно.
— Иван Михайлович, а откуда же?
— Ну, во-первых, в ноябре сорок первого я вместе о Мариной сбежал из керченской тюрьмы. А во-вторых, вместе с нею однажды ходил в разведку. На ее счету уже два «языка». Так что, товарищ подполковник, я везун.
— Точно! — воскликнул Бугров. — Андрей Петрович, я уже кое-что знаю об этой дивчине со слов комкора Кашеварова.
— И все же, братцы, — сказал Кравцов, — это не женское дело — брать «языков». И к тому же как еще отнесутся к ней разведчики? Все же дивчина, справится ли? Служба крутая, не вечер танцев.
На этом они разошлись по своим делам. Кравцова потянуло к разведчикам…
Разведвзвод размещался в ветхом, полуразрушенном сараюшке. Сержант Петя Мальцев на правах помкомвзвода приказал выбросить сохранившиеся от мирного времени кормушки, вход завесить брезентом и на дверях написать: «Вытирай ноги». Жирная крымская грязь пудами прилипала к сапогам, а Пете хотелось, чтобы в помещении, где пахло сухой соломой, было чисто, хотя бы до первого прихода сюда Кравцова. Он покрикивал на разведчиков, которые не замечали надписи на притолоке, переступали порог с тяжелыми комьями грязи на ногах. Особенно неаккуратно вел себя Родион Рубахин, или, как он называл себя, Родион Сидорович.
— Ты что, слепой?! Так могу очки прописать! Или неграмотный? Видишь, что написано?! — Мальцев показывал на притолоку. — Читай!
Рубахин врастяжку отвечал:
— Гигиена… Как в пекарне… — и, отбросив полог, тяжело падал на хрустящую солому, снимал пилотку и долго крутил ее на указательном пальце, рассказывая, как вольготно ему жилось в пекарне, как Мани, Сони и разные Ксюши — лазоревые цветочки — липли к нему без всяких с его стороны усилий. Как все там шло хорошо, и мог бы до победы дотянуть в этой пекарне, да очкарик, сухонький капитан интендантской службы, однажды вежливо попросил: «Товарищ Рубахин Родион Сидорович, вот вам направление на передовую. А хлеб девушки будут печь. Поезжайте. Вы для любой роты — находка, шестипудовые мешки играючи одной рукой поднимаете». — И житье было, Петруха! А в вашем взводе черт-те что — ни водки, ни баб! Гигиена…
Мальцев плохо знал Рубахина — тот появился во взводе недавно, и в разведку его пока не посылали: обживался, присматривался.
Дрогнул полог, и в сарай вошла Сукуренко, одетая в стеганые брюки и фуфайку. Маленького роста, с темными волосами, выбившимися из-под ушанки, она остановилась у порога, ожидая, когда на нее обратят внимание.
Первым ее заметил Рубахин. Позабыв сразу о Мальцеве, встал, вразвалочку подошел к Марине.
— Вы к нам? — И, не дожидаясь ответа, сказал сержанту: — Петруха, гляди, какого ангела послал нам небесный грешник.
— Вам кого, товарищ… девушка? — спросил Мальцев.
— Васю Дробязко…
— Это такой лохматый, похожий на цыганенка? — вспомнил Петя. — Вчера приходил во взвод, просился к нам. Да майор Бугров увел его с собой в штаб, сказал, что он сам решит, куда послать ефрейтора Дробязко.
— Да что ты, сержант! Это ж я! — выдвинулся вперед Рубахин, подмигивая Мальцеву. — Ты посмотри: лохматый! — Он тряхнул головой. — И фамилия моя Дробязко. Ангелочек, я тот и есть, кого ищешь, бери меня скорей и тащи хоть на край света. — Он положил тяжелую руку на плечо девушки.
Сукуренко вывернулась, отступила.
Мальцев сказал:
— Ищите Дробязко в штабе полка.
Рубахин наклонился к Сукуренко, что-то шепнул ей на ухо. Она улыбнулась и сделала еще шаг назад, поправляя сползшие на лоб волосы.
Рубахин обнял Сукуренко, но какая-то сила рванула его в сторону, и он грохнулся на пол. Еще не соображая, кто его так ловко сшиб, он вскочил, обернулся. Мальцев с открытым от удивления ртом стоял в сторонке. Наконец поняв, что это сделал «ангел», Рубахин шагнул к Сукуренко.
— Слушай… Я же шестипудовые мешки одной рукой поднимаю! Слушай… — И, хохоча, обхватил снова Марину за плечи, пытаясь привлечь к себе.
Но опять какая-то неведомая сила подкосила его, и он, теряя равновесие, упал под ноги вошедшему в сарай Кравцову. Подполковник перешагнул через Рубахина.
— Встать! — скомандовал он. — Что здесь происходит?
— Это она его так ловко припечатала! — сдерживая смех, ответил Мальцев.
Кравцов взглянул на Сукуренко и неожиданно для себя только сейчас заметил на ногах у девушки не по размеру огромные кирзовые сапоги, ложку, торчащую за голенищем, большие часы на руке, — заметил и почему-то удивился тому, что не увидел всего этого раньше, когда знакомился и разговаривал в штабе с лейтенантом Сукуренко. В груди у Кравцова шевельнулось что-то непонятное — досада, сожаление, грусть? — и он, позабыв о том, ради чего пришел к разведчикам (надо было распорядиться о порядке учебных тренировок), сказал:
— Идемте, лейтенант Сукуренко, вас ждут в штабе.
…Он старался идти впереди, но она не отставала, шагала рядом, а иногда опережала его, мельтеша перед глазами, с руками, засунутыми в карманы брюк. Кравцову хотелось сказать, чтобы она вынула руки из карманов, что военным это не положено, и вообще чтобы не бравировала своим особым положением как женщина. Однако сказать все это он почему-то не мог и сам не знал, что с ним сейчас происходит, злился на себя, ругал, что не может проявить строгость, и все думал, куда бы ее пристроить. «Пошлю командовать хозвзводом, — рассудил наконец Кравцов, закуривая на ходу. — Разведка не женское дело, пойми ты это».
